— Ладно! Наметим время поездки по первопутку или чуть позднее, как вам будет удобно, — согласился весело Логунов. Иного решения он от Аржанова и не ожидал. — Сегодня же дадим ответ делегатам. Учаханцы рады будут очень и подождут. А за лошадей и оленей приисковое управление возместит им полностью.
— Теперь я сговорен и просватан. Еду на Учахан, — не без гордости заявил Иван Иванович, входя вместе с Ольгой в квартиру Хижняков.
— Слыхали! Еще утром. Я знал, что вы не откажетесь, — отозвался из дальнего угла комнаты Денис Антонович, сидевший на полу и игравший в куклы с Наташкой, пока Елена Денисовна возилась у кухонного стола. — Слыхали уже, — повторил Хижняк, прижимая к груди замурзанную резиновую собачку, запеленатую в дочернюю кофточку. — Ради такого случая Елена Денисовна стряпает сибирские колдуны, а по-нашему — вареники с мясом.
— Я еще не скоро поеду…
— И про это знаем. Когда поедете, мы еще состряпаем. Правда, Лена?
— Вы с Наташкой состряпаете! Всю муку у меня порастрясли! Горе с вами!
— Побольше бы такого горя! — сказал не без похвальбы Хижняк и, растирая ногу, затекшую от неловкого сидения на полу, подошел к Ивану Ивановичу. — Как стланик-то на побережье? Гремит?
— Гремит, — подтвердил Иван Иванович, наблюдая, как Ольга сняла и перевязала по-иному косынку, подобрав под нее волосы, отчего ее лицо стало еще моложе, как надела чужой, но сразу приставший к ней передник и принялась помогать Елене Денисовне стряпать маленькие однобокие пирожки.
«Что-то чужое в ней появилось, далекое, — думал Иван Иванович о жене. — Она здесь, и словно нет ее. Откуда появилось такое? Все разговоры теперь о ее работе… Неискренни они! Почему их не было раньше?»
— Стланик вовсю идет, — повторил он. — Да, знаете, какое интересное дело! Получил я сегодня письмо с побережья. Сообщают, что нашлась там одна старая книжка, «Описание Камчатки», изданная лет двести назад. Так в этой самой книжке говорится: стланик — лучшее лекарство от цинги. Матросы экспедиции на Север делали из него квас и пили его теплым вместо чая.
— Значит… — заговорил удивленно Хижняк.
— Значит, мы заново открыли то, что было известно двести лет назад. И то хорошо — напомнили о нем. А теперь пойдет борьба за обеспечение витаминами. Огородные площади в будущем году увеличатся втрое. Организуются новые овощные совхозы, птицеводческий, два животноводческих, рыболовные артели. Отпущены средства на организацию МТС и освоение целины в тайге. А Платон Артемович хлопочет сейчас о создании в районе производства витаминов из шиповника.
— Здорово! Здорово! — повторял Хижняк, потряхивая головой, точно утверждал каждое из этих мероприятий. — Я, правда, не ожидал, чтобы Логунов так крепко ухватился и за сельское хозяйство: все ж таки он горняк по натуре. Говорят, с рудника уходил чуть не со слезами. Но поскольку партийные дела требуют того, он и сельским хозяйством овладевает. Раз цинготный район, то здесь сахаром, макаронами да консервами не обойдешься. Именно так: зелень сюда надо двинуть, молочные продукты.
— Да, зелень… — Иван Иванович, искоса взглянув на жену, снова помрачнел и в это время обратил внимание на Наташку.
Девочка, повернув к взрослым кудрявую головку, еще сидела на полу с поднятой рукой, в которой держала какую-то игрушку, в этой ее позе выражались терпеливое ожидание и уверенность… В другое время Иван Иванович тоже поиграл бы с ней, но сейчас так муторно было у него на душе, что он, не умея притворяться, даже не улыбнулся ребенку.
— Мне передавали, в Укамчане уже говорят: «аржановский метод лечения стлаником», — сообщил Хижняк, так блестя синими глазами, словно говорили о нем самом. — Мало ли что происходило двести лет назад! — продолжал он, обеспокоенный мрачностью Ивана Ивановича. — Мы не знаем, как они тогда лечились, а своих больных всех поставили на ноги. В Укамчане много с весны собралось цинготников, и тамошних, и тех, что из тайги вывезли. Только поместить куда-то надо было столько больных, да отправка пароходами! Каждый год их вывозили первыми рейсами, а нынче — некого было отправлять…
— Да-да-да, — рассеянно поддакивал доктор, думая о странном поведении жены.
«Картофель глазками до двадцати клубней в гнезде… Индивидуальная посадка… Огромное распространение глазками. Верхушки сохранять… — доносились до его слуха отдельные слова из рассуждений Хижняка, сопровождаемые звоном тарелок и вилок. — Поставить на должную высоту… Одних привозят, других вывозят… Пустое круговращение…»
«Что он говорит?» — спохватился Иван Иванович, окинув проясневшим взглядом широкую спину Хижняка, который влез под белоснежную занавеску и с грохотом высвобождал что-то на полке.
— Тише, Деня! Ты всю посуду перебьешь! — крикнула Елена Денисовна.
«Вот она всегда хорошая, — подумал о ней Иван Иванович, ловя смутно промелькнувшую мысль. — Одних привозят, других увозят… Это он о рабочих. Да… Ольга сказала однажды о стланике: „Когда вы успели сделать все?“ — хотя мы каждый день тогда говорили об этом, а она ходила между нами и слушала… Так же, наверно, как я слушаю сейчас Дениса Антоновича; значит, до нее не доходило то, о чем мы говорили. Выходит, она тоже занята была и теперь занята чем-то другим! Здесь не только увлечение сочинительством… Что же у нее?» — ужаснулся Иван Иванович и такими глазами взглянул на Хижняка, вынырнувшего наконец из-под занавески, что тот поперхнулся словом и чуть не выронил из рук шумовку.
— Вы заболели? — Хижняк деловым шагом направился к Ивану Ивановичу.
— Ничего… — ответил тот, успев одуматься, — кольнуло не то в бок, не то в спину. Прошло уже! — торопливо добавил он, видя готовность фельдшера что-то предпринять.
— Нет уж! Давайте я вас посмотрю, — сказал Хижняк, решительно оттесняя его к дверям своей комнаты. — Как это «ничего»?! Сразу весь перевернулся! Конечно, так уж принято: сапожник ходит без сапог, а зубной врач без зубов… Но я тоже кое-что в медицине понимаю. — И он почти насильно стащил с Ивана Ивановича пиджак и заставил его снять рубашку.
— Дышите! Еще разок! Та-ак! Так! Не легкие, а мех кузнечный! — бормотал он, прижимая трубку твердым ухом. Снова послушал, постукал, повернул Ивана Ивановича, стоявшего со скрещенными на голой груди руками. — Дайте я сердце еще проверю. И сердце стучит, как молот на наковальне. Не организм, а настоящая кузница. Ей-богу! Этакий вы красавец! — восхитился Хижняк, любуясь статным торсом доктора и его могучими мускулами, туго обтянутыми атласной кожей.
— Какой уж там красавец! — Иван Иванович криво усмехнулся. — Впервые слышу.
— Я вам не ради приятности, а от души говорю. Только где и что кольнуло, не понимаю. Переутомление разве? Выпейте сейчас хорошую стопку водки для… дезинфекции, и все пройдет.
58
Приняв эту стопку из рук Хижняка, Иван Иванович задумчиво посмотрел сквозь нее на дымящееся блюдо с горячими пельменями-колдунами, окруженное тарелочками с закуской.
— Чистая! — сказал Хижняк, продолжая хозяйничать за столом. — Прозрачная, как слеза… Ну, за будущую поездку! — Выпил, крякнул, округлив синие глаза: — Хороша-а!
— Почему в женском роде? — грустно пошутил Иван Иванович. — Это ведь «он»!
— Точно! Разведенный, но силен. На прошлой неделе одна гражданочка зашла в магазин, постояла у прилавка, где продавали спирт, и упала в обморок.
Елена Денисовна удивленно покачала головой:
— От одного запаха опьянела!
— Положим, не от одного запаха… Тут как раз по твоей части… На материке ее лечили от радикулита, с ногами у нее плохо. После того как упала в магазине, совсем обезножила и слегла.
— Так это дочь Мартемьянова! Я уже смотрела ее. Помните, Иван Иванович… Та, которой придется делать кесарево сечение: у нее почти полный паралич обеих ног и мышцы брюшные парализованы, а беременность первая. Сама она ни за что не разродится.
— Сколько месяцев?
— Восемь исполнилось. По-моему, ошибается она в сроках. Похоже, что вот-вот и родить пора.
— Невропатолог наш уже смотрел ее?
— Сегодня дал заключение, — ответил за жену Хижняк.
— Завтра я сам займусь ею, — решил Иван Иванович. — Совсем не нравятся мне такие симптомы!
— А помните, что было в прошлом году с женой геолога с Холодникана? — напомнила Елена Денисовна.
— Еще бы не помнить! Я обследовал ее вместе с Валерьяном Валерьяновичем…
— Валентиновичем, — поправила акушерка.
— Ему, как невропатологу, так больше идет… Обследовали и поставили диагноз: менингиома в правой лобно-височной. И я оперировал. Полностью удалил, а опухоль была почти с кулак. Хорошее чувство, когда операция сделана радикально! — Иван Иванович, увлеченный воспоминанием, взглянул на Ольгу, и у него сердце зашлось от боли: такая далекая, холодная сидела она за столом, с явной скукой слушая надоевшие ей разговоры о болезнях и диагнозах.
