Юхо разрядил ему вслед всю обойму пистолета, но не попал и снова вернулся в комнату. Старый Илмари Мурто лежал на спине поперек постели, и его правая рука была сжата в кулак с такой силой, словно удерживала теперь наконец то, что упустила при жизни. Юхо позвал его:
— Отец! Что же ты, а? Отец!
Он приложил ухо к груди Илмари и понял, что тот уже не отзовется. Сердце его не билось, и шерстяной жилет набухал пятнами крови. Юхо уложил вдоль кровати тяжелое неподвижное тело, скрестил на его груди огромные жилистые руки и закрыл глаза.
С минуты на минуту мог вернуться молодой хозяин этого опустевшего дома. Юхо пристроил за плечами свой мешок, взял у мертвого гитлеровца автомат с запасными обоймами и, кинув прощальный взгляд на суровое лицо навеки заснувшего Илмари Мурто, вышел на двор. Там на него залаяла собака, но он не обратил на нее внимания. Кое-что похуже собачьего лая ожидало его на дворе. Исчезли его лыжи. Их убрал из предосторожности Юсси, и Юхо понял, что пытаться их найти бесполезно.
Пока он так досадовал, стоя посреди двора в утренних сумерках, над его головой пропела пуля. Это означало, что его уже видели и знали, что с ним надо делать. Он бросился за угол дома, перемахнул через забор в огород и помчался по глубокому снегу к следующему забору. Над его головой просвистели еще две пули. Он пригнулся и побежал быстрее, с трудом вытаскивая ноги из глубоких сугробов.
По счастью для него, огород шел под уклон, и когда он перемахнул через второй забор, то очутился как бы в лощине. Здесь его не могла достать пуля, пущенная издали. Вдоль забора пролегала по снегу узкая тропинка, и он помчался по ней во весь дух. Но тропинка скоро свернула от забора в сторону, и он вынужден был свернуть вместе с ней, чтобы опять не оказаться в глубоком снегу. Задумываться было некогда даже тогда, когда он обнаружил, что тропинка ведет его на открытый холм. Пригибаясь как можно ниже, он взбежал на него и в следующий миг уже снова мчался под откос.
В момент, когда он переваливал холм, ему вслед опять загремели выстрелы, и послышались отдаленные крики. Но он уже был по другую сторону холма. Он мчался изо всех сил, придерживая одной рукой немецкий автомат и сумку с обоймами. Перед ним открывался вид на чужие холмистые поля, перегороженные заборами, и он таращил на них глаза в поисках спасения. Среди холмов показалась небольшая избушка, окруженная голыми березами и рябинами. Но это была чужая избушка. Черт ее знал, какая западня могла оказаться в ней. Он бежал по чужой земле, где каждый кустик, торчавший из сугроба, мог обернуться врагом.
Наконец тропинка вывела его на узкую санную дорогу, и он помчался по ней, уже с трудом переводя дыхание. Оглядываться было некогда и незачем. Он знал, что за ним гонятся и что спасение его только в ногах. Совсем близко от него, почти рядом с дорогой виднелся густой, темный лес. Будь у него лыжи, он добрался бы до него в один миг.
Можно представить, какими теплыми словами он поминал Юсси в то время, когда перебирал из последних сил ногами по санному следу! И одинокая избушка, окруженная голыми березами и рябинами, тоже не обещала ему ничего хорошего, хотя он и поравнялся с ней наконец. Но куда было ему деваться? Оставаться на дороге было еще опаснее. Э-э, будь что будет! Он ворвался во двор и захлопнул за собой калитку. И дальше с ним произошло то, что могла рассказать потом одна только Майя Линтунен.
Прежде всего к нему под ноги с визгливым лаем кинулась белая лохматая собачонка. Он крикнул ей по-русски:
— Цыц! Молчи, стервоза, а то как пну!
Собака отпрянула, но не умолкла. А он перехватил поудобнее автомат и бросился через двор к дому, проворчав на бегу:
— Я вас тут всех к черту сейчас разнесу!
Собачонка, захлебываясь визгливым лаем, покатилась за ним по пятам. Он взбежал на крыльцо и распахнул дверь в сени. Одновременно из комнаты в сени открылась другая дверь, и в просвете ее показалась женщина. Она спросила испуганно:
— Кто тут?
Юхо не сразу ответил, тяжело переводя дух. Белокурые волосы женщины заколебались от его дыхания. Наконец он спросил отрывисто:
— Ты одна?
— А кто ты?
Женщина слегка попятилась от него, и он понял, что она одна. Тем не менее она повторила строго:
— Говори, кто ты!
— Кто я? Я… — Он ничего не мог придумать и брякнул: — Я Юхо…
— Кто?
Женщина распахнула дверь комнаты настежь, чтобы осветить лицо Юхо, и впилась в него взглядом. Вдали послышались голоса, и во дворе опять залаяла собака. Тогда он сказал ей быстро и требовательно:
— Спрячь меня! За мной погоня, а я без лыж…
Она не поняла его, говорящего на непривычном для нее диалекте, и он еще раз повторил ей шепотом:
— Спрячь меня, Майя, или здесь прольется кровь…
И он приготовил к действию немецкий автомат. Голоса послышались у самых ворот, и одновременно скрипнула калитка. Он достал из кармана пистолет и быстро вложил в его рукоять магазин с патронами. При виде этого она поняла наконец все и, подтолкнув его слегка к длинным поленьям, прислоненным к стене, шепнула:
— Встань там!
Он шагнул за поленья, готовый стрелять в каждого, кто ступит в сени. А она выбежала на двор, захлопнув за собой двери, и скоро до него долетел ее громкий, пронзительный крик:
— Вы опять лезете сюда, разбойники! Убирайтесь к черту! Не дам я больше ничего! Слышите? Проваливайте отсюда! Только грабить умеете!
Голос финского переводчика пытался ей возразить, уверяя, что никто не собирается ее грабить. Но она продолжала кричать:
— Убирайтесь, говорят вам! Не пущу! И не думайте сюда лезть! Не дам себя больше грабить! Только что забегал один такой же! Спрашиваю: «Что надо?». А он хватает мои лыжи и бежит к воротам. Не дам я больше ничего! Уйдите, а то глаза всем выцарапаю! Житья не стало от разбойников!
Голос женщины перешел в плач. Пользуясь этим, переводчик попробовал выяснить, кто к ней забегал. Но она вскричала:
— А мне какое дело! Такой же бандит, как и вы! Хватает лыжи, толкает меня так, что я лечу в снег, и выскакивает за ворота. Не позволю я больше со мной так обращаться! Вы уйдете или нет, я вас спрашиваю? Палло! Кусай их! Гони их прочь!
Собачонка с готовностью залилась визгливым лаем. Переводчик опять задал вопрос, и она ответила:
— А я почем знаю! Меня не касается, куда он убежал! Вот по этой дороге прямо, а потом туда свернул. Догоняйте его как хотите и верните мне лыжи!
Переводчик проворчал: «Вот чертова баба!» и добавил что-то по-немецки. После этого голоса стали удаляться. Снова скрипнула калитка, а собачонка залилась таким звонким лаем, что покрыла на время все другие звуки. Женщина присоединила к ней свой голос:
— Чтобы были мне к вечеру лыжи! Так и знайте, иначе мимо дома не пропущу!
Юхо улыбался в сенях, слушая, как она разделывала его преследователей. Но улыбка мигом исчезла с его лица, когда она вошла в сени. Она вошла и закричала на него тем же тоном, каким кричала на дворе:
— А почему дверь в комнату не закрыл? Улицу решил согреть? Или ты мне дрова привез? Ну, что встал? Входи!
Он шагнул в комнату и встал у порога, беспокойно поглядывая в окно. А она продолжала кричать:
— Кэрту! Лиза! А вы что смотрите? Или вам очень жарко? Почему дверь не закрыли?
Две маленькие белоголовые девочки выглянули из соседней комнаты, испуганно тараща голубые глазенки на огромного гостя. Старшая из них сказала тихо, кивая на Юхо:
— Там дяденька чужой с ружьем стоял.
— Дяденька чужой… Идите на место.
Она закрыла за ними дверь в другую комнату и обернулась к Юхо. С минуту они молча смотрели друг на друга. Им было, конечно, на что смотреть. И если перед женщиной стояло что-то видное, то и перед парнем виднелось кое-что стоящее внимания. Глаза у женщины были такие же голубые, как у дочерей. И лицо было молодое, круглое, без единой морщинки. Юхо смотрел на ее полные губы и ждал, что они еще произнесут. Она кивнула ему на стул возле стола и сказала:
— Ну, садись. Дай сюда ружье.
И она протянула руку. Но он отрицательно качнул головой и отвел автомат назад.
— Дай.
— Не дам.
Она по-новому взглянула на него снизу вверх. Перед ней стоял богатырь, которому она едва доставала до плеча. Его веснушчатое лицо, влажное от пота, пылало румянцем, и огненно-рыжие клочья волос выбивались из-под шапки, как языки пламени.
Она еще раз указала ему на стул, но он продолжал стоять, осматривая комнату. Комната у Майи Линтунен была, как всегда, в полной чистоте. Половицы вымыты добела и покрыты разноцветными дорожками. На стенах были светлые цветастые обои. На двух маленьких оконцах — белоснежные занавески. Полочки на стене и даже плита тоже были завешены белыми занавесками. Осмотрев гостя без особенного стеснения с головы до ног, хозяйка сама присела к столу, на котором стояла швейная машинка с ворохом шитья. Присев, она повторила тоном приказа:
