Возле нашего дома в Подмосковье стоят три красивые и очень высокие сосны. Они возвышаются над крышами домов и видны издалека.
И вот повадился на эти сосны дятел — стучит и стучит с утра до вечера. Взял я бинокль и стал разглядывать непрошеного гостя. А он вцепился острыми когтями в сосну, а хвостом уперся в ствол и долбит шишку. Заклинил ее в развилке из сучьев и давай шерстить, добывать клювом вкусные семечки. Поклевал с одной стороны, повернул шишку другим боком и начал снова долбить. Покончил с одной шишкой, сбросил ее мне на голову и полетел за другой. И вот уж снова стук да стук, стук да стук. Пока я смотрел на его работу, он штук пять шишек испортил — браконьер, да и только! Ведь шишки полны семян, из которых деревья вырастают. Досада меня взяла, да и стук надоел. Думаю: перебью я тебе аппетит.
— Эй, приятель, ты что расстучался?
Он отвечает сверху с насмешкой:
— Дрова колю…
— Может, ты и мне наколешь?
— Сам коли… А мне надо план выполнять. Сколько шишек надо переклевать, передолбить. Лес-то вон какой, а я один.
— Почему один?
— А потому, что потравили нашего брата химией. Нерадивые колхозники рассыпают химические удобрения сверх меры: пять козявок-вредителей уничтожат, а десятки птиц замертво падают. Птицы тех вредителей склевывают, а они ведь отравленные. Вот и осталось нас, дятлов, мало.
— Зачем ты шишку долбишь?
— Живая душа есть просит. Да и сеять лес надо. Я шишку расклюю, растрясу, семена на землю упадут, и, глядишь, там сосенка, а там елочка вырастет.
— Вот как ты умно рассуждаешь, сеятель. Как тебя зовут?
— Филипп Матвеевич.
— Очень приятно, будем знакомы… Ладно, стучи себе на здоровье, выполняй план…
Так было в первый день знакомства. А на другое утро шел я по лесной дороге. Слышу: кто-то бежит за мной. Оглянулся — никого. Пошел дальше — опять кто-то меня догоняет. Посмотрел и снова никого не увидел, хотя слышал: кто-то башмаками стук да стук. Но вот я увидел на сосне дятла.
— Здравствуй, Филька, физзарядкой занимаешься?
— Завтракаю…
— Много червяков раздобыл?
— Мало: пару короедов да личинку прошлогоднюю, и та горькая.
— Долби глубже, найдешь что-нибудь послаще. Сейчас август, кузнечики появились.
— Кузнечиков не ем. Их не ужуешь: твердые, да и мяса мало. Зато ноги словно пружинные: сиганет, и не успеешь глазом моргнуть.
— Спасибо тебе, Филя, что короедов уничтожаешь, а то вон сколько леса сухого стоит — одна кора у подножия дерева валяется. Спасай лес, Филя. Все люди тебе спасибо скажут.
— Тем и занимаюсь. Вам, людям, не помоги, так вы и не заметите, как вредители весь лес погубят. Не все из вас понимают, что лес надо беречь. Иные приедут в лес и давай сосны да березы валить, костры жечь, шашлыки жарить. Лучше бы придумали толковое средство против короедов…
Раскритиковал меня Филька в пух и в прах. Но я не обиделся: правду говорил — не умеем мы лес защищать.
Словом, подружились мы с Филькой. Стал он рано утром прилетать к моему крыльцу, где стояло цинковое корыто с водой. Лето было жаркое, и птицы страдали от жажды.
Прилетел однажды Филька, а я всю воду истратил на поливку огорода. Филька вцепился в край корыта костистыми лапками и звенит клювом по корыту:
— Хозяин, налей воды, а то надолбился я по сосне, аж голова гудит… Охота водицы испить.
Дружба есть дружба: пришлось встать и налить воды. Филька попил и улетел.
Так мы с ним дружили, но однажды поссорились. А было дело так. Услышал я в лесу жалобный писк. Гляжу, Филька впился когтями в дуплянку, которую я прибил к дереву для трясогузок и синиц, вцепился и долбит клювом, чует, что внутри птенчики от страха затаились, хочет добраться до них и съесть.
Не мог я допустить такой несправедливости. Поднял еловую шишку и говорю:
— Филька, сейчас же прекрати, не то запущу в тебя шишкой.
Покосился он на меня и ворчит недовольно:
— Думаешь, легко жить на сухомятке… Мясного хочется.
— Я тебе дам мясного… Не стыдно малые души губить?
Произнес я эти слова, а тут трясогузка-мать прилетела, заметалась в тревоге вокруг дуплянки, хочет защитить птенцов. Решил я вступиться за птичку, размахнулся и запустил в дятла еловой шишкой.
Хочешь знать, дружок, что было дальше? Отплатил мне Филька за мои угрозы. Вышел я утром на крыльцо и увидел на ступеньках круглую белую печать, да не простую, а гербовую. Это Филька поставил ее мне в отместку за обиду.
Ладно, решил я, зато Филька жив-здоров и спасает лес от вредителей. Спасибо тебе, санитар, — с нежностью подумал я о нем и уже больше не сердился на Фильку.
Долго не удавалось мне дознаться, почему все птицы спят ночью, а сова днем. Потом узнал: неуживчивый, сердитый характер у совы. Я, говорит, назло буду делать все наоборот: вы спите ночью, а я буду летать и в темноте подстерегать добычу. Вы утром на работу пойдете, а я, наевшись досыта, завалюсь спать. Мой режим лучше вашего.
Ладно, подумал я, не стану спорить с совой, пусть живет как ей удобно.
Но вот однажды мой приятель Филька устроился завтракать на той сосне, на которой сова Марфа дремала. Начал он барабанить по стволу — стучит и стучит. Не выдержала сова и с бранью накинулась на дятла:
— Чего безобразничаешь! Мало тебе лесу, что сюда прилетел и не даешь поспать.
— Извини, соседка, — оправдывался Филька, — я ведь не нарочно, я хотел закусить с утра червячком.
— Закусить ему захотелось… Лети в Горелую Сечь, там и закусывай.
— В Горелой Сечи одни березы, а мои жучки в соснах да елях живут. Ты спи, тетка Марфа, я потихоньку…
— Ничего себе потихоньку, аж в голове гудит. И зачем только господь дал тебе такой носище. Дураку делать нечего, вот и долбит башкой…
— Ладно, тетка Марфа, полечу дальше. Спи.
— Лети, лети, пока цел. Я к тебе ночью в гости наведаюсь и, глядишь, тоже закушу…
Такой разговор я слышал в лесу или он мне почудился? И не напрасно я тревожился за судьбу Фильки. Среди ночи меня разбудил странный крик, похожий на детский плач. Люди говорили, что так кричит по ночам сова. Утром я нашел в лесу растерзанного дятла. Стоял я над убитой птицей и думал, что, может быть, это не Филька погиб в когтях совы Марфы, а какой-нибудь другой дятел.
В то лето мне не удалось дознаться правды. Лишь следующей весной, переехав на дачу, я поспешил в лес поискать своего приятеля Фильку. Очень хотелось убедиться, что он жив и здоров. Скоро я нашел его: он ловко бегал по сосне снизу вверх спиралями, точно с кем-то играл в прятки.
— Здравствуй, Филька! — радостно приветствовал я дятла. Но он не ответил и продолжал свое занятие, поднимаясь по дереву все выше и выше. — Почему не здороваешься, Филька? Неужели зазнался?
— А я не Филька вовсе…
— Кто же ты?
— Тимофей.
— Не сын ли Фильки?
— Сын…
— А отец где?
— Сова заклевала… Тетка Марфа.
— Ах, беда какая… Ну, прими мои сочувствия, малыш.
— А я и не малыш вовсе, — с достоинством ответил Тимофей. — Чай сам себе хлеб зарабатываю.
Я не удержался от улыбки: именно так ответил бы мой Филька. Сын растет такой же самостоятельный и с тем же чувством долга и собственного достоинства. Все правильно: жизнь продолжалась.
Стоял на горе могучий дуб, никому не покорялся. Но вот однажды налетел на него ураган и спрашивает:
— Боишься меня?
— Не боюсь!
— Ах так, ну тогда держись!
Стал ветер дуть изо всех сил. Налетал с одной стороны, заходил с другой, старался пригнуть дерево к земле. А дуб вцепился корнями в землю и стоит посмеивается. Каждый листик на нем трясется от смеха. Так и устоял против ураганного ветра. Не сладил тот с ним, не сумел повалить.
Разозлился ветер и помчался звать на помощь молнию.
— Сестрица-молния, окажи услугу.
— Что случилось?
— Опозорил меня дуб. Пообещал я одолеть его u не смог, а дуб поднял меня на смех. Прошу: повали его, сожги!
Заклубились черные тучи, прилетела к дубу молния и спрашивает:
— Боишься меня?
— Не боюсь!
— Ах так, ну тогда держись…
Грянул гром, блеснула молния, будто раскололось небо надвое. Вспыхнула вершина дуба огнем, а дождь залил. Ударила молния еще раз — расщепила ствол. А дуб стоит.
Стали ветер и молния думать, как одолеть непокорный дуб. И придумали. Помчался ветер к леснику.
— Будь добрый, дай мне химических удобрений. Да побольше!
— Зачем?
— Дуб спасти. Вянуть стал… Только не жалей удобрений, чтобы я мог враз вылечить дуб. Хе-хе-хе.
— Много химии большой вред для растения, — говорит лесник. — Ты мне дуб не вылечишь, а погубишь. А мы с ним в большой дружбе.
