Он не узнавал Ваську — тот прыгал резво, будто шел не третий раунд, а первый. Ничего, сейчас он почувствует, что такое длинный боковой… Теперь серию, так… Закроем в угол — нет, ушел…
Судья остановил бой и велел заправить Борису болтающиеся шнурки на перчатках. При этом он снова посмотрел на его губу. Борис чувствовал, как она опухла, и уже берег ее, прикрывая правой перчаткой. На нокдаун Ваське он не перестал надеяться, но у него все сильнее ныло сердце. По очкам ему никогда не везло…
— Со счетом три — два по очкам победил Ветров! — объявил судья и поднял руку Васьки.
Борис, стараясь улыбаться, потряс ему перчатку и нырнул под канат. По дороге его потрепал за плечо Алексей Иванович:
— Двигался мало! А так ничего.
Что «ничего»! Каждый в зале знал, что победитель боя поедет на первенство края во Владивосток. Поедет Васька.
В раздевалке Старуха отвернул борт куртки.
— Пивка ударишь? Я сбегал…
Борис помедлил, потом взял бутылку и отпил сразу половину. Держать форму больше не имело смысла. Физ-зал находился в школе, в любую минуту мог зайти кто-нибудь из учителей второй смены, поэтому Старуха спросил:
— Не боишься? Правильно. Сами лакают, а вид делают — что ты!
Борис думал совсем о другом. Сегодня на уроке историчка кричала, что у него одна дорожка: как и отец, пойдет ямы копать. Он обиделся, отец копал не ямы, а котлованы — во время войны под заводы, теперь под дома. У отца четыре класса, зато Борис в институт поступит. Только сначала он в армию пойдет. Ничего, можно себя и в армии проявить.
Он допил пиво, а Старуха предложил:
— Пойдем ко мне, пожрем, а? Все равно делать нечего.
Домой идти не хотелось, а есть хотелось, и Борис согласился. По дороге Старуха сначала сочувственно вздыхал, а потом начал доказывать, что Ваське подсудил отец. Борис ничего не ответил, а Старуха перешел на разговор, что все в секции держится на блате, и тренер тоже.
— Ну, это ты брось, — возразил Борис. — Алеша не такой мужик.
— А перчатки для секции он как закупил? — язвительно спросил Старуха. — По безналичному-то не разгонишься! Мать знает, сама в орсе работает.
Когда пришли, Борис у порога начал снимать ботинки, но Старуха пренебрежительно сплюнул:
— Проходи, тут не мыто второй месяц. Мать на «Карнавальную ночь» вертанулась…
И он закурил окурок сигареты с фильтром из пепельницы.
Они сварили макароны, поели с белым хлебом. Кусок масла лежал на столе, но Борис себе не клал — по талонам же.
Старуха не учился и не работал — мотался целыми днями по улицам. Но другу мог отдать последний кусок хлеба, за что его неоднократно лупила мать. И все же Борису было скучно с ним. Он сказал:
— Пошли к Альтосу.
Альтос был их третий друг. Борис пошел в девятый и потом в десятый класс. Старуха бросил школу, а Альтос после восьмилетки поступил работать. И об этом не жалел.
Старуха поплевал в пепельницу, напоследок окинул комнату придирчивым взглядом, и они двинулись.
Удивительно, но всех Альтосиных братишек и сестренок Старуха помнил по имени. Спросил, во что они играют, подарил спичечный коробок, кого-то потрепал по затылку. Борис определял всех одним словом — мелкота, путающаяся под ногами. Альтос перегнал их табунком в другую комнату — как многодетной семье, им выделили трехкомнатную квартиру:
— Там играйте!
Борис увидел над кроватью Альтоса фотографию Гагарина в белом кителе и с наградами на ленте. У него дома одна похожая — с наградными знаками, но без ленты и в темном кителе. Он спросил:
— Где достал?
— Парень один на работе из библиотечного журнала переснял. Бери, я еще попрошу, он классно фотографирует.
— Ладно, — согласился Борис. — А я тебе — где он рапорт отдает.
Они начали разговаривать. Сначала о том, что американцам их не скоро догнать, хотя и у них кое-что есть. Потом Старуха рассказал, как Бориса засудили. Борис сначала лишь морщился и трогал губу. Но потом сам заговорил — не про бой, а про то, что тот для него значил.
— И как же теперь? — спросил Альтос.
— Никак, — ответил Борис. — Участником первенства края я шел бы вне конкурса, а теперь… Попробую, но вряд ли.
Альтос сидел румяный, с мокрыми причесанными волосами — после смены помылся в ванной. Он всегда говорил толково, а как начал работать — особенно. И сейчас он рассудительно заметил:
— После армии в физкультурный институт еще легче поступить. У нас на автобазе один парень рассказывал…
— На это и надеюсь, — сказал Борис.
Однако надеялся он не очень сильно. Поступать в институт — тут не только кулаки нужны, но и голова.
— А я не жалею, — продолжал Альтос, — на работе человеком себя почувствовал. Из учителей только Алешу вспоминаю. Да историчку-истеричку…
— Стерва, — вставил Старуха и выплюнул спичку, которой копался в зубах. — Как и все остальные.
Борис снова вспомнил, как поругался сегодня с историчкой. Она на уроке сказала, что через двадцать лет наступит коммунизм. А он не поверил и сказал, что начальство себе за казенный счет дачи строит — его отец там халтурит, малярку делает. Она закричала, что Борис — антисоветский элемент, а дальше поехало… Но он не считал, что все учителя в школе такие.
— Алеша не такой, — сказал он в ответ Старухе. — По литературе тоже.
— А кто тебя засудил? Он! — Старуха торжествующе посмотрел на Альтоса. — Счет «три — два» — конечно, он! Нет справедливости на свете!
Тут Альтос рассказал, как приезжала из деревни материна сестра жаловаться в райисполком на председателя, который не разрешает корову держать и хлеб покупать в магазине, а ей так ничего и не ответили. Теперь Старуха вовсе сидел победителем.
Борис молчал.
В комнату заглянул отец Альтоса:
— Не курите тут? Борис-то молодец, а эти шалопаи… Я в твои годы партизанил уже, а ты все по подвалам ночуешь?
— Что вы, дядь Вань, — басом ответил Старуха, — в фэзэу документы подал…
— Вам теперь бояться нечего — хоть работай, хоть учись!
На автобазу Альтоса оформил отец, где работал сам. Он зачислил его учеником слесаря, хотя мог принять по первому разряду, как многих других. Альтос сначала подметал цех, мыл в соляре железки, учился разбирать моторы, а потом сдал на разряд. Отец ни во что не вмешивался, за это Борис его уважал.
Старуха сказал будто никому, в потолок:
— Дельце есть одно. Провернем, а?
— Я с этим завязал, — сказал Борис.
— А я и подавно, — ответил Альтос.
— Не боись, — начал уговаривать Старуха, — раньше же не накрывали!
— А сейчас накроют, — усмехнулся Борис.
Они еще посидели, послушали пластинки «Ландыши», «Пчелку». Альтос зевнул, и Борис понял, что пора уходить — человек после работы, хочет отдохнуть.
На улице накрапывал дождик, и от туч стало совсем темно. В домах горели окна, только двухэтажная школа с недоконченной пристройкой возвышалась черной мрачной горой. Где раньше висели портреты — серели облупленные простенки. Борис подумал, что бои закончились, все разошлись, и в физкультурном зале сейчас пусто. Ему стало тоскливо, и он поежился. Старуха, будто отгадав мысли, предложил:
— Пошли в столовую. Там выпускной у вечерников.
Старуха всегда знал, что и где происходит. Когда Борис видел его лицо с выпяченными зубами, сразу ожидал новостей. И не ошибался. То Старуха рассказывал, кого на танцах пырнули, то — кто купил на их улице машину.
Он знал даже, когда в их район приедут ревизоры из центра. Слушать его было интересно и в то же время противно. Но ведь другу детства не скажешь: «Заткнись!»
Раз друг — надо идти с ним, куда зовет.
По дороге Старуха еще раз намекнул на «дельце», однако Борис отмолчался.
На крыльце столовой горел яркий свет, несколько парней в костюмах и в галстуках курили и громко переговаривались. В вечерней школе учились ребята с автобазы, молочного комбината, из стройуправления — они были старше Бориса, но знали его и, когда он подошел, замолчали. Старуха стал шептаться с одним из них, а Борис отошел в сторону. Тут из-за дверей выкатился клубок из трех человек. Двое наседали на одного и уже успели хорошо попасть, потому что у того из носа текла кровь. Борис крепко схватил одного из наседавших за плечо.
— Пошел ты… — свирепо огрызнулся тот, но узнал, кто перед ним.
— Бросьте, ребята, — сказал Борис, — что вы в самом деле…
Второй подскочил и горячо начал объяснять Борису:
— А они меня как вчетвером отметелили, а?
— Теперь вас двое — несправедливо, — сказал Борис.
— Да где ты ее видел, справедливость?! — снова закричал первый. — Думаешь, посадили кого?! Папочка заступился!
Тем временем тот, которого били, деловито высморкался и убежал, на ходу крикнув: «Еще встретимся!»
