Анатолий Рыбин - Трудная позиция

Когда Красиков вышел из кабины, он долго стоял на месте и смотрел по сторонам, словно не узнавал ни городка, ни знакомых предметов. Крупенин, остановившись рядом с курсантом, спросил его:

— Что, Красиков, никак не придете в себя?

— Никак, товарищ старший лейтенант, — чистосердечно признался Красиков. — У меня сейчас такое ощущение, будто я маленький-маленький, ну просто песчинка.

— Это на первых порах у многих так бывает. Зато потом, когда научитесь управлять техникой сами, почувствуете совсем другое. Вы почувствуете, какой вы сильный, Красиков. И ощутите себя полным хозяином неба.

В казарму Красиков пришел, когда в батарее закончился послеобеденный отдых и дневальный подал команду: «Приготовиться к занятиям». Но ни голос дневального, ни быстрые движения товарищей не мешали Красикову все еще оставаться во власти овладевших им впечатлений.

— А ты где пропадал? — спросил его вдруг Винокуров. — Снег, что ли, чистил?

— Какой снег... — улыбнулся Красиков.

— Ну а где же?

— На учебном поле с ракетной техникой знакомился.

— Что болтаешь?

— Да почему ты, Саня, не веришь? Честное слово. Вместе со старшим лейтенантом в кабине сидел.

— И как работает система видел?

— Все видел, Саня. Все. — Красиков так расчувствовался, что схватил Винокурова за плечи и, не переставая улыбаться, тихо пропел:

— Смотри-ка, в лирику ударился, — удивился Винокуров. — Выпросил, значит? Скрипел, скрипел, и на тебе — привилегия.

— Завидуешь?

— Да нет, завидовать я не люблю. Обидно просто. А вообще ладно. Посмотрел так посмотрел. Ну как оно там, расскажи?

— Только не сейчас. Потом.

— Тогда вечером. Хорошо?

— Расскажу, конечно, какой разговор...

Винокуров тяжело вздохнул и всю дорогу до учебного корпуса раздумывал: «Надо же так. Мутил, мутил человек воду и — пожалуйста... Ну теперь пусть он у меня попробует поскрипеть еще...»

Не прошло и часа после возвращения Красикова с учебного поля, как Вашенцев уже вызвал командира батареи для объяснения.

— Вы что же, решили действовать непосредственно через майора Шевкуна? — спросил он, едва Крупенин появился на пороге кабинета. — В обход, так сказать, командира дивизиона?

— А я полагаю, что ничего плохого не произошло, — ответил Крупенин.

— Ну конечно, все, что вы делаете, вы считаете правильным и вполне нормальным. Это давно, известно. А я считаю, что вы занимаетесь не тем, чем бы следовало. Вы себя и курсантов от учебной программы отвлекаете. Да-а. Тянет вас все время к технике. Любовь, наверное. И никакой разговор тут, видно, не поможет. Знаете, что я хочу вам посоветовать? Проситесь на другую должность, поближе к технике. Знания у вас есть, опыт тоже. А я помогу, дам аттестацию.

— Не стоит беспокоиться, товарищ майор. Уйти из батареи мне теперь невозможно никак. Да и не привык я отступать, не дойдя до цели.

— Так вы же не идете, а барахтаетесь. И о какой цели вы речь ведете? Если о своих предложениях в отношении учебной программы, то вы сможете заниматься этим и на новой должности. Вы поймите, для командира батареи у вас нет даже характера. Нельзя же быть добрым дядюшкой вместо волевого и решительного воспитателя. А там, возле техники, вы смогли бы проявить себя. Я уверен в этом.

— Нет, товарищ майор, из батареи я не уйду, — твердо сказал Крупенин.

— Напрасно, — с сожалением вздохнул Вашенцев. — Но все же подумайте. И для вас ведь, и для батареи было бы лучше. Что же касается сегодняшнего эксперимента с Красиковым... Смешно, понимаете?

Но Крупенин не мог «огласиться с майором. Он уже видел по настроению Красикова, что затея с показом ему ракетной системы в работе была не напрасной.

Желание Винокурова встретиться с Люсей наедине, без Яхонтова, вскоре осуществилось. И вышло это не в выходной, когда выдают увольнительные курсантам во всех дивизионах, а в середине учебной недели.

Батарея в тот день стреляла из личного оружия. Было холодно, дул порывистый северный ветер, и мишени, расставленные на огневых позициях, порой исчезали в налетавших белесых вихрях. Стрельбы шли с переменным успехом: было немало хороших и отличных оценок, но были и такие, о которых майор Вашенцев, не скрывая возмущения, говорил:

— Знал бы, не давал патронов.

Курсанты, потирая озябшие руки, жаловались Крупенину:

— Трудновато дать хорошие результаты в таких условиях, товарищ старший лейтенант.

— Постараться нужно, — отвечал Крупенин. — На войне труднее бывает.

— Но мы же ракетчики.

— Вы что же, думаете, в боевых условиях автоматы нам не нужны будут? — сурово спросил Крупенин. — Ошибаетесь. При современной военной технике даже в самом глубоком тылу может появиться десант. Вот и представьте, что мы сейчас боремся с десантом противника, который пытается захватить нашу ракетную систему.

В середине дня на стрельбище приехал генерал Забелин. В этот самый момент на огневой рубеж вышли Богданов и Винокуров. Оба курсанта прицеливались и стреляли довольно уверенно, несмотря на усилившиеся снежные вихри. Только в последнюю минуту Богданов немного замешкался. Может, потому что в глаза ему сыпануло снегом, а может, по другой какой причине, но получилось так, что очередь по движущимся мишеням он выпустил с явным опозданием. Зато Винокуров выполнил все приемы безукоризненно и показал результаты, как никто до него. Генерал подозвал курсанта и тут же на позиции объявил ему благодарность. Винокуров пружинисто вытянулся и, стараясь не выдать дрожи от пронизывающего ветра, ответил:

— Служу Советскому Союзу!

Забелин повернулся к Крупенину и распорядился:

— А вы, товарищ старший лейтенант, выдайте курсанту внеочередную увольнительную в город.

Услышав это, Винокуров сразу подумал о Люсе: наконец-то ему повезло. И так неожиданно!

Когда генерал уехал, Винокуров подошел к командиру батареи и попросил:

— Разрешите мне сегодня сходить в город, товарищ старший лейтенант.

— Сегодня? — удивился Крупенин. — Что так срочно?

— Есть дело одно личного характера.

— А может, отдохнете после стрельб? Весь день ведь на холоде.

— Ничего, товарищ старший лейтенант. Разрешите?

— Ну ладно, раз нужно, так нужно, — согласился Крупенин. — Заслужили.

Пройдя несколько кварталов по широкой городской улице, Винокуров свернул в небольшой переулок-тупичок, где стояло зеленое четырехэтажное здание медицинского института. Было уже поздно, и свет горел только в нескольких аудиториях, где занимались студенты вечернего факультета.

Справившись в учебной части, как разыскать Люсю, Винокуров поднялся на второй этаж и стал неторопливо прохаживаться по коридору, ожидая перерыва. Внутри здание было очень схоже с учебным корпусом училища: такие же длинные узкие коридоры, широкие окна с белыми переплетами рам, массивные плафоны под потолком, напоминающие гигантские одуванчики. Но была здесь и своя особенность: сквозь двери лабораторий просачивались в коридор смешанные запахи хлорамина, эфира и спирта. На стенах висели портреты знаменитых ученых — Павлова, Сеченова, Мечникова, Пастера, Пирогова.

Люся встретила Винокурова приветливо, как старого знакомого.

— Здравствуйте, Саша. — Она протянула ему руку: — Как это вы к нам? Каким ветром?

— Самым попутным, — ответил Винокуров, улыбаясь. — Шел мимо и завернул на огонек.

— А где же приятеля оставили?

— Приятеля нет. Один я сегодня. А у вас лекция? И долго продлится?

— Еще час, — ответила Люся. — Потом — лабораторная работа. Так что домой не скоро.

Она была в коротком светло-сером платье с высоким воротом, на ногах — аккуратные черные сапожки на молнии, которые великолепно подходили к ее тонкой и очень ладной фигуре.

— Я подожду вас, хорошо? — взяв девушку за руку, спросил Винокуров.

— Зачем такое беспокойство, Саша? — Люся смутилась и торопливо высвободила руку.

— Гм, беспокойство...

— А как же! Почти два часа ожидать нужно. А день-то не выходной.

— Это ничего. У меня времени хватит.

Винокуров не стал объясняться, что ради встречи с Люсей он и постарался взять сегодня увольнительную: рядом были студенты.

Раздался звонок, и Люся заторопилась на занятия.

— Так вы идите, Саша, — сказала она, обернувшись. — Не заставляйте меня волноваться за вас. Слышите?

«Ну это она так, для виду, — мысленно успокаивал себя Винокуров, направляясь вниз, к выходу, чтобы где-то скоротать время до конца Люсиных занятий. — Девчата, они любят покрутить голову нашему брату, я знаю».

Довольный тем, что все шло, как было задумано, Винокуров вышел на улицу и неторопливо побрел по городу. Яхонтов, конечно, сказал бы ему теперь: «Да зачем это? Да это неудобно». Винокуров улыбнулся: «Какой Серега робкий с девчатами, а ведь был на знаменитой сибирской стройке, в большом коллективе. Был, а не понял, что девчата молчунов да тихонь не любят, им подавай ребят веселых и отчаянных». Ветер утих, редкие хлопья снега падали на тротуары, на одежду прохожих, и город, казалось, преображался, делался светлее и моложе. Одно лишь тяготило Винокурова: уж очень медленно двигалось время. Казалось, будто взял кто и приклеил на часах стрелки.