— Нет, нет,— отвечал Шохов.— Я определяю сталь.
— Чего же в ней определишь? — спросил старик вздорно.— Сталь как сталь.
— Качество, разумеется,— ответил Шохов, все пощелкивая по топору ногтем.— Вот здесь у жала, вишь, щелкну и слушаю — звенит? — И с тем он опять щелкнул и поднес к волосатому уху старика.
Тот сосредоточился, даже глаза закрыл. Потом вскинул их на Шохова и хитровато заключил:
— Так что, что звенит? Металл, он и звенит. Как же он может не звенеть, если железный, к примеру. Подушка не звенит, она перьевая. Плохое перо, между прочим, но это к разговору не относится. И деревяшка не звенит. Ты попробуй сделай, чтобы она не звенела, а? — И ухмыльнулся, довольный своим выводом.
Шохов засмеялся. Это был тот самый странный смех, в котором многие улавливали некое превосходство и даже обижались. Но старик не обиделся. Он принес другой топор и положил перед Шоховым.
— Вот, смотри. Он тоже звенит.
Шохов и его взял за обушок и, сильно щелкнув по краю лезвия, поднес к уху. Снова проделал то же самое, и в глазах его, глубоких, голубых, напряженных, проглянуло радостное удивление.
— Ого! — воскликнул он.— Вот что мне надо!
И тут же пояснил опытному продавцу, что звон у хорошей стали должен быть долгим. Чем звон дольше, тем сталь лучше. А если она брюкнула да замолкла, то никуда она, эта сталь, не годится. Будешь непрерывно точить — и все попусту.
Старик выслушал, потупляя свои огромные, прекрасные глаза, и, ничего не произнеся, ушел, а вернулся с двуручной пилой.
И ее Шохов опробовал и тоже одобрил.
— Что знаешь, в кармане не носишь, — заметил он простодушно.
— Хм, верно,— ответствовал продавец и снова ушел.
На этот раз он долго копался, наконец вытащил откуда-то косу. Настоящую косу с ручкой и даже банькой, за которую нужно держать.
— А это? — И хитро посмотрел на Шохова.
Шохов, ни слова не говоря, поднял косу за обушок и попросил спичку. Тут же положил спичку поперек лезвия и стал смотреть, как спичка медленно поворачивается будто сама по себе на кончике жала.
— Хорошая коса! — произнес облегченно.— Я ее возьму.
Зачем ему была нужна коса, он и сам бы не мог объяснить. Может, для того же, для чего и замок. Как воспоминание о деревне... Ставили у них косу у дверей — от злых сил. Хотя в дальней перспективе для себя Шохов мечтал, что когда-нибудь на зорьке он пойдет с косой за калитку (за СВОЮ калитку, СВОЕГО, разумеется, дома), чтобы разгуляться по первой росе.
— А все-таки почему же она крутится? — спросил старик заинтригованно. Он все хотел знать.
— Хорошая сталь,— отвечал весело Шохов. Коса настроила его окончательно на добрый лад.— Если иголку положить, то иголка тоже будет крутиться. Но если сталь плохая, уж чего ни клади, так и будет лежать!
Продавец слушал, смотрел на Шохова. С пониманием и некоторым раздумьем смотрел. С каким-то определенным замыслом в глазах. Заявил внезапно:
— Тебе цемент нужен?
Шохов оборвал речь и, удивленный, кивнул.
— Тебе толь нужна? — настаивал старик.
— Конечно!
— Тебе белила, гвозди, шурупы нужны, да? — Продавец будто испытывал своего клиента, уставясь в него блестящими глазами. — Если тебе все нужно, как же ты решил строить? Где ты хотел доставать? А?
— Да кое-что у меня есть, — врастяжку произнес осторожный Шохов, именно с таким выражением, что понять можно было одно, что сам он ничего не просит, но будет рад, если ему дадут.
Ох уж этот Григорий Афанасьевич, опытный он был жук! Еще какой жук! Они тут, считай, два жука и встретились, понравившись друг другу. Потому что каждый угадал в другом себе подобного! Так-то! А мастер мастера, как рыбак рыбака, за сто верст чует, в торговле он мастерит или еще где. Мастер мастеру поможет из-за одного профессионального уважения к своему собственному мастерству. Ибо он один до конца понимает, что такое настоящий мастер.
Вот отчего старик зажегся, вот почему вдохновенно произнес по списку самые труднодоступные товары.
Сознаемся, что кое-что из названного было у запасливого Шохова в заначке, не могло не быть. Иначе он не был бы самим собой. Но не таков он человек, чтобы отказываться от добра, когда оно плывет прямо в руки. Строительство только начиналось, а запас, он вниз не тянет, он всегда своих денег стоит, если он есть.
Притушив азартный, едва ль не хищный блеск в голубых нахальноватых глазах, Шохов по возможности кротко, как покладистый и уважающий себя человек, будто даже неуверенный в себе, произнес, что кое-что у него, конечно, есть, но...— И тут он сделал многозначительную паузу, которая еще больше подчеркивала его простоту, покладистость и неуверенность. Посмотреть со стороны (он-то знал, как он выглядит): милый парень, добродушно-открытый, где он, такая миляга и скромница, что-то сможет достать? Тем более что кругом такие рвачи, такие выжиги, что страшно подумать!
Нет, этого всего он не произносил, это все читалось в его бесхитростном взгляде, во всем его чистом облике.
— Будет тебе цемент! — воскликнул старик важно и хлопнул ладонью по прилавку, даже счеты подпрыгнули. — И другое тоже будет. Приезжай, дорогой. В конце месяца приезжай.
Старик ткнул пальцем в шапку и спросил как бы мимоходом, где такие красавицы продаются,— небось в столице? А у него на старости лет как раз нету теплой шапки, а где возьмешь?
Шохов будто и не заметил намека и подтвердил, что это тоже проблема, да что сейчас не проблема?
Он расплатился за купленный замок, за другие товары и уже в конце, помедлив, прикупил ко всему одну чашечку гжельской работы. Понимал, что пустое чудачество — приобретать вовсе ненужные вещи, особенно же такие, как эта чашечка. Посмеиваясь над собой, он завернул ее в газетку и уложил в сумку, сознавая, что это уж точно от жадности, оттого, что именно в Москве гонялись за такими чашечками, а значит, что-то она стоила. Посещение московской квартиры не прошло даром и с этой стороны. Где вы, прекрасная Инна Петровна!
Прощаясь со стариком, уже уходя, Шохов что-то вспомнил и застопорился. Тут самое главное, как он понимал, надо было соблюсти и равные отношения, и неторопливость (что он и сделал), и тактичность по отношению к партнеру. Да, конечно же он вспомнил только сейчас про этот незначащий разговор о шапке. Он-то лично своей шапкой нисколько не дорожит и при случае искренне готов уступить ее хорошему человеку. Так он сказал, почти на ходу, простецки улыбнувшись своей великолепной шоховской улыбкой.
И продавец в ответ, показав сразу все золото зубов, воскликнул в порыве сердечности:
— Приезжай, дорогой! Все для тебя сделаю!
Они простились довольные друг другом.
Выходя на старую, мощенную булыжником площадь городка, Шохов оглянулся на торговый ряд с длинной колоннадой по всему первому этажу, подпиравшей длинную стену монастыря. В каком-то кино из чеховских времен он это все уже видел.
Сейчас он подумал, что день у него, несмотря на плохое начало, вовсе не оказался пропащим. Откопать такой магазинчик со стариком — все равно что на асфальте найти золотой самородок. А без шапки он как-нибудь проживет. Тем более что шапка крышей дома ему обернется.
Это кто-то, Шохов сейчас не мог вспомнить, кто именно, говаривал, что жадные люди не способны к бизнесу. Нужно вложить пятьдесят процентов, пусть это и рискованно, если хочешь получить сто. А уж он-то, Шохов, будьте спокойны, за свою красивую шапку (шкурка — только и всего!) возьмет и двести процентов, и триста, и более.
Но если бы даже без пользы сиюминутной, все равно интересно было бы посидеть с таким стариком за бутылочкой вина и потолковать о жизни.
Перво-наперво он смастерил верстачок, приспособив его у задней стены избушки. Потом точило сделал. Самое что ни на есть примитивное точило. Пробил в куске найденного песчаника дыру, вогнал туда ось с рукояткой, а внизу корытце для воды пристроил. Одной рукой крутит, другой держит инструмент. Время от времени инструмент в воду сует, смотрит, пальцем пробует, каково на бриткость.
Петруха взглянул, от досады крякнул:
— Чего же не сказал, я бы электрическое точило сделал!
Шохов отмахнулся. Но снизошел до объяснения:
— Думаешь, если электрическое, значит, лучше? Электрическое, оно сталь сжигает. Электрическое, Петруха, создано для ленивых. А по мне, так лучше этого и не надо.
Тут же на глазах дружка наточил он топор. Пальцем тронул лезвие, и палец будто приклеился, прилепился.
— Чуешь, Петруха, когда кожа к острию липнет, это и есть вострота! А для пилы милей всего, Петруха, обыкновенный напильник. Если напильником не пережимать, то все будет нормально.
Шохов ровнехонько, не надавливая сильно, каждый зуб с одного боку наточил и разводкой в стороны разогнал, вприщур как прицеливаясь, глазом вдоль зубьев развод выверил. То же и с рубаночком, вышиб клин, наточил нож и поставил на место. Потом на свет посмотрел, вымеряя, постукал молоточком, опять на свет посмотрел и остался доволен. Провел легонько по горбылю, и стружка золотая с шипеньем закрутилась. Хотел только испробовать, но рука, охочая до дела, привычно нашла свой режим, пошла и пошла работать, так что забылось обо всем. Опомнился он, когда темнота облапила со всех сторон, работу прикрыла.
