Он был расположен в маленьком городке, в одноэтажном светлом здании местной больницы. Постельный режим Кулянде не был нужен, после ежедневной перевязки она могла свободно ходить по госпиталю. На третий день, чтобы скоротать время, стала помогать санитаркам.
Вначале подавала воду «неподвижным» раненым, поправляла их подушки, помогала приподняться на койке. Ее незатейливой, неприметной работы никто не замечал.
Однажды хирург, проводивший тяжелую операцию, попросил сестру, подававшую ему прокипяченные инструменты, принести хлороформ. Сестра растерялась, не зная, куда положить инструменты. Кулянда, тихо стоявшая у двери, вызвалась сбегать за хлороформом. После этого случая Кулянда стала исполнять обязанности медсестры. Работники госпиталя и раненые поначалу спрашивали ее: «Вы ранены в руку? Разве госпиталь бомбили?»
Но главный хирург госпиталя, старик с маленькой, клинышком, бородкой, в пенсне, острый на язык, вдруг воспротивился:
— Не имею права пользоваться трудом раненых. Если вы, моя драгоценная, не перестанете вмешиваться в работу госпиталя, я переведу вас на постельный режим.
— Нет, нет, я же не работаю... Просто так... ведь персонал перегружен... — смешалась Кулянда, робея под строгим взглядом майора медицинской службы. — Я совершенно здорова. Ведь сейчас такое трудное время, товарищ майор, каждый день привозят раненых...
Хирург, запрокинув голову и глядя на Кулянду сверху вниз, сменил гнев на милость.
— Хм... хм... Обстановка трудная? Это прозорливо отмечено. Хм. Хорошо-с. Лишь принимая во внимание исключительно трудную обстановку, разрешаю. — Он поднял розовый палец с бледным, коротко обрезанным ногтем. — Но тс... Не смейте никому рассказывать. Договорились?
— Договорились, — поспешно ответила Кулянда, боясь, что майор передумает.
Не прошло двух дней, и Кулянда совсем пленила главного хирурга. Лаконично и веско, словно на консилиуме, он высказал Кулянде свое мнение о ней:
— Вы очень хорошая девушка, хм, вернее сказать, — хорошая медицинская сестра. В силу своей профессии мне приходилось много работать с женщинами. И я обязан сказать: вы работаете с душой, преданно и аккуратно. Это ценное качество совершенно необходимо для медицинского работника. К тому же вы скромны и не болтливы. Последнее качество редко наблюдается у особ женского пола. Прошу не обижаться. В результате моих наблюдений я пришел к решению оставить вас в госпитале на постоянной работе.
— Нет, я должна вернуться в свою часть, — сказала Кулянда.
— Хм, Не желаете оставаться? А? — переспросил хирург, поблескивая стеклышками пенсне. — Но позвольте спросить: почему вы не думаете о своем будущем? Здесь вы получите обширную практику, приобретете навыки. Я не сомневаюсь, что после войны поступите в медицинский институт. Не может быть, чтобы вы не хотели получить высшего образования. Практика в госпитале очень поможет вам как студентке. Если я что-нибудь смыслю в людях, в будущем из вас выйдет дельный врач.
— Спасибо, спасибо вам, товарищ главный хирург, но я не могу остаться, — прошептала Кулянда.
— Хм. Мои наблюдения, оказывается, недостаточно полны. Вы к тому же упрямая, как я вижу. Ну, в таком случае, драгоценная моя, мы решение этого вопроса отложим. Дадим себе время поразмыслить.
Конечно, подумать времени было достаточно, но мысли Кулянды устремлялись к другому. С раннего детства она привыкла к тому, что люди не обращают на нее большого внимания. Среди других девочек она считалась дурнушкой. На школьных вечерах, на праздниках ребята не замечали ее, когда она была рядом. А если отсутствовала, ее не искали. Кулянда росла в тени. Бывало, в обществе других, бойких и красивых, девушек ребята терялись, а с ней держались на равной ноге и не церемонились в шутках. Кулянда вскоре привыкла к своему положению «хорошего товарища», «свойской девчонки». Это нелегко давалось ей. Но она не ожесточилась, не приуныла, ей было неведомо чувство зависти к подругам, возле которых всегда увивались хорошие парни.
Кулянда по натуре была веселая, и это спасало ее. В первые дни войны она встретилась с Ержаном. Летом батальон вышел из Алма-Аты на ученья. Путь был далекий. Когда стали подходить к подножию сопки Бурылдай, настало утро. Кулянда не выспалась, притомилась, но предрассветная прохлада освежила ее. Румяно-золотистое сиянье зари дивно преобразило землю. Так легко, так свободно дышалось! Сверкали острые гребни снежных вершин. Над чернеющим в расселинах гор сплошным массивом сосен нависла пепельно-сизая мгла.
Когда батальон сделал привал, Кулянда уселась в сторонке вся во власти радости, наполнявшей сердце.
— Какое великолепие! — раздался рядом голос.
Кулянда вздрогнула, оглянулась. За ее спиной стоял молодой лейтенант, любуясь встающим из-за гор солнцем. Округлое лицо лейтенанта было розово в свете солнечных лучей. Из-под косо сидящей пилотки выбивались черные волнистые волосы. Вид у него был мужественный и решительный.
— В самом деле, грешно пройти мимо такой красоты. Теперь каждый день буду подниматься с рассветом, — проговорил он, всей грудью вдыхая свежий воздух. Быстро присев на корточки, он стал собирать в ладони росу с травы. — Отличным образом можно умыться!
Во всем его облике, в открытом лице и звучном голосе чувствовалась нерастраченная жизненная сила, которая невольно притягивала к себе. Кулянда смотрела на него во все глаза. Поднявшись, он повернулся к ней:
— Любуетесь?
Было что-то искреннее в его восхищении природой, в его непринужденных жестах.
У Кулянды слегка закружилась голова.
— Да, очень красиво... очень... — едва слышно пролепетала она.
— Вы недавно в нашем батальоне?
— Третий день...
Кулянда влюбилась в Ержана с первого взгляда. Когда ей удавалось встретить его, перекинуться с ним двумя-тремя словами, она ходила в каком-то счастливом тумане. Каждое его слово, смех, взгляд доставляли ей огромную радость. Душа ее ликовала. Даже незначительные, брошенные вскользь слова, вроде: «Как ты себя чувствуешь, Кулянда?», «Не тяготит ли тебя военная жизнь?» — Кулянда вспоминала с особым, понятным лишь ей одной, смыслом. Но дальше этих слов Ержан не шел, и постепенно эти слова, еще вчера казавшиеся сердечными и нежными, тускнели, становились обыденными.
В это время появилась Раушан. Уже в эшелоне, когда поезд остановился на маленьком разъезде и Раушан впервые встретилась с Ержаном, сердце Кулянды тревожно заныло. Нет, она не хотела верить своим предчувствиям. Ее охватило нервное возбуждение, она болтала без умолку, вмешивалась в разговор Ержана и Раушан. Она сознавала, что ведет себя неприлично, но ничего не могла с собой поделать.
Шли дни, и Кулянда убеждалась, что ее подозрения сбываются: Раушан нравилась Ержану. Но любовь Кулянды разгоралась, как огонек на ветру. Кулянда ревновала Ержана к Раушан, но никто не догадывался об этом. Она полюбила Раушан и не могла стать на ее пути.
Никогда не забыть Кулянде той лунной ночи при отступлении, когда она была ранена. Пуля ранила ее тело, но душа была ранена еще раньше. Кулянда видела, как Ержан и Раушан ушли вместе. Сердце девушки догадливо: она была убеждена, что в эту лунную ночь Ержан раскроет перед Раушан свое сердце. «Ну и пусть, а мне какое дело, ну и пусть», — прошептала она, задыхаясь, не зная, как и чем себя утешить.
Начался бой. Кулянда не помнила, как очутилась во взводе Ержана, вместе с солдатами она шла впереди и часто оглядывалась на Ержана, боясь потерять его из виду. Когда Ержан, споткнувшись, упал, сердце ее захолонуло. И в этот миг пуля врага зацепила Кулянду.
Подбежавший Ержан приподнял Кулянду с земли, спросил с испугом:
— Куда ранена? Сильно?
...Его лицо и сейчас стоит перед глазами Кулянды. Новый город, новые хорошие люди, а душой она по-прежнему в полку. К главному хирургу она привязалась, как к отцу родному. Он сказал: «Еще есть время для размышлений». Нет, она не может согласиться. Не в силах. Ее грызет тоска.
Однажды на улице кто-то окликнул Кулянду по имени. Кряжистый солдат-казах вразвалочку шел к ней, губы его растянулись в улыбке. Еще издали он закричал:
— Привет тебе, Кулянда, привет! Я тебя сразу признал!
Конечно, она не раз его встречала: уж очень знакомое лицо. Но не помнит ни имени, ни фамилии.
— Забыла? Помнишь, ты в санвзводе перевязывала мне руку? А теперь и у самой рука попорчена. Видать, немец обоим нам целил в одно место.
Здоровой рукой солдат поддерживал висящую на бинте раненую руку.
— Вижу, ты не признала меня.
— Подожди, сейчас, сейчас вспомню, — растерянно проговорила Кулянда.
— Ай нет, по глазам вижу — не узнала. Я — Даурен. Тот самый герой, который, не успев повоевать, уже схватил пулю.
— А-а, теперь вспомнила! Только вот имя твое забыла, ты не сердись. Но какая удача, что мы встретились, я так соскучилась по полку!
Кулянда в самом деле была счастлива.
