Анатолий Рыбин - Трудная позиция

— Обожди, дай сообразить.

— Тогда слушай. Ракета есть тело переменной массы, потому что, когда летит, теряет вес по мере расхода горючего. Понятно? Или вот еще. Скажи, что такое активный участок полета ракеты?

— А ты где нахватал все это? — поинтересовался Красиков.

— Что значит «нахватал»?

— Ну, мы-то еще этого не изучали.

— Ладно, потом объясню. Ты давай-ка побыстрей расправь провода и отойди от прибора. Сейчас включать в сеть буду.

— Включай, включай. Боишься, что ли?

— Не то слово, Коля. Я не боюсь, а соблюдаю осторожность. Кто-то из великих говорил: «Осторожность — важнейшая черта мужества». А ну, теперь следи за контактами.

Моторчик мгновенно наполнился электрическим током, и ракета, ожив, уверенно поползла по направляющему устройству вверх. Дойдя до конца, она быстро осела на прежнее место и снова поползла вверх. Винокуров прислушался, осмотрел главные узлы и весело подмигнул Красикову:

— Ну что, нормально?

— Да вроде.

— Не искрит?

— Не видно.

Пришел Корзун, внимательно проверил все, с довольным видом сказал:

— Молодцы, товарищи. С заданием справились.

— А у меня есть идея, товарищ капитан, разрешите? — попросил Винокуров.

— Какая же, интересно?

— Хорошо бы имитировать выход пламени из сопла разноцветными лампочками.

— Это можно, — согласился Корзун. — Подумаем. А сейчас торопитесь, лейтенант ждет.

Курсанты быстро разложили инструменты по шкафам и, довольные, вышли из лаборатории. Был уже поздний вечер. Лампочка горела только у стола дежурного. Учебный корпус засыпал, как усталый воин после трудной службы.

— Так ты спрашиваешь, где я успел? — вспомнил о своем обещании Винокуров, когда они вышли на улицу. — Учитель по физике был у нас в средней школе... ох и мужик мировой! Без книг Циолковского жить не мог и нам не давал. Мы даже пороховые ракеты под его руководством делали и соревнования по спуску проводили.

— У вас здорово было, — вздохнул Красиков. — А мы только на бумаге ракеты рисовали да играли в ракетчиков, когда малышами были.

— Ничего, ты свое возьмешь быстро, если захочешь, — подбодрил его Винокуров. — У нас ведь такие возможности после училища. Можно в академию податься, потом в адъюнктуру. Захочешь — ученым станешь.

— Как бы не так, — недовольно буркнул Красиков. — Подготовят нас какими-нибудь ремонтниками. Вот и будем игрушки делать вроде сегодняшней, а к настоящим ракетам и близко не подпустят. Я уж вижу.

— Ты что это панику разводишь? — Винокуров остановился и заступил своему спутнику дорогу: — Откуда у тебя такие вредные мысли взялись?

— Из головы, откуда же.

— Ну и держи их в голове, а другим не навязывай. Стукнуть бы тебя за это по комсомольской линий, вот бы знал тогда.

Некоторое время шли молча. Над городком было тихо, покойно. Где-то на соседней с училищем улице женские голоса пели «Уральскую рябинушку».

— Эх, Коля, Коля, — заговорил Винокуров примирительным тоном, — к девушке сходить бы надо. Приглашала.

— Сходи, в чем же дело.

— А дело опять же в твоих зигзагах. Не подбрасывал бы ты взводу камешки — и увольнительные были бы каждое воскресенье. А девушка, Коля, — царица. Сплю и во сне вижу, честное слово. А у тебя есть девушка?

— Да как тебе сказать... — замялся Красиков.

— Чудной ты парень. Ну, как есть, так и говори.

— Дружил я в школе с одной. Симой зовут. А как уехал в училище, все прекратилось.

— Замуж, что ли вышла?

— Не знаю. Рано еще вроде.

— Напиши, узнай. Чего стесняешься?

— Теперь неудобно. — Красиков пожал плачами: — Молчал, молчал и — вдруг. Да и дружба-то у нас с ней была просто школьная: я помогал ей задачи решать, она меня по литературе выручала.

— Понятно. — Винокуров посмотрел, на часы и забеспокоился: — Эх, а времени-то сколько! А ну, Коля, прибавь шагу. И выбрось ты эту чепуху из головы, насчет ремонтников и лаборантов. Слышишь?

Никогда еще майор Шевкун не появлялся в общежитии у Крупенина утром, до начала службы. А сегодня его широкая атлетическая фигура выросла в дверях как раз в тот момент, когда Крупенин, закончив лыжный пробег вокруг городка, плескался под краном холодной водой и фыркал.

— Ближайшему другу арктических моржей — салют! — весело крикнул Шевкун и похлопал Крупенина тяжелой ладонью по раскрасневшейся спине.

Крупенин, мокрый, с полотенцем в руках, удивленно повернулся к гостю:

— Что случилось, Иван Макарович?

— Беда случилась. — Шевкун принял нарочито серьезную позу: — Продул я вчера две партии в спортивном клубе. И знаете — кому? Пятнадцатилетнему школьнику. Вот играет, стервец. Такие комбинации выкручивает. Ну, быть ему в чемпионах. Уверен!

— А вы что же, теперь на мне отыгрываться решили? — улыбаясь, спросил Крупенин.

— А как же, обязательно, — сказал Шевкун и тут же перешел на серьезный, деловой тон: — Ладно, Борис Афанасьевич, о шахматах потом. Сейчас разговор о другом. Сегодня я буду работать на станции со старшим курсом. Давайте-ка, приводите своего курсанта. Ладно?

— Вот за это спасибо, — обрадовался Крупенин. Он быстро вытерся, натянул на себя рубаху и пригласил гостя к столу, обещая немедленно вскипятить чай и организовать завтрак.

— Нет, нет, Борис Афанасьевич, завтракать не стану. Спешу на учебное поле. Должен до начала занятий осмотреть, технику.

— Ну, тогда вот это хоть прочитайте, Иван Макарович. — Крупенин взял со стола бумагу со штампом военной академии и протянул ее майору.

— Уже ответ? — удивился Шевкун, пробегая взглядом по строчкам.

— Точно. И прогнозы ваши, как видите, сбылись. Работа одобрена.

— Вижу, вижу!

Шевкун схватил Крупенина за руку и крепко, с чувством, пожал ее в своих широких ладонях. Потом на ходу, уже из коридора, крикнул:

— Значит, приводите курсанта! Жду!

Во второй половине дня, когда основные занятия в училище закончились, а до начала самоподготовки было еще часа полтора, Крупенин и Красиков отправились на учебное поле. Майор Шевкун, как и обещал, поджидал молодого курсанта в кабине, где все было подготовлено к показу.

В кабине стоял полумрак, и Красикову в первый момент показалось, что попал он в тесный и глухой бункер, в котором нет ни одного окошка. Но под таким впечатлением он находился недолго. В следующую минуту в динамике послышалась команда: «Включить аппаратуру», и все мгновенно изменилось: ожили и заработали механизмы, за стеклянными щитками на блоках вспыхнули неоновые сигнальные лампочки, ровный гул вентиляции наполнил помещение. И полутемный глухой бункер, как по взмаху волшебной палочки, вдруг преобразился, наполнился сложной, какой-то загадочной жизнью. Голос в динамике приказал включить имитатор, и на изумрудном поле экрана появилось не очень ясное, медленно плывущее изображение. Оно то становилось ярче, то бледнело и все время словно боролось с неистово бунтующими стаями каких-то мерцающих существ.

— Цель, — объяснил Крупенин, слегка тронув курсанта за рукав шинели. — Вы слышите?

Красиков слышал голос командира очень хорошо, но сам не мог произнести ни одного слова. Он будто онемел перед тем, что увидел. Мигающие, как звезды, сигналы, строго и отчетливо пощелкивающие тумблеры, бегущие по экрану причудливые радиоимпульсы — все это сейчас казалось ему невероятно сложным, таинственным, почти фантастическим.

Потом среди множества рукояток и сигнальных вспышек Красиков увидел кнопку, над которой было написано «пуск». И память курсанта на какое-то мгновение выхватила из недавнего ребяческого прошлого один эпизод, ничем особенным не примечательный, но по-своему забавный.

Неподалеку от проселочной дороги, втиснутая в землю и давно ободранная проезжими шоферами, торчит кабина старого грузового ЗИСа. Но в кабине идет жизнь. Красиков и два его закадычных дружка от рассвета и до самой темноты устраивают здесь воображаемую ракетную станцию. И главная забота юных мастеров — соорудить пусковую кнопку. Уже несколько дней ребята заняты этой, самой важной в их представлении, проблемой. И каждый из них почему-то старается сделать эту кнопку какой-то особенной.

«Вот чудаки», — с усмешкой подумал сейчас Красиков, не отрывая взгляда от настоящей ракетной кнопки. Но теперь уже не форма ее занимала мысли курсанта, а все то, что было связано с ней и заполняло кабину станции. И хотя не очень полно и отчетливо, но Красиков представлял, что должно произойти, когда коснется ее рука человека. А пока механизмы в кабине слаженно и неудержимо выполняли ту невероятную работу, которую не смогли бы, наверное, выполнить сотни и даже тысячи людей, собранных вместе. И чем больше Красиков прислушивался и присматривался к тому, что происходило в кабине, тем отчетливее слышал он, как отстукивает удары собственное сердце: тук-тук, тук-тук...