Самолет сел, и Валентин подбежал к нему. Это был такой же самолет, как тот, на каком он впервые обучался летать. Велико же было его удивление, когда он увидел в кабинах Васюткина и Соколову.
Валентин вскочил на крыло и с чувством пожал им руки. Нина и Вовочка улыбались. Их лица раскраснелись от ветра, и они оба казались еще моложе, чем были год назад. Опомнившись после первого момента встречи, Валентин начал объяснять, как и куда надо рулить, но Нина прервала его:
— Я нисколько не устала и не хочу в гарнизон. Прошу у руководителя полетами разрешения побыть на старте. Хочу увидеть, как вы летаете.
И, сбросив лямки парашюта, Нина выпрыгнула из кабины.
Васюткин отрулил самолет на заправочную и, выключив мотор, тоже пошел к столику руководителя полетами. Командир встретил их радушно.
— Вы говорите, здесь много ваших воспитанников?
— Так точно, товарищ майор, — отчеканила Нина. — Почти все здесь: Городошников, Высоков, Шумов, Зубров, Берелидзе. Два других — Капустин и Козлов — тоже были у вас, но теперь уже на фронте… Ну, а эти как летают?
— Хорошо. Так что на вас не обижаемся. — Майор помолчал и заговорил уже не официально, доверительно: — Капустин только что письмо прислал с фронта… Его и Козлова представили ко второму ордену. Вас, наверное, интересует встреча с инструкторами ваших бывших курсантов? — спросил майор и, не дожидаясь ответа, крикнул: — Князев и Беляев! Ко мне.
Инструкторы подошли.
— Знакомьтесь и отправляйтесь в квадрат. Разговоры разговорами, а вон там уже какой-то «факир» хочет колесами раздолбить земной шар. — Он поднял микрофон и строго приказал: — Задержи ручку! Вот так. Прижми левой ногой. Хорошо. Заруливай.
Нина и Вовочка подробно расспросили у Олега и Демьяна о каждом своем питомце. Разговаривали около часа, и ни разу разговор не соскользнул на темы, отвлеченные от жизни курсантов. Такова уж особенность инструкторов, что большую часть своего времени они отдают своим воспитанникам.
Демьян рассказал о происшествии, случившемся с Василием Городошниковым:
— Летал наш Кузьмич отлично. Потом, видно, под-зазнался малость, ослабил внимание и «разложил» самолет на посадке, как говорится, «в дым». Целой одна кабина осталась, да и та вверх тормашками. Все подумали, что ему каюк. Подбежали, смотрим, вылезает. Правда, поцарапался изрядно и ногу сильно повредил. Командир сначала испугался за его жизнь, а как увидал, что он живой, обрадовался и даже в первый момент про самолет забыл. А уж потом как вспомнил, так и рассердился. Но тут Кузьмич его удивил. Лицо и руки у него в крови, обмундирование ободрано, а он первый вопрос к командиру: «Летать дадите? Из школы не прогоните?» Командир уж на что суровый мужчина, а даже прослезился и, отвернувшись от Кузьмича, сказал тихо: «Вот истинно авиационная душа! — А потом строгим голосом Кузьмичу: — Летать будешь, быстрее выздоравливай!» Ну, а когда Кузьмич пошел на поправку, он ему мораль, конечно, прочел…
— А где сейчас Кузьмич? — спросила Нина.
— Пока в санчасти.
В середине дня, как обычно, начал крутить ветер и полеты пришлось прекратить. Майор ходил взад и вперед, иногда поднимая флажки, и по их отклонению проверял силу ветра.
Курсанты, подготовив самолеты, собрались вокруг Нины и Васюткина. Всех взволновал рассказ о вредительстве в школе.
— Успей я отойти от земли немного выше, — заканчивал свой рассказ Васюткин, — и мне бы крышка!
— Жаль, что уехал Дятлов, — заметил Валентин. — Он наверняка бы нашел подлеца.
— Ну, а кто еще остался из наших? — спросил Всеволод.
— Клавочка Лагутина. Ее теперь не узнать. Работает при штабе машинисткой. Очень серьезная, активная, то и дело получает благодарности от командования. Баринский у меня в экипаже. Тоже очень изменился в лучшую сторону. Между прочим, он встречается с Фаиной Янковской, бывшей симпатией нашего Бори…
— А что это Шумов примолк? — спросил Вовочка. — Или за Клавочку беспокоится? Не волнуйся, Саня, Клавочка переписывается с Николаем и честно ждет его возвращения.
Санька почему-то покраснел и сказал:
— Я об этом знаю. Я уже отсюда написал ей письмо и вскоре получил ответ, в котором она рассказала об этом…
— Значит, все-таки писал ей? А мы уж думали…
— Ну, хватит сплетничать, — перевела разговор на другую тему Нина. — Я вам лучше расскажу, какие к нам американцы приезжали.
— Что за американцы?
— Самые настоящие. Точь-в-точь такие, как их Кукрыниксы рисуют. Один огромный, руки волосатые, шрам через всю физиономию; другой, как вьюн, с фотоаппаратом не расстается, всюду свой нос сует; третий, представитель святой церкви, — плешивый старикашка, и лишь четвертый более или менее ничего, военный корреспондент.
— А зачем они приехали?
— Знакомиться с жизнью нашего тыла. Союзники.
— «Союзники»! Какого же черта они второй фронт-то не открывают?
— А куда им торопиться? К шапочному разбору успеют.
Разговор прервался возобновлением полетов. Ветер «обошелся», посадочную и взлетную полосы подвернули соответственно его направлению. Васюткин простился со всеми и улетел. Нина осталась на старте. Самолет, который она должна перегнать к себе в школу, будет подготовлен через день-два. И она была довольна этим. Берелидзе подменил Высокова на дежурстве, и тот поднялся в воздух. Нина, запрокинув голову, внимательно смотрела за его самолетом. Валентин пилотировал близко к аэродрому. Солнце находилось с противоположной стороны горизонта и не мешало смотреть за его пилотажем.
Вот его самолет, кажущийся в высоте красивой игрушкой, перевернулся через крыло, опустил нос и начал отвесно падать к земле, потом выровнялся из угла падения, мелькнул голубым брюшком и звездочками на крыльях и стремительно, свечой, вонзился в небо.
С кончиков его крыльев белыми ниточками сорвались струйки взбудораженного воздуха, вычертив траекторию полета. На землю донесся певучий звук винта, и самолет, перевалившись через спину, полетел к земле, замкнув красивую петлю…
— Хорошо пилотирует Высоков, — восторженно сказал Князев. — У него почерк зрелого летчика!
Нина услыхала эти слова, и ей было приятно, что не она одна любуется мастерством этого курсанта. Сама она еще не летала на таком типе истребителей и лишь недавно освоила технику пилотирования на истребителе И-16, который в то время уже считался устаревшим и служил переходной машиной. Вот за таким-то самолетом она и прилетела сюда.
Высоков летал на самолете конструкции Лавочкина. Этот самолет в то время был мечтой каждого летчика. Мощный мотор, красивые, даже изящные контуры фюзеляжа и крыльев, сильное, безотказное вооружение, радио, автоматика управления агрегатами и мотором — все это ставило его в ряд лучших истребителей мира. Скорость, маневренность, мощность огня, — что еще нужно летчику? Так вот Высоков летал сейчас на таком самолете, а Нина, еще не летала. И хотя она была инструктором и имела гораздо больший налет, чем он, она почувствовала какое-то особое уважение к нему не только, как к человеку, но и как к летчику. И вот, когда он произвел красивую посадку и, зарулив на заправочную, выходил из кабины, молодой, сильный, гордый хорошо выполненным полетом, Нина подбежала к нему и с чувством пожала руку.
— Ты очень красиво летаешь, — сказала она. — Мне даже не верится, что ты, Валя, был моим курсантом.
Валентин смутился и спросил совсем о другом:
— Нина, вы, кажется, задержитесь у нас. Завтра выходной… Состоятся соревнования. Не хотите ли поехать с нами?
Ниной он назвал ее впервые, но на «ты» обратиться не решился.
— Обязательно поеду! — с радостью согласилась Нина.
После полетов Валентин и Нина зашли в лазарет навестить Кузьмича. Тот очень обрадовался гостям, но большого участия в разговоре принять не мог, так как чувствовал еще большую слабость. Слушал и водил глазами с Валентина на Нину, с Нины на Валентина и вдруг сказал:
— Знаете что? Вы очень похожи друг на друга. Но не так, как брат и сестра, а как-то по-другому, гораздо сильнее. Вам идет быть вместё. — Помолчал немного и закончил уж совсем откровенно: — Вы бы поженились, а?
Валентин и Нина покраснели, посмотрели друг на друга и опустили глаза. То, что они чувствовали один к другому и в чем не признавались даже себе, Кузьмич высказал запросто, смутил их этим, обрадовал и испугал. Каждый из них в этот миг про себя подумал: «А вдруг он (она) обидится?»
В палате наступила пауза. Кузьмич вздохнул и отвернулся к стене. Нина встала, пожала его ослабевшую руку, пожелала ему быстрого выздоровления и пошла к двери. Валентин тоже попрощался с ним и, сам не зная почему, поблагодарил его:
