— Книги — половина моей жизни, — чуть-чуть театрально выпалил Саша. — К тому же — лучшая…
Почтарша стрельнула глазами в мою сторону.
— На месте вашей жены я бы обиделась. — Она взяла несколько листов коричневой бумаги и подошла к столу. — Вы увозите от нас настоящие сокровища: Киплинг, Паустовский, Лидин, Гамзатов… У нас с вами похожие вкусы….
— Вы любите Гамзатова, видимо, потому, что он горец, как и все жители здешних мест, — сказал Саша.
— Нет. Я люблю его потому, что он настоящий поэт. Вот смотрите: открываю томик наугад.
Для чего мне золото и камни,
Что навечно спрятаны в горах?
А звезда на небе не нужна мне,
Коль не светит, прячась в облаках.
Ты хоть много проживи, хоть мало,
Но тебе скажу я, не тая:
Если боль других твоей не стала,
Прожита напрасно жизнь твоя.
На пороге почты выросла раскрасневшаяся девчушка лет десяти. Она с трудам перевела дыхание от быстрого бега и прощебетала тоненьким голоском с характерным гуцульским акцентом:
— Тетю Гизелла, маты передала вам гроши… Ось… — Девочка раскрыла кулачок и показала усеянную мелочью ладонь. Гизелла смотрела на свою маленькую землячку с явным удовольствием.
— Добре. Поклады их на виконце, — велела хозяйка почты.
Девочка приблизилась к окошку, высыпала на стойку влажную от пота мелочь и моментально исчезла.
Я спросила:
— Ваша родственница? Она на вас похожа.
— У нас все люди похожи друг на друга. А если хорошенько поразмыслить, пересмотреть родословную до десятого или сотого колена, то обязательно придешь к выводу, что все люди братья и сестры. — Она немного помолчала и пояснила — Мать девочки отправляла фрукты какому-то очень дальнему родственнику, который служит в Сибири, и у нее не хватило денег уплатить пошлину. Я ей поверила. И вот девочка принесла долг. У нас все доверяют друг другу…
— Хорошо, когда люди живут дружно, — задумчиво сказал Саша. — В нашем городе тоже прекрасный народ, хотя собрались мы из самых разных уголков Союза… Ведь правда, Ада? — Ему хотелось, чтобы я подтвердила. И я подтвердила.
— Пожалуйста, пишите адрес, — оказала Гизелла, пододвинув Саше мастерски увязанный пакет, а сама принялась сооружать следующий. Это получалось у нее быстро, будто сама собой складывалась посылка, мелькал упаковочный шпагат и лепились шоколадного цвета печати.
— У вас красивое имя, — сказал Саша. — Я никогда не встречал. Гизелла! Надо записать. Иначе забуду. Честное слово красиво. — Я знала, что он восторгался искренне.
— Вы живете в Воркуте?! — поразилась Гизелла, прочтя на посылке адрес. Она отложила в сторону карандаш, которым собралась было выписывать квитанцию, и посмотрела на Сашу, потом на меня каким-то сострадальческим взглядом.
— Что в этом странного? — сказала я. — У нас прекрасный город с двухсоттысячным населением и всеми, современными благами.
Гизелла глубоко вздохнула.
— А мне кажется, что там и жизни быть не может, — проговорила она упавшим голосом. — Непролазная тайга, звериный вой. Край света…
Саша рассмеялся:
— Чего у нас действительно нет, так это тайги. Ни одно дерево не растет на вечной мерзлоте, кроме полярной ивы и карликовой березы…
— Как же можно, без леса? — снова изумилась почтарша. — Мне кажется, что я не прожила бы и одной недели. У меня есть знакомые деревца, с которыми я дружу всю жизнь. Я знаю о них буквально все. И они обо мне все знают…
— Я тоже вырос в лесном краю и дружил с деревьями, — подхватил Саша. — Но уже много лет мы живем в Заполярье и видим лес только во время отпуска. Зато часто думаем о нем. — И он, заметно волнуясь, прочитал свои давние стихи о зимнем лесе:
Гулкий, настороженный и мудрый,
Захлебнувшись зимней тишиной,
Он стоит, осыпан снежной пудрой,
Как старик с почтенной сединой.
В нем с утра резвятся стаи птичьи,
Лес живет…
И заворожен ты
Созерцаньем гордого величья
Несравненной этой красоты…
— Кто это написал? — спросила Гизелла.
— Один наш земляк, начинающий поэт, — слукавил Саша.
— Для начинающего слишком профессионально, — не поверила Гизелла и принялась старательно выписывать квитанции, — Приходите еще, — сказала она. — Могу пригласить вас в гости. Я живу совсем недалеко. У нас добротна библиотека. А мой муж учитель русского языка в местной школе. Он очень любит хороших людей…
— А откуда вы знаете, что мы хорошие? — смутился Саша.
— Не знаю… У маня чутье на людей…
— Да это мадонна! — воскликнул Саша, когда мы вышли на улицу. — Я думал, что журналисты выдумывают таких, а они существуют на самом деле.
— Ты, конечно, влюбился…
— Еще бы! Поставь себя на мое место…
Мы иногда устраивали словесные игры с разговорчиками о любви и шутливыми дразнилками. Это была одна из таких игр…
Возвратись в Воркуту, мы окунулись в дела и накрепко забыли о летних походах. До очередного отпуска было еще далеко, а мысли о нем начинают будоражить северян после нового года. Однако на этот раз воспоминания о лете пришли накануне.
Тридцатого декабря я достала из почтового ящика перевод на посылку. Мы долго терялись в догадках, но так и не додумались, кто это мог поздравить нас посылкой. Тем более, что на переводе было означено красным карандашом «Неделимая».
На почту мы пошли вместе. Там нам вручили трехметровой длины пакунок, напоминающий связку лыж. Дома Саша быстро разрезал шпагат и снял несколько слоев толстой бумаги — вдруг на нас пахнуло концентрированным запахом хвои. Зеленые снизу и голубые сверху веточки реликтовой ели были любовно уложены и привязаны к стволу. На срезе выступили янтарные смоляные бусинки. Комната сразу наполнилась головокружительным запахом хвои…
Саша быстро надел пальто, побежал на почту и отправил поздравительную телеграмму Гизелле, фамилию которой мы не знали.
Когда он возвратился домой, елка, казалось, отдохнув с дороги, окончательно расправила свои голубые ветки. Она была поразительной красоты, эта молодая реликтовая ель, проделавшая длинный путь от закарпатских полонии до Заполярья, не уронив при этом ни единой иголочки.
— Вот так должны жить все люди на земле, — задумчиво проговорил Саша и привлек меня к себе. Он тут же взял с полки томик Гамзатова, нашел нужную страницу и прочитал стихи наугад прочитанные Гизеллой…
Следующим летом мы проводили отпуск в Ялте. В санатории. Оттуда нас возили на экскурсию в Севастополь. Стояла страшная жара. Я не хотела ехать, но Саша уговорил меня, сказал, что быть в Крыму и не посетить воинскую святыню — преступление.
Рядом с нами в автобусе оказался мужчина лет пятидесяти. Простоватый такой, разговорчивый. Вою дорогу рассказывал Саше про охоту и рыбалку в Сибири. А потом, когда мы были на Малаховом кургане, мужчина этот ходил от одной братской могилы к другой и перечитывал все фамилии захороненных.
— Ищете знакомых? — спросил его Саша.
— Брата, — ответил он. — Четверть века ищу. Каждый отпуск езжу по тем местам, где шли большие бои. Посещаю братские могилы и воинские кладбища. Прочитал книжку писателя Смирнова про Брестскую крепость и стало мне сниться, что брат мой захоронен там. Поехал в Брест, но ничего не нашел. Уж слишком много там под именем «неизвестный»…
— А вы запросы делали? — заинтересовался Саша.
— Как же! У меня ответов полная шкатулка. И все одинаковые: «В списках убитых и пропавших без вести не числится». А вот здесь нашел похожую фамилию — и сердце зашлась. — Мужчина ткнул пальцем в гранитную стену, где среди множества других фамилий стояло: «Рядовой Павлюченко С. Н.».
Я спросила:
— А ваша как фамилия?
— Моя — Павлючков. Иван Нестерович… Вот и будем знакомы…
Меня будто громом ударило:
— Вашего брата зовут Сергей Нестерович?
Мужчина побледнел:
— Вы откуда знаете? — почти закричал он.
— Знаю, если только не совпадение… Я была девчушкой, когда после войны плотник Сергей Нестерович Павлючков поселился в деревне Осташево, на Ярославщине. Там в сельской школе учительствовала моя мама, и мы рядом жили…
— Неужели он?! — заволновался Иван Нестерович. — Вообще-то мы из Ярославской области родом. Но вскоре после революции переселились в Сибирь. Отец искал родючие земли… Может, брата после войны потянуло в родные края?..
Всю обратную дорогу до Ялты Павлючков уже не говорил о рыбалке и охоте. Он строил вслух всякие догадки, расспрашивал меня о подробностях, несколько раз просил обрисовать Сергея Нестерович а. Прощаясь, мы оставили ему свой воркутинский адрес.
Этот случай сильно взволновал Сашу. Видимо, вспомнил погибшего под Смоленском отца. Весь вечер он был какой-то подавленный, говорил, что на будущий под надо ехать в Смоленск искать могилу. В ту ночь он, кажется, не ложился спать. А утром прочитал мне новые стихи, которые я сразу выучила на-память.
