захотелось сплясать.
— Пойди, Хайдар, попроси баяниста сыграть что-нибудь повеселее.
— Ты с ума сошла?
По правде говоря, я не знал, что она умеет выставлять напоказ свои капризы.
— Не хочешь исполнить мое самое маленькое желание? — как-то строптиво спросила она меня. — Хорошо же… — И, повернувшись к моему сопернику, добавила: — Валя, ты умеешь плясать?
— Разумеется.
Она малость опьянела, конечно. С непривычки пиво ударило в голову.
По знаку Валентина баянист моментально переключился на пляску. Наш комсорг, не мешкая, вышел в круг и, как заведенный, начал то приседать, то откидывать руки.
— Вот это парень! — восхищенно воскликнула Айбика.
— А что ж тут хорошего? — спросил я наигранно равнодушным голосом.
— Послушался. Значит, крепко уважает.
Я рассмеялся. Подумать только, послушание — высшая мужская добродетель!
— Ты это всерьез? — воскликнул я.
— Перестань, пожалуйста, — надулась Айбика, сразу потеряв всякий интерес к пляске. — Ничего ты не понимаешь. Уйдем отсюда. Знаешь, мне вдруг наскучило у вас. Пошли домой.
Этот ее каприз, как вы понимаете, пришелся мне по душе.
____
Сегодня воскресенье. Взглянул в окно — непогода. С неба падают веселые пушинки.
— Опять снег.
Снова влезаю под теплое одеяло, в выходные дни по уставу положено нежиться.
— Ты что? — оборачивается Валентин. — Забыл, что вылазка?
— В такой снег вряд ли кто рискнет пойти.
— Испугался? — Он смотрит на меня, сладко зевая. Тоже не выспался.
— На законном основании можно отменить лыжную вылазку.
— Пока мы соберемся, погода непременно разгуляется. Вот увидишь.
Я торгуюсь только для виду… На лыжную вылазку идем всем цехом. Кроме старичков, разумеется, и тех, кто на вахте.
Я бы, пожалуй, не пошел, если бы вчера Айбика не проговорилась, что ужасно любит лыжные прогулки. Оставалось одно: пригласить ее, что я и сделал.
Валентин бреется у подоконника, я — перед большим зеркалом. Едва я погладил брюки, как и ему утюг понадобился. Одним словом, оба наводим лоск.
Садык только посмеивается:
— Не на свадьбу ли собираетесь?
Мы оба делаем вид, что не слышим.
Собрались по уговору возле трамвайного парка. Это на южной окраине города. Ровно в одиннадцать ноль-ноль. Человек двадцать было налицо. Тут и наши девушки во главе с Зиночкой, Карим и Салим, несколько операторов из других смен и мы с Валентином.
Вскоре подоспела Айбика.
— Не опоздала? — спросила она, останавливаясь между мною и Валентином.
К ее белому свитеру очень шли красная шерстяная шапочка и бордовая юбка.
Другие девушки были в брючках, они у нас не таковские, чтобы отставать от моды.
Айбика не особенно резво ходит на лыжах. Поэтому мы трое плетемся в хвосте.
— Иди догоняй своих, — то и дело предлагаю я Валентину. — Ты — вожак молодежи, без тебя они пропадут, а нам с Айбикой можно отстать, мы люди скромные.
— Успеется, — улыбается он. — Мы еще нагоним их, верно, Айбика?
— Вряд ли, — вздыхает Айбика. — Совсем я отвыкла ходить.
В степи ветер усиливается. Становится холоднее.
— Айбика, руки не зябнут?
— Пока нет.
И тут мы видим двух лыжников, спускающихся с гор. Они идут параллельным курсом.
— Наши? — спрашивает Айбика, приостанавливаясь.
— Нет, не наши, — отвечает Валентин, разглядев лыжников. — По-моему, Седов идет, а с ним второй секретарь горкома. Первый — в Москве. Сдает госэкзамены в академии.
— Разве он молодой? — спрашиваю я.
— Под пятьдесят, не меньше.
— Шутишь?
— Почему же? Учиться никогда не поздно.
— Так я и думал, что сейчас щегольнешь прописной истиной.
Нас перебила Айбика.
— Перестаньте задираться, — просит она. — Немножко передохнем, ладно?
— Это можно.
Снег заволакивает от нас раздолье степи, но я знаю — где-то на востоке лежит гряда гор.
После получасового отдыха проходим от силы километра два, и тут Айбика признается:
— Я больше шагу не могу сделать. Я вернусь, ребята. Идите одни.
— Слушай, Валентин, — говорю я настойчиво. — Иди же, догоняй ребят, а я как-нибудь доведу ее до дому.
— Успеется, — возражает Валентин.
— Смотри, лыжню занесет…
— Не занесет…
Мы поворачиваем обратно. Валентин поддерживает Айбику слева, я — справа. Должен признаться: ничего хорошего нет в том, что идешь втроем. Даже не поговоришь как следует с девчонкой, не объясняться же при третьем лишнем! То же самое, наверное, думал и Валентин.
Уже недалеко от города Айбика совсем отказалась идти.
— Я сяду.
— Ну-ка, снимай лыжи, — скомандовал Валентин. — Живее!
Он снял и свои. Не успел я о чем-либо подумать, как он скомандовал:
— Обними меня. Да смелей, смелей!
— Есть обнять! — бодро отозвалась Айбика.
Конечно, она подчеркивала, что все это самая обыкновенная шутка. Но я не мог смотреть на их трогательную идиллию. Я потерял голову, взял стремительный старт и помчался вперед.
Только пробежав километр, а то и больше, я одумался. Можно ли бросать девчонку в беде? Конечно, не дело.
И я вернулся к ним.
— Разведал дорогу, — сказал я скороговоркой, чтобы как-нибудь оправдать свое бегство. — До самого железнодорожного полотна — глубокий снег.
Они сделали вид, что поверили мне.
— Теперь я сменю тебя, Валентин, — проговорил я и снял руку Айбики с плеч Валентина. — Давай мне и ее лыжи.
— Спасибо тебе, Валя, — сказала Айбика, поворачивая голову в красной шапочке к моему сопернику. — Догоняй своих. Тебе нельзя оставаться с нами.
Валентин бешено умчался в белую степь, а мы двинулись в сторону города. Айбика повисла на мне, она шагу не могла сделать без стона.
Поэтому я часто опускал ее на снег и сам садился рядом.
Со стороны дороги или летчику с вертолета, который в это время пролетел над нами, наверное, казалось: два ребенка сидят смирненько на белом снегу.
А эти дети, между прочим, вели такой разговор, от которого можно было просто ахнуть.
— Думал ли ты, что такое прекрасное? — спрашивала меня Айбика. — Что ты знаешь о нем? Для меня прекрасное — это след человека на земле. След его ботинка в степи, — наверное, здесь прошел земледелец или геолог. След руки художника на полотне. След пера на бумаге. Красив мост, построенный инженером, космический корабль… Красиво все, что мы дарим людям.
Я несу Айбику на руках, крепко прижав к груди и уткнувшись носом в ее теплый свитер. А потом, усталые и счастливые, мы снова садились на снег, и снова говорили о чем-то возвышенном.
— Ты уже собрался? — спросил меня Катук, как только сменились. — Пошли поживее.
Я помахал ему рукой.
— Нам сегодня не по пути.
— Неужели домой не идешь?
— Задерживаюсь.
— Для собрания как будто поздновато. Для совещаний — тоже. Остается предположить…
— Вот именно!
Катук смерил меня взглядом, подмигнул загадочно и пошел себе, посвистывая. Ему-то, конечно, стоит спешить. Жена не балует его, это известно всему кварталу.
Майя Владимировна попросила меня зайти за нею сразу же
