Мастера живописного отдела расписывали посуду особыми красками, которые при отжиге сплавлялись со стеклом. Занимались эти живописцы также обработкой хрустальных изделий по способу глубокого травления. Чаще всего этот способ применяется при обработке цветного двух- или трехслойного хрусталя и заключается в следующем.
Предположим, мастеру-живописцу дали заготовку вазы, стенки которой состоят из трех слоев — красного, зеленого и бесцветного, то есть чистого хрусталя. Мастер задумал украсить ее рисунком веточек вишни с плодами и листьями. Для этого он рисует на красном фоне одни только ягоды, покрывает их асфальтовым лаком и опускает заготовку вазы в ванну с крепчайшей плавиковой кислотой. Через определенное время кислота съедает красный слой, не защищенный лаком. После такой об-травки заготовка отмывается и оказывается уже зеленой, а по зеленому разбросаны красные ягоды. Теперь мастер рисует листочки и так же, как ягоды, покрывает их лаком. Заготовка снова опускается в кислоту, съедающую зеленый слой, из-под которого проступает чистый хрусталь, на котором остались красные ягоды и зеленые листья. Но из-за обтравки этот третий слой выглядит матовым. Его шлифуют до блеска, до полной прозрачности, и на абразивном колесе подрисовывают самые веточки и прожилки на листьях. После этого ваза готова.
Лучшими мастерами живописного отдела на заводе считались Иосиф Васильевич Шпинар и Григорий Иванович Добровольский. Евгений Рогов стал их учеником. Но работа в живописном отделе была первой ступенью для будущего художника. Она, конечно, давала простор воображению, вырабатывала точность рисунка. Но юношу все больше и больше привлекало искусство алмазной грани. Оно полнее и шире открывало саму природу материала: ведь хрусталь — это прежде всего блеск граней. И истинное мастерство приходит к художнику, когда он вполне постигает природу материала, в котором творит.
Мир начинающего художника был тесно связан с неяркой, но полной прелести природой Мещерского края. Она захватила его живыми, пока еще смутными образами, которые потом, откристаллизовавшись в смелом воображении, засверкают алмазными гранями хрусталя.
Но обстоятельства сложились так, что Евгению Рогову пришлось надолго оторваться от любимого дела. В 1939 году пришел срок призыва на службу в Красной Армии. Потом началась война. Часть, в которой служил Рогов, дислоцировалась в районе Шепетовки и с первых же дней войны приняла участие в боевых действиях. Многое испытал и пережил за эти годы Евгений Рогов. После разгрома фашистов на западе ему еще пришлось воевать на Дальнем Востоке. В Гусь-Хрустальный он возвратился лишь в 1948 году и снова поступил на хрустальный завод, теперь уже мастером художественной обработки стекла… Но как и другие здешние мастера, он был художником-самоучкой.
В конце сороковых годов в Гусь-Хрустальный приехала художница Надежда Матушевская, окончившая Высшее художественно-промышленное училище. По ее инициативе на заводе возникла студия для талантливых мастеров-самоучек. Надо ли говорить о том, что Евгений Рогов был одним из первых студийцев.
Может быть, именно в студии пришло к нему понимание сущности искусства как дивной способности художника передавать другим свои чувства, мысли и убеждения такими свойственными лишь ему средствами и с такой естественной живостью, что и другие люди заражаются теми же чувствами, утверждаются в тех же мыслях и убеждениях, которыми живет сам художник. Его радость становится их собственной радостью, его тревоги тревожат и их.
Осознание этой заразительной силы искусства, его общественного значения заставляет художника быть строже и требовательнее к делу, которое он творит, но в то же время возвышает его помыслы и творческие дерзания.
В работах Рогова отчетливее стала проявляться самостоятельность образного мышления. Мотивы, навеянные природой Мещерского края, обретали конкретность. Хрустальная ваза в его руках, повинуясь художественной фантазии, покрывалась тонкими лучиками, в которых угадывалась сосновая ветка. На блюде из темнозеленого хрусталя вдруг проступали колючие иглы частого ельника, сквозь который просвечивало и алмазно сияло лесное диво — живая струя родниковой воды. Резные листья рябины, отшлифованные острым жалом абразивного колеса, переплетались с алыми гроздьями ягод на стенках кувшина «Рябинушка».
Но все это было уже не просто «Сосновая ветка», не просто «Лесное диво» и не просто «Рябинушка», а ощущение радости жизни, которое художник стремился выразить и передать в образах близкой ему природы.
Ценители хрусталя узнавали работу Евгения Рогова по манере рисунка, по пристрастию художника к мещерским мотивам, а главное, по неподдельной свежести живой красоты. Лучшие из его работ стали появляться на выставках прикладного искусства в Москве, а также на всемирных выставках в Брюсселе, Монреале, Нью-Йорке.
Рогову было присвоено почетное звание заслуженного художника РСФСР.
Самый процесс творчества — счастливое, радостное возбуждение. Но это и непрерывная работа мысли, воображения и рук. Да, да — и рук.
Мастер алмазной грани берет заготовку изделия. Поверхность ее надо украсить нарядным узором. Линии будущих граней едва намечены краской или мелком. Их еще надо прорезать и отшлифовать на быстро вращающемся абразивном колесе, способном резать даже твердый хрусталь. И вот руки мастера должны тонко чувствовать глубину прорезаемой грани, угол ее наклона и чистоту линии. Эта чуткость рук вырабатывается практикой, а практика требует непрерывности. Я знаю, что даже самые опытные мастера алмазной шлифовки после очередного отпуска чувствуют, что руки стали как бы чужими, и лишь через какое-то время снова обретают уверенность.
Ведь так бывает и у писателя. Если какие-то обстоятельства вынуждают его оторваться от ежедневной работы за письменным столом, то снова включаться в нее гораздо труднее. Тут мало одного опыта — творчество требует постоянства. Думаю, что музыкант, долгое время не прикасающийся к своему инструменту, испытывает то же тревожное ощущение утраты органического слияния с ним.
У настоящего мастера обострено еще и чувство взыскательности. Рогов рассказывал мне, что иногда, закончив работу, он не испытывает удовлетворения сделанным.
— Товарищи говорят: «Ах как хорошо у тебя получилось!» Сам я чувствую, что чего-то здесь не хватает. И эта тревожная мысль, как червяк, ворочается, точит меня. Слушаю музыку, а думаю о работе. Смотрю кино, а мыслями — о своем хрустале. И вдруг, как вспышка молнии, приходит внезапное озарение. Вещь начинает жить. И тогда ходишь счастливый, как именинник…
Жизнь искусства — непрерывность поисков и открытий. Если художник начинает повторять себя даже в самой удачной своей находке, он превращается в ремесленника, набившего руку. В работах Евгения Рогова отчетливо чувствуется движение творческой мысли.
Более глубокими стали сами темы его работ. Его лирика уже не ограничивается образами природы, а все смелее вторгается в мир человеческих отношений.
Я видел одну из последних работ художника — «Золотая свадьба» — сервиз для большого праздничного стола. Он создан из хрусталя, золотисто и как-то уж очень тепло подсвеченного селеном. Глядя на «Золотую свадьбу», мысленно видишь за этим столом большую дружную семью. В центре ее, смущенные общим вниманием и поздравлениями, юбиляры — он и она, золотую годовщину которых собрались отметить родные и близкие.
Рогов взял в руки бокалы и осторожно коснулся одним о другой. Хрусталь зазвенел мелодично и нежно, будто и звон его гармонировал с сердечной теплотою застолья.
За четверть века работы на заводе Евгением Роговым создано около трехсот хрустальных изделий.
К началу семидесятых годов хрустальный завод увеличил выпуск продукции до семнадцати миллионов изделий в год. Но в 1971 году здесь началось строительство нового корпуса, мощность которого позволит довести общую выработку до тридцати миллионов изделий. При этом новый корпус рассчитан на выпуск преимущественно хрустальных изделий первого класса.
Характерной особенностью старых хрустальных заводов было то, что мастера-стеклодувы и мастера-алмазчики составляли там приблизительно третью часть всех работающих, большинство из которых были заняты тяжелой, но малопроизводительной подсобной работой. Новый корпус Гусевского завода проектировался уже с таким расчетом, чтобы все подсобные операции были механизированы, а для мастеров созданы благоприятнейшие условия. Это стало основной заботой работников конструкторского бюро во главе с инженером Владимиром Зубановым.
Среди десятка семей потомственных мастеров, которыми издавна славится Гусь-Хрустальный, рабочая династия Зубановых, бесспорно, занимает первое место. Историю этой семьи нельзя отделить от двухсотлетней истории завода. Были здесь знаменитые алмазчики, были стеклодувы, были механики, а теперь пришло время показать себя конструктору Зубанову.
