Несметными стадами кета врывается в нерестовые реки. Она с непреодолимым упорством стремится в верховья, туда, где река собирает свои чистые студёные струи. Глянешь на реку и видишь: то здесь, то там из воды выскакивают рыбины, похожие на снаряды. Выскакивают, будто хотят осмотреть берега: а далеко ли ещё идти? Пролетят над водой, тяжело плюхнутся, чтобы снова с тупым ожесточением преодолевать течение, подводные скалы, быстрины.
Встретится на пути перекат, ударит рыба хвостом, стремительно пронесётся по каменистой мели, обобьёт плавники и хвост, исцарапает в кровь брюхо, но пройдёт — где тонкими, как бич, струями, где боком проталкивается посуху.
На перекатах ждёт рыбу ещё один враг, теперь сухопутный. Всякий таёжник-нивх видел, как медведь ловит рыбу.
Наиболее сильное впечатление у меня оставила первая встреча с медведем-рыболовом. Может быть, потому, что первые встречи всегда воспринимаются ярче и надолго запоминаются в подробностях.
Стоял солнечный сухой сентябрь. Начало осени на Ых-мифе всегда солнечное, мягкое. Я шёл по прибрежному тополиному лесу с малокалиберной винтовкой за плечами. Рябчики любят этот светлый лес, когда листья будто слегка подпалены и только начинают опадать, а подлесок пестрит зрелой ягодой.
Было тихо. Лишь струи реки бормотали свою извечную речь, да дятел где-то на сопке остервенело долбил сухое дерево, и его стук доносился, как отдаленные хлопки выстрелов.
Пройдя излучину реки, я услышал странные звуки: было похоже, что по мелководью бегают озорники-ребятишки и шлёпают по воде вёслами. Но откуда взялись эти озорники? Могло случиться, что какой-то рыбак, уступив их настойчивой просьбе (хорошо знаю, как нивхские подростки неотвязно преследуют взрослых, чтобы те взяли их на рыбалку — сам был такой), выехал с ними на галечный плёс, а те, вместо того чтобы помочь снимать улов, резвятся себе, как им вздумается.
Я широко шёл на звуки, обдумывая, какими словами пристыдить мальчишек.
И… спасибо случаю, что передо мной оказались кусты ивняка. Не знаю, как бы повёл себя «озорник», увидев незваного «распорядителя». Но знаю, что медведь, обычно мирный и опасливый, неустрашимо бросается на того, кто, по его мнению, бессовестно претендует на его добычу, честно заработанную собственным трудом.
Сперва увидел высокие всплески, потом в брызгах мелькнуло что-то огромное, тёмное. Оно упруго взлетело над водой, неловко упало, и под ним разверзлась река. Это был матёрый зверь. Низко опустив вытянутую голову, он остервенело погнался за рыбиной. А та, убегая от преследователя, молнией пронзила мелководье и, показав хребтину, ушла на глубину. Раздосадованный зверь на миг остановился, недоуменно взглядывая по сторонам. На шее медведя отчетливо виднелся белый «ошейник».
Сложное противоречивое чувство овладело мной. Я помнил о винтовке. Но и не забывал, что малокалиберная винтовка слишком легкомысленная штука, когда имеешь дело с медведем. Хотя я знаю уникальный случай. Несколько лет назад один из моих сородичей уложил медведя из малокалиберки. И притом с первого выстрела. Маленькая, свинцовая пулька угодила между рёбер, прошила толстую кожу и мышцы и проткнула сердце. Но тот случай, повторяю, уникальный. Всё равно что с закрытыми глазами попасть ниткой в ушко иголки, которую держат от тебя на расстоянии. Провоцировали меня на действие охотничья страсть и тщеславие: мол, не побоялся идти на медведя с малокалиберкой и вот — добыл.
Маленькую и обманчивую надежду вселяло то, что со мной была пятизарядная винтовка. Авось какой-нибудь пулей да угожу в «ушко иголки»…
Но тут медведь властно прервал мою мучительную нерешительность. Он поднял лобастую голову, созданную из самой крепкой кости. Мои пульки сплющились бы в монету, едва пройдя кожу…
Зверь был незлобивый и симпатичный, понял ли он мои намерения или нет, не знаю. Но, увидев, что добыча ушла, зверь быстро развернулся, помчался по гребню переката. На середине реки сошёл в глубину, вздыбился, опираясь задними ногами о дно, и… — что бы вы думали? — оглушительно шлёпнул широкими лапами по воде! Раз, другой… Потом, не переставая бить но воде, пошёл в мою сторону. Медведь брал рыбу нагоном. И действительно, пара рыбин «выстрелила» буквально из-под медведя и забилась на мели. Но пока медведь, вздымая волну, напористо мчался к ним, рыбины боком-боком соскользнули на струю и из-под самого носа зверя были таковы. Медведь прыгнул на то место, где ещё секунду назад виднелись бока рыбин, пошарил лапами в воде и, ничего не найдя, опечаленный, сел в воду, тоскливо рявкнул и повёл носом вокруг. Он был от меня в каких-то двадцати шагах. И я боялся, как бы разозлённый неудачей зверь не вышел на берег и не сорвал на мне зло. Я уже подумывал, как бы удачно ретироваться, когда медведь круто повернулся и, дёргая крупной головой, вяло поплёлся по камням переката.
Снова дойдя до середины, он выбрал плоский камень, что чуть виднелся в струях воды, и сел на него. Он сидел неподвижно и внимательно глядел перед собой. Раз медведь поднял лапу и почесал за ухом. И мне подумалось, что медведь размышляет, как поступить дальше. В это время к перекату подошла стая кеты. Рыбины штурмовали перекат. Разогнувшись, они с ходу пролетали над мелью. Некоторые из них, ударившись о камни, трепетно бились на месте, но их смывала вода, и они, оказавшись в родной стихии, оживали и снова и снова шли на штурм.
И тут медведь показал свои способности. Поняв тщетность попыток поймать рыбу нагоном, он решил перехитрить её. Вот медведь застыл. Большая рыба подошла вплотную к камню, на котором сидел зверь, и, по-видимому, намеревалась обойти его. Но тут медведь с молниеносной быстротой нагнулся и грабнул двумя лапами. В когтистых лапах забилась рыбина. Медведь хрумкнул её зубами, но не стал лакомиться, приподнялся, положил рыбину под зад, сел на неё. И снова застыл. Через какой-то миг вторая рыбина затрепетала в его лапах. И её положил под зад. И ещё через секунду поймал третью рыбину.
Зацепил её неловко, приподнялся над камнем. И тут две ранее пойманные рыбины соскользнули в глубину — одна сама ушла, вторую смыло волной. Медведь даже носом не повёл, всё его внимание было сосредоточено на третьей кете. Наконец он схватил её крепко, некоторое время раздумывал, что с ней делать.
Решившись, он вынес рыбу на берег и бросил на гальку. И тут же отправился к своему камню. Дошёл. Сел, как прежде.
А рыба шла и шла. Медведь теперь подхватывал кету, когда она, стремительно разогнавшись, выскакивала на перекат и, энергично работая хвостом, пыталась протолкнуться через мель. Медведь ловил её и бросал на берег. Но рыба, не долетев до гальки, звучно шлёпалась в воду. И, опомнившись, рваная, обессиленная, опять шла на перекат…
Медведь же ловил новые рыбины и бросал их туда же… в воду. Тупоголовый трудяга, он не мог понять, что нужно всего чуть-чуть добавить его медвежьей силы при броске, чтобы рыбины оказались на суше. А он, бросив кету в сторону берега, даже и не пытался удостовериться, долетела ли она до цели, — его вниманием целиком овладевали другие рыбины, что, обгоняя друг друга, носились под носом.
Занятие медведя должно было чем-то кончиться. Тем более он несколько раз взглядывал на берег, где лежала первая кета. По-видимому, зверь намеревался обедать. И я, прикрываясь прибрежным ивняком, осторожно отступил назад и, отойдя на достаточное расстояние, чтобы медведь не услышал мои шаги, быстро пошёл прочь.
…Пройдя все преграды, рыба наконец у цели: перед ней нерестовые притоки со светлой студёной водой. Перед последним броском рыбины тысячами скапливаются в тайхуршах — на дне реки.
Какие-то непонятные человеку достоинства самца определяют любовное отношение к нему со стороны самки. Из миллиона самцов самка отдаёт предпочтение одному самцу, и под его надёжной защитой от поползновений других самцов она устремляется на нерестилище. Неразлучная пара долго выбирает место для своего потомства. Но вот самка наконец останавливается, повисает в чистых струях, сильными, энергичными ударами выбивает на галечном дне лунку. А вокруг плавают сотни таких же пар и снуют одинокие холостяки.
Избранный самец охраняет свою самку, устрашающе разевает огромную пасть со страшными зубами. Он отгоняет других самцов. Но самку сторожат не только самцы. От неё не отстает множество алчных хищников: форель, кунджа, краснопёрка… Странно, избранный самец мало обращает на них внимания.
По-видимому, для него важнее исполнить сам процесс продолжения рода, нежели защищать своё потомство. Он набрасывается только на тех самцов своей породы, которые норовят лишить его возможности самому совершить великий процесс.
Лунка готова. Самец подплывает к самке, нетерпеливо покусывает, торопя её. Самка застывает с низко опущенным брюшком. Напрягается. И вот в лунку бьёт золотистая струя. Зрелая сверкающая икра ровно ложится на дно лунки.
