— Привел, спасибо, — ответил Уали, пожимая руку Фильчагину.
Землянка тесная. В углу сидел телефонист. Разинув рот, он загляделся на нового командира, но потом отвел глаза и заговорил в трубку полевого телефона: «Первый, проверка». У двери с мешком и котелком расположился пожилой русский солдат, обросший густой бородой. Видно, ординарец.
Землянка была полна дыма. Фильчагин заметил, что Уали поморщился.
— Вот, черти, напустили дыму! Открой дверь, Полещук! — приказал Фильчагин. Полещук, сидевший у порога, отогнул навешанную на дверь плащ-палатку. — Ночью, пользуясь затишьем, мы выкопали землянку. Снаружи у нас наблюдательный пункт. Но ход сообщения не смогли прорыть. Фрицы не дают покоя.
— Командиры взводов в полном составе? — деловито осведомился Уали.
— Куда там! В роте всего два командира осталось. Теперь нас будет трое. Можно считать, что почти пополнилось.
Ознакомив нового командира с обстановкой, Фильчагин замолчал.
— Может, хотите осмотреть позиции? — спросил он несколько минут спустя.
— Куда торопиться? Сначала предлагаю обмыть мое новое назначение, — сказал Уали, глядя на Фильчагина с обычной своей ласковой улыбкой.
Настроение Уали было приподнятое, а после водки и жирной колбасы весь мир для него вдруг засиял, как солнце. Штабной работник, он никогда не имел в своем непосредственном подчинении людей. Теперь ему открывалась возможность проявить власть. Этот готовый на все Фильчагин, этот Полещук, с осторожной улыбкой промолвивший: «Что ж, слово командира — закон, можно и выпить», и те пятьдесят бойцов, что сидят сейчас в окопах, — все они без колебаний выполнят любое его приказание. Раньше бывало как? Не считаясь со званием Уали, даже подчеркивая, что он не властен над ним, солдат уклонялся от поручения: «Если отлучусь, мой командир рассердится», или «Командир мне поручил выполнить то-то и то-то». А про себя, шельмец, думает: «Стану я вам подчиняться, у меня свой командир есть!» Теперь дело пойдет иначе. Если на все, что произошло с ним, взглянуть трезво, какой можно сделать вывод? Хорошо, что Уали стал командиром роты. Не мирное время. Война. Через короткий срок он может стать командиром батальона, затем — полка...
Позавчера Уали, потерпев неудачу, сильно озлобился. Стоило тратить нервы! Уже на следующий день его злость как водой смыло. Раушан была так мила, так светла. Стареющая жена далеко, о ней как-то и не вспоминается. Уали не задумывался, к чему могут привести их отношения с Раушан. День ото дня он все больше увлекался девушкой. Ее лицо, ее фигура, походка неотступно преследовали его. Опасность, которой он подвергался в связи с назначением в роту, только подхлестнула его. Словно из его рук кто-то хотел вырвать и унести драгоценность, которую он припас для себя. До этого Уали действовал осторожно, боясь вспугнуть девушку. Теперь он кинулся очертя голову. И вот — победа!
Фильчагин, немного осмелев, говорил без умолку:
— Наша рота отличная, товарищ старший лейтенант! Только жаль, поредела в боях. Надежные бойцы, с которыми мы сжились, вышли из строя. А какое будет пополнение, это еще вилами на воде писано.
— Бывший командир роты ранен? — спросил Уали.
Фильчагин ответил грустно:
— Нет, погиб. Редкий был человек. И бойцы любили его. Да, наверное, вы его знаете, дивизионная газета писала о нем: лейтенант Булатов. Герой, каких поискать.
— Не слыхал, — безразлично произнес Уали.
— Вы не слыхали, как фрицы взяли нас в тиски под Масловом? Против нашей роты они бросили четыре танка. Тогда наш лейтенант...
Фильчагин, блестя глазами, описывал, как отважно держался Булатов. В душе Уали закралась ревность. Вряд ли этот чистосердечный Фильчагин станет с таким восхищением превозносить Уали перед другими. Конечно, Уали еще ничем не проявил себя в роте. Но пройдет месяц... будут ли солдаты и тогда, как сейчас Фильчагин, прижимая руки к груди, вспоминать Булатова: «Вот геройский-то был командир! А человек какой!» Будут ли?
Уали почувствовал себя одиноким в чужой, крепко сроднившейся семье. Они не чураются его. Но скоро ли привыкнут?
Ночью, обходя окопы, Уали случайно подслушал такой разговор:
— Откуда он к нам заявился? — спрашивал тонкий молодой голос.
— Говорят, в штабе работал, не знаю, — отвечал хриплый бас.
— Значит, с тепленького местечка да на холодок, — вмешался в разговор третий солдат.
— До Булатова ему далече, — снова сказал хриплый бас.
Уали не видел говоривших. Стоявший рядом с ним Фильчагин кашлянул, и солдаты замолчали. Уали подошел к ним.
— Здравствуйте, бойцы! — громко сказал он.
Трое бойцов стояли в окопе. Все они неторопливо ответили на приветствие.
— Это наш новый командир роты старший лейтенант Молдабаев, — проговорил Фильчагин.
В темноте Уали не мог разглядеть лица солдат. Ближний был среднего роста, коренастый, с большой головой. Белки его глаз поблескивали в темноте. Рядом с ним — рослый, слегка горбившийся солдат. Этот солдат делал вид, что вглядывается в сторону врага, но по тому, как он вобрал шею в плечи, можно было догадаться, что краем глаза он наблюдает за новым командиром. Третьего в темноте совсем не было видно.
— Как ваша фамилия? — спросил Уали коренастого.
— Кошкарбаев, — ответил солдат охрипшим басом.
Уали этот боец сразу не понравился. Из-под рукава шинели Кошкарбаева светился огонек.
— Почему куришь? Хочешь фашистов навести на окоп? — раздражение накипело. — Сейчас же потуши!
Кошкарбаев, неторопливо склоняясь, положил папиросу на землю и примял ее сапогом. Уали показалось, что тот назло ему все делает медленно. Уали захотелось наказать бойца, но он не знал, как это сделать, и все больше злился.
— Разгильдяй! Вот так какой-нибудь дикарь может подвести всю роту!
Уали пошел дальше. Кошкарбаев словно прирос к земле. Уали успел расслышать:
— За что? За что он обозвал меня дикарем? — дрогнувшим голосом произнес боец.
— Брось, не расстраивайся, Жолдыбай. Погорячился, вот и выскочило необдуманное слово, — успокаивал его тонкий голос товарища.
Когда отошли подальше от солдат, Фильчагин проговорил сдержанно:
— Товарищ старший лейтенант, конечно, за провинность ругать надо. Но зачем оскорблять? Вы напрасно оскорбили Кошкарбаева, солдат он хороший, честный...
— Не учите меня, младший лейтенант, — сердито оборвал его Уали. Он сделал ударение на слове «младший», — распустили роту.
После этого они шли молча. Фильчагин утерял всю свою разговорчивость. Невдалеке от командного пункта роты он сказал официальным тоном:
— Товарищ старший лейтенант, разрешите вернуться в мой взвод.
— Оставайтесь здесь, младший лейтенант, — сухо ответил Уали, — соберите оставшихся командиров отделений и взводов, проведем совещание.
— Невозможно отозвать всех командиров с передовой.
— Вы полагаете? Оставьте, в таком случае, по одному командиру отделения во взводах.
В тесной землянке едва разместились восемь командиров. Они сели на корточки, плечом к плечу. Дымил длинный язычок свечи, сделанной из гильзы патрона ПТР. Что за человек новый командир? Как он себя проявит? Сидели смирно. Не было слышно шуток. Суровые лица в полумраке казались каменными. Уали всем своим существом почувствовал, что эти огрубевшие в боях, молчаливые люди сильнее его. Да, таких нелегко держать в руках. Крепкие для этого нужны когти.
Уали всегда относился подозрительно к людям твердого характера: он опасался их. Нужно с первых же шагов крепко взнуздать их и не выпускать из рук поводья.
— Безобразие, товарищи командиры, — начал он с гонором. — Дисциплина в роте хромает на обе ноги. Бойцы разболтанные. Я сейчас даже не могу с уверенностью сказать, выстоят ли они, если противник завтра перейдет в наступление.
В полумраке кто-то тихо сказал: «Как-нибудь уж обойдемся».
— Не перебивайте меня, когда я говорю! — повысил голос Уали. — Вот по этой реплике извольте судить, как поставлена дисциплина — и среди кого?. Среди самих командиров! Я обязан навести суровый порядок. Есть сообщение, что немцы завтра предпримут атаку. Мы не имеем права отступать ни шагу назад! Если какой-нибудь солдат побежит, командир ответит за него головой. Дезертира расстреляю собственными руками. Моя рота должна держаться до последнего человека. Из штаба меня направили сюда именно с этой целью — обеспечить железную боеспособность роты. Предупреждаю — я не остановлюсь перед самыми жестокими мерами.
Ранение Кулянды оказалось не тяжелым. Пуля, ударив в мякоть руки выше локтя, не повредила кости. Но заживала рана медленно. Для излечения требовалось время, и Кулянду направили в армейский госпиталь.
Он был расположен в маленьком городке, в одноэтажном светлом здании местной больницы. Постельный режим Кулянде не был нужен, после ежедневной перевязки она могла свободно ходить по госпиталю. На третий день, чтобы скоротать время, стала помогать санитаркам.
