Обязательными в подобных праздниках являлись спортивные состязания.
Любимым местом сборищ считалось местечко Нгармуф. Это чистая поляна, покрытая ягельником. Здесь проходили соревнования по борьбе, прыжкам, стрельбе из лука. Веками на этом месте вели стрелковые соревнования. За всё это время было выпущено неисчислимое количество оперённых стрел. Стрелы ломались, гнили, а перья оставались. И их скопилось так много, что местечко так и назвали: Нгармуф — «Место, где много перьев».
За Нгармуф расположено местечко, которое никому нельзя посещать. Оно называется Тиглаф — «Запретное место». Отделяется от Нгармуф песчаным бугром.
Нивхи мертвецов обычно сжигают. Но нельзя сжигать утопленников.
Утопленник не гибнет. Его забирает злой дух.
Утопленников хоронят на одном, священном месте. У чайвинцев этим местечком и является Тиглаф. Туда нельзя ходить — иначе тебя постигнет судьба тех, кто здесь похоронен.
Севернее по косе есть бугор Чингай-ирнпг-уланг. Здесь некогда стоял вырезанный кем-то идол, которому и поклонялись жители Чайво.
А ещё дальше к северу в залив выступает красивый мыс. Он покрыт ягельником, травой. После утомительного сбора ягоды женщины выходили отдыхать на этот мыс, где гуляет лёгкий бриз и меньше комаров.
А название этого местечка — Хорккоф, то есть «Место приятного отдыха».
Чуть дальше Хорккоф Чайвинская коса сужается. Напротив перешейка далеко в море простирается подводная мель. На этой мели обычно намерзает большая льдина, на которую выходят полежать нерпы и лахтаки. У перешейка находилось маленькое стойбище, посещаемое охотниками в сезон охоты. Оно называлось Ез-во — «Селение охоты во льдах». Теперь этого стойбища нет, но название местечка осталось.
А ещё дальше к северу есть урочище с названием Нё-нё-раф. Там нивхи ловили гусей и держали в неволе, чтобы потом, когда они оперятся, аккуратно выщипать с них драгоценное перо для продажи. Нё-нё-раф — «Жильё гусей».
На противоположном берегу узкого залива на мысу раньше стояло стойбище Кинр-во, а мыс называется Кинр-во-вагр. Есть предание, в котором рассказывается о трагическом конце этого стойбища.
В стойбище жили шесть братьев, удачливых добытчиков. Случилось так, что все братья ушли на охоту. Дома осталась женщина с ребёнком в колыбели. В отсутствие мужчин на стойбище напал медведь. Он задавил всех цепных псов.
Потом забрался в жилище братьев через томс-куты — дымовое отверстие на потолке. Зверь-разбойник задавил женщину, но ребёнка не тронул. Вернулись с охоты шестеро братьев. По следам узнали о случившемся.
Шестеро братьев, сильных и храбрых мужчин, пошли по следу медведя-злодея.
Прошли они кустами, марью и на возвышении увидели зверя. Напали на него.
Копьями пропороли, саблями изрубили на куски. И сказал самый старший: они не медведя растерзали, кинра — злого духа — убили. Обыкновенный медведь сам не нападает на человека.
Вернулись братья в стойбище, совершили обряд — похоронили женщину. И покинули своё стойбище и назвали его Кинр-во — «Селение кинра».
У Кинр-во в ложе залива заканчивается впадина, и отсюда идёт обширная отмель. А впадина начинается от мыса. По внешнему виду мыс очень похож на кита, вылезшего наполовину из воды.
Вот как в народе объясняют, почему в заливе есть впадина — фарватер и почему впадина не идёт до конца залива. Раньше залив был сплошь мелкий. В один из дней из моря в залив Чайво вошёл кит. То ли за стаей мелкой рыбы погнался, или какая другая причина заставила его войти в залив. Долго шёл морской великан, пробивая глубокое русло. Прошёл кит по заливу вверх. И всё бы обошлось благополучно. Но и тут на свою беду увидел кит на берегу беременную женщину. И тут же обернулся землёй-мысом. Нельзя смотреть на беременных женщин не только мужчинам, но и всему, кто имеет глаза. Иначе каждого ждёт судьба кита.
Там, где прошёл кит, появилось глубокое русло — фарватер. А за мысом отмель так и осталась, потому что туда не прошёл кит.
Южнее Кинр-во есть местечко Хой-вызф. Здесь перед сезоном рыбной ловли символически «кормили» духа рыбы хой — тайменя, чтобы дух направил эту рыбу в сети нивха. Когда какой-нибудь охотник или рыбак пристанет к этому берегу, он обязательно должен принести жертву, бросить в воду пищу богов: мос, клубни саранки, щепотку табака. Иначе, как считал нивх, ждёт его плохой сон — будут тревожить духи за непочтение к обычаям. И если тебя обойдёт удача в рыбалке — ругай самого себя.
Я люблю произносить названия вслух. Произношу по многу раз. Вслушиваюсь не только в смысл слов, но и в звуки, составляющие их. Слушаю, как стихи.
Или музыку. Таинственные, они могут не только поведать что-то, но и вызвать определённое настроение. И лишь потому, что звучат так, а не иначе.
Как-то у меня собрались поэты. И я высказал им свою мысль. Разговор заинтересовал присутствующих. Среди моих гостей был армянский писатель Карпис Суренян, с которым меня познакомили накануне. Он вмешался в разговор и вот что рассказал.
Однажды французский писатель Люк-Андре Марсель присутствовал в Париже на вечере армянской музыки. После исполнения одной из песен композитора Комитаса писатель подошёл к пианистке и сказал: у народа, создавшего такую музыку, должна быть хорошая поэзия. И если так, хотел бы ознакомиться с её образцами. На другой день дядя пианистки, у которого нашлась поэма «Книга трагедий» средневекового армянского поэта Григора Нарекаци, прочитал писателю начало поэмы. Писатель внимательно прослушал и вдруг спрашивает: не о таком ли предмете говорится в поэме? — и… действительно угадывает содержание прочитанного. Собеседник изумлён до крайности и спрашивает: знает ли писатель древнеармянский язык? Последовал ответ:
— Нет, не знаю.
— Как же в таком случае вы поняли, о чём говорится в поэме?
— Я угадал по звучанию слов и по музыке стихов.
Кстати, эта встреча имела замечательное продолжение.
Люк-Андре Марсель так увлёкся поэмой, что изучил армянский язык и великолепно перевёл её на французский и издал отдельной книгой.
По-видимому, есть в звукосочетаниях почти неуловимая и трудно объяснимая прелесть, какая-то сила, вызывающая у людей, чувствительных к словозвучаниям и обладающих обострённым воображением, определённые ассоциации.
И я подобрал несколько названий. Среди них было название Нга-биль. Один из поэтов сказал, что не знает языка, в котором эти звуки имеют смысловое значение. Но тут же почему-то стал ходить взад-вперёд и беспрестанно с какой-то внутренней сосредоточенностью повторять слова: Нга-биль… Нга-биль… Потом остановился и, глядя куда-то мимо нас, вслух произнёс: «В них что-то есть. Что-то светлое, радостное, весеннее…»
И я рассказал своим гостям о происхождении названия Нга-биль.
У нивхов с этим названием действительно долгое время было связано радостное. Ещё и поныне ходит выражение: «Благополучно, как в Нга-биле».
Иронией судьбы это выражение сегодня звучит парадоксально. Некогда залив Нга-биль был одним из самых благодатных мест Ых-мифа. В него впадает много лососевых нерестовых рек, побережья богаты озерами с дичью. В окружающей тайге водились соболь, лиса, медведь, олень и всякий другой зверь. Самым замечательным было то, что в заливе много островов с крупными лежбищами сивучей и нерп. Где водились рыба и зверь, там поселялся нивх. И в прошлом веке на заливе Нга-биль стояло несколько стойбищ. К жителям благодатного края ездили гости из самых отдалённых мест. Сюда приезжали не просто погостить, но и промышлять крупного зверя.
А название залива в переводе означает: «Место крупных зверей».
Один из поэтов вдохновенно сказал: «Это же стихи!» Второй поправил:
«Поэма!»
Почему-то я не рассказал до конца о судьбе залива. То ли потому, что прервали меня, то ли потому, что не хотелось омрачать моих коллег. А я хотел сказать ещё вот о чём. В начале нашего века у реки Катангли обнаружили нефть. Впоследствии здесь появилась концессия — нефтепромысел. Японцы знали: они временно здесь хозяйничают, и вовсе не заботились о последствиях.
Брали нефть, а об окружающей природе не хотели думать. И нефть отравила реки, берега, залив.
Река Нга-биль некогда была щедрой кормилицей нивхов. На её многочисленных нерестовых притоках стояли большие и малые стойбища. Основным видом занятия жителей этих стойбищ была рыбалка и охота на таёжных и морских зверей. Так же как и долина Тыми, долина реки Нга-биль славилась обилием и благополучием.
В бассейне Нга-биля были поселения нескольких родов. За ними закреплялись реки и урочища. Одни реки изобиловали нерестовой кетой, другие — горбушей, третьи — тайменем. Особенно много рыбы входило в реку Эвлазнги — левый приток Нга-биля. И сюда на рыбалку съезжались жители близлежащих стойбищ. А кеты шло столько, что создавалось впечатление: река пошла вспять! Каждый рыбак мог заготовить рыбы сколько угодно. Естественно, всё время, пока шла кета, люди питались свежей рыбой. А нивхи знают толк в рыбе. Они знают «сладкие» места в рыбине. Это плавники, брюшко, голова. Но плавники и брюшко нужно варить, а голову едят сырой. Так зачем же хлопоты — подавай голову! И её подавали. Столько, сколько просил каждый. Но ведь на то, чтобы отрезать большую голову, нужно затратить какие-то усилия. Зачем же тратить силу, когда можно вырезать лакомые места головы, не отрезая её саму!
