— Ну, садись же!
Он сел и спросил, кивая на дверь:
— Они не вернутся?
— Нет.
Он снял шапку и попробовал пригладить ладонью то, что не поддавалось ни ладони, ни гребню. Она спросила сердито:
— Ты долго будешь молчать? Откуда ты знаешь мое имя?
Он опять не сразу ответил. Ему приходилось все время держаться настороже и обдумывать каждое свое слово. Ведь он был в чужой стране, с которой воевал. Но эта женщина выручила его из большой беды. Ее не стоило обижать. Это он понимал, конечно, и поэтому спросил вполне мирно:
— У тебя лыжи есть?
Женщина ответила:
— Есть.
— Ты мне их дашь?
Но женщина снова нетерпеливо повторила:
— Откуда ты знаешь мое имя?
Он подумал немного и решил, должно быть, что сочинять здесь незачем. И он пояснил, качнув головой в ту сторону, откуда прибежал:
— Старик мне сказал.
— Старый кожевник?
— Да.
— А ты сам откуда?
— А ты разве не видишь?
Он сказал это наугад, просто так, чтобы не оставить без ответа вопрос, но попал в точку. Она окинула его еще раз пытливым взглядом и сказала не совсем уверенно:
— Да, я догадываюсь. Но от Эйно — Рейно про тебя еще не слыхала.
Тут он должен был спросить: «А кто такой Эйно — Рейно?» — но не спросил и только хлопнул себя с беспечным видом шапкой по колену. Старый Мурто, пожалуй, поторопился дать свою оценку его разуму. Его разум очень даже неплохо выполнял свое назначение, умея, когда нужно было, притаиться под бестолковой с виду огненно-рыжей покрышкой. Помолчав, он повторил свой вопрос:
— Ты мне лыжи дашь?
Теперь можно догадаться, почему он так торопил ее с лыжами. Ему надо было попасть скорей к солдатам Юсси, пока самого Юсси среди них не было. Что он мог сделать у солдат Юсси? Он мог, не дойдя до них, пострелять в кустах из автомата, а потом подкатить к ним на лыжах с другой стороны, расстегнув предварительно полушубок, чтобы напомнить им о своей офицерской принадлежности, и заорать: «За мной, ребята! Их там не много в кустах! Берем их в клещи! Старший сержант! Твое отделение справа! Остальные слева! Живо! Вперед!».
Да, что-нибудь вроде этого мог он выкинуть у солдат Юсси в его отсутствие. И кто знает, может быть, ему и удалось бы отвлечь от моста какую-то часть взвода Юсси. А этого, наверно, и ждали те, кто послал его на такое рискованное дело. И, озабоченный только этим, он опять сказал женщине:
— Дай мне лыжи.
Она спросила:
— А ты разве сейчас хочешь туда?
— Да.
Опять он обошелся без лишнего вопроса, хотя не мог не заинтересоваться тем, что она подразумевала под словом «туда». Она сказала:
— Сиди. Нельзя сейчас туда.
— Почему?
— Потому что они тебя ищут не только по дороге.
— А где же еще?
— Да там же. В лесу. Ведь они давно догадываются, где люди Эйно — Рейно скрываются.
— Так, так…
Опять шапка Юхо ударилась о колено, и весь вид его выразил беззаботность. Женщина сказала:
— Ты, наверно, есть хочешь. А у меня, кроме молока и картошки…
— Нет, нет. Не надо. Не хочу.
— Так разденься пока. Раньше вечера тебе все равно не уйти. А вечером я дам тебе лыжи.
Юхо подумал немного и скинул полушубок, а заодно и офицерский китель. Ставя мешок в угол, он вспомнил, что в нем находится, и спросил:
— А ты сама поесть не хочешь?
К его удивлению, она ничего не ответила. Тогда он внимательней взглянул на ее лицо, на всю ее фигуру с головы до ног. Нет, она была достаточно полна для женщины своего возраста. И то, что так туго распирало спереди ее белую кофточку, могло бы украсить любую другую женщину. Но щекам ее недоставало румянца. Это он, конечно, сразу же отметил про себя и без колебания развязал мешок. Бледность женщины легко объяснялась военным временем, заставляющим ее расставаться с маслом, которое она получала от двух коров. Этим же можно было объяснить отсутствие настойчивости в ее голосе, когда она сказала:
— Ты не выдумывай. Тебе ведь в лес идти надо.
— Ничего. У нас там все есть.
С такой быстротой усвоила его голова то, что касалось леса. Он выложил на стол буханку хлеба, побывавшую у порога старого Илмари, пригоршню сахару, кусок свиного сала и банку консервов. Она сказала:
— Это какой-то не наш хлеб. Неужели это чистая рожь?
— Чистая. Ты возьми, попробуй.
— Отрежь сам.
— Возьми, возьми. Это все твое.
— Все? Ты не выдумывай!
Она пыталась отвести его руку, но он подвинул к ней все выложенные продукты и повернулся к стене, чтобы повесить на вешалку полушубок и офицерскую куртку. Оставшись в одном коричневом свитере, он казался еще стройнее и выше, привлекая ее взгляд видом своих широких плеч. Что-то новое появилось в ее светло-голубых глазах. Она сказала, вставая с места:
— Я сейчас обед устрою. Только забегу к старому кожевнику. Он сегодня тушу бычка собирался разделывать. Мяса мне обещал. Ты посиди немного, я сейчас…
Она сняла со стены пальто и направилась к двери, но Юхо загородил ей дорогу:
— Не надо. Не ходи никуда.
Он слегка оттолкнул ее от двери и при этом нечаянно коснулся ее груди. Пальцы его уткнулись во что-то мягкое, теплое, податливое, и он сразу же отдернул их. И в это время их взгляды встретились. Она повторила тихо: «Н пойду» — и двинулась прямо на него. Он вынужден был взять ее за плечи, чтобы остановить. Плечи ее тоже были теплые и мягкие. Напирая на него грудью, она сказала:
— У него и вино есть. Я принесу тебе бутылку, хочешь?
— Ничего не надо. Иди садись.
Но она продолжала стоять почти вплотную к нему, опустив глаза, и один из ее белокурых локонов касался его богатырской груди, обтянутой коричневым свитером. Он взял из ее рук пальто и, повесив его на прежнее место, повторил:
— Садись!
Она повернулась лицом к столу, но не села. Лицо ее выражало досаду. На столе по-прежнему нетронутыми лежали хлеб, свинина и сахар. Она позвала:
— Кэрту! Лиза!
В комнату снова робко вошли обе белоголовые девочки. Женщина дала им по куску хлеба и сахару и отослала обратно. Юхо спросил:
— А почему сама не ешь?
Женщина сказала:
— Я тебе кофе сварю.
— А сама будешь пить?
— Буду.
— Вари.
Он провел у нее весь короткий зимний день до вечера. Два раза ему пришлось хватать свои вещи и прятаться в чулан. Однако все обошлось благополучно. Никто больше не заходил на двор к молодой вдове. Только после второй тревоги она вернулась в дом со двора встревоженная и рассказала, что видела двух парней из местного отряда «Суоелускунта». Один из них сказал ей: «Достукался ваш Юсси Мурто». Она спросила, что случилось, и он ответил: «А то, что сняли его немцы с охраны моста и своих солдат поставили. Нет нам теперь из-за него доверия». Передав этот разговор своему тайному гостю, женщина сказала озабоченно:
— Не сходить ли мне к старому кожевнику?
Юхо спросил:
— Зачем?
— Узнать, что там стряслось у Юсси. Может быть, им помощь в чем-нибудь нужна.
Но Юхо отговорил ее идти к старому Мурто, и она с готовностью осталась дома. И опять он продолжал сидеть в ее чистой, светлой комнате, перелистывая незнакомые журналы, присматриваясь к чужой, незнакомой жизни и с нетерпением поглядывая в окно. Она сходила за дровами, попутно подбросив сена коровам, лошади и овцам на скотном дворе. Вернувшись, опять осталась в одной белой блузке, чтобы удобнее было хлопотать у горячей плиты. Но она ничего особенного ему не приготовила, только сварила кофе с молоком и поджарила два куска какой-то крупной рыбы. Он спросил, кивая на рыбу:
— Откуда это у тебя?
Она пояснила.
— От Эйно — Рейно. Это в Такаярви такая рыба водится.
— В Такаярви?
— Да. Ведь у вас там с ними постоянная связь через болота. Я же знаю.
— А-а! Да, да.
Он взялся за вилку, но не перестал поглядывать в окно. Зная, куда направлены его мысли, она сказала:
— Морозно сегодня.
Он кивнул головой. Она продолжала:
— А к ночи мороз, похоже, усилится.
Он и с этим согласился. Пробуя перенести его согласие на кое-что другое, она сказала:
— Трудно в такой мороз идти по лесу одному, да еще ночью. Заблудиться можно и замерзнуть. Не разумнее ли переждать погоду, сидя в тепле? Правда?
На это с его стороны не последовало знака согласия. Тогда она сказала:
— Почему не ешь?
— Я ем.
— А рыбу не тронул.
— А я уже сыт. Спасибо.
— Выпей еще кофе.
— Не хочу.
— Почему?
— Чашка мала.
Он сказал это в шутку, но чашки у Майи действительно походили скорее на игрушечные, чем на настоящие. И молочник с кофейником были им под стать. Юхо уже выпил четыре чашки и, конечно, выпил бы еще двадцать четыре таких наперстка, но он сделал вид, что с трудом одолел четвертую, и отодвинул ее, повернувшись лицом к окну.
