Этот случай сильно взволновал Сашу. Видимо, вспомнил погибшего под Смоленском отца. Весь вечер он был какой-то подавленный, говорил, что на будущий под надо ехать в Смоленск искать могилу. В ту ночь он, кажется, не ложился спать. А утром прочитал мне новые стихи, которые я сразу выучила на-память.
Я гляжу как проплывают птицы
По большой стремительной реке.
Им никак нельзя остановиться —
Чей-то палец стынет на курке…
Вот и заводь.
Отдохнуть пора бы,
Ждет, усталых, тихая вода…
Но сюда сворачивает слабый,
Чтоб не возвратиться никогда.
И пока глаза его смежает
Смерть неумолимою рукой,
Он своих друзей предупреждает:
Не ищите в заводи покой!
И выходят птицы на стремнину.
Пробиваясь к счастью напролом,
Горделиво головы откинув,
Презирая тихий водоем…
Стыдно вспомнить, что до знакомства с Сашей, да и потом еще некоторое время, я не любила поэзию. Просто не понимала, для чего нужны стихи, когда люди прекрасно объясняются не в рифму. Однажды я сказала об этом мужу. Мне казалось, что он обидится, осмеет меня. Но Саша подумал и очень серьезно, даже с какой-то жалостью ко мне, ответил:
— Конечно, можно жить не только без стихов. Можно жить без песен. Можно жить без слов и объясняться на пальцах, как это делают глухонемые, несчастные, ущербные люди. Можно жить без театра, без кино, без книг… Но тогда чем же мы будем отличаться от животных? Был один умный поэт, который сказал, что поэзия есть сознание своей правоты. Понимаешь: сознание правоты!
Постепенно он влюбил меня в поэзию. А потом, буквально с пеленок, влюбил в нее нашего сына. Мы часто устраивали по вечерам семейные чтения. Пушкин, Есенин, Твардовский были нашими частыми гостями в долгие полярные вечера. Мы с Вадикам были первыми слушателями и Сашиных стихов. И довольно часто — единственными, потому что многое из написанного он никому не показывал…
А тогда осенью мы уехали из Ялты и забыли о Павлючкове. Но зимой он напомнил о себе письмом. Вот это письмо.
«Здравствуйте, хорошие люди, Ариадна Васильевна и Александр Алексеевич!
Пишет вам Иван Павлючков из Кемеровской области. Тороплюсь сообщить свою безмерную радость. Вот и не верь в верховные силы, когда на свете случаются такие чудеса. Неделю назад вернулся я из деревни Осташево, где нашел своего родного брата, которого не видал более тридцати лет. Если кому рассказать — не поверят… И надо же было мне поехать в Ялту первый раз в жизни (путевка горела на производстве, меня и вытолкнули). Надо было записаться на экскурсию. (Между прочим, мне достался последний билет в том автобусе). И надо же было встретить вас, дорогие товарищи Никулины…
Брат мой, Сергей Нестерович, живет, как вы и сказали, в селе Осташеве, Ярославской области. Постарел братец так, что я едва признал его. А уж какая была встреча — описывать не берусь. Сами понимаете: было о чем поговорить и за что осушить стаканчик. Помнит он, Ариадна Васильевна, вашу маму Марию Вениаминовну, сельскую учительницу. Многие ее тут помнят, с кем приходилось говорить, и передают ей горячий земляцкий привет. Правда, вы не упоминали, жива ли мать и где находится, если жива.
Сердечное вам спасибо за все.
Вместе с письмом посылаю скромный сибирский гостинец, кедровых орешков. Грызите по вечерам в свободное время и вспоминайте лето в Ялте. А уж я-то вас буду помнить до конца дней своих и детям накажу, чтоб помнили.
Будьте здоровы и живите счастливо многие годы.
Павлючков Иван Нестерович.»
Когда Саша прочитал письмо, то его обуяла такая радость, что передать невозможно. Обычно одержанный, умеющий скрывать свои чувства, тут он дал им полную волю. Будто не случайный наш ялтинский знакомый нашел своего брата, а он, Саша Никулин, отыскал живого отца.
— Ты понимаешь, что значит найти человека?! — говорил оп, потрясая конвертом. — Это все равно, что спасти утопающего…
ЖАЖДА УМНОЙ РАБОТЫ.
((Выступление коммуниста Никулина на партийном собрании, переданное автору бывшим секретарем парткома шахты «Капитальная» В. И. Губановым)
«Вопрос повестки дня нашего собрания мы обсуждаем не впервые. Он ставится ежегодно. Наверное, есть необходимость так часто и много говорить о соревновании. Но считаю своим долгом заметить, что юридическая сторона этого дела всегда выглядит примитивно, казенно, по отработанной колодке, поэтому среди присутствующих коммунистов наблюдается какая-то натяжка, условность, напоминающая детскую игру. Точно так же вычурно и формально проходят рабочие собрания на участках, когда обсуждаются обязательства соревнования. Мне кажется, что людей смущают и, может быть, даже коробят безликие слова, которые звучат с трибун. Я работаю на шахте пятнадцатый год и вижу, что люди у нас трудятся хорошо, с любовью относятся к своему делу. Что же касается существа, то здесь все объяснимо.
Жажда умной работы всегда жила и будет жить в человеке как необходимая потребность, без которой было бы немыслима разумное существование. Надо только, чтобы в нынешних условиях была разумной организация людского труда, чтобы этот пруд приносил созидателю радость, но не физическое и духовное переутомление, как это еще нередко у нас случается.
Стремление человека сделать больше и лучше, чем сделал его сосед или товарищ по работе — есть стремление к совершенству, которое мы называем соревнованием. Это очень естественный и здоровый процесс, существующий, видимо, столько же, сколько существует человечество. В противном случае мы и сегодня жили бы в каменном веке. Только стремление к совершенству, только непрерывное состязание умов и рук сделало нас теми, кто мы есть сегодня. Это закон бытия во всех его проявлениях.
Один писатель резонно заметил, что человек не может жить без кислорода, получаемого из воздуха. Но ведь люди не кричат на всех перекрестках: „Ах, какой кислород! Без него невозможно жить!“ Мы просто дышим, не замечая этого, как зачастую и соревнуемся друг с другом, не оформляя свое соревнование юридически. Если же человеку трудно или невыносимо дышать — значит он болен, или же больна атмосфера вокруг него. Значит, надо лечить человека или же оздоровлять окружающую среду. Третьего решения быть не может. Именно с таких позиций мы обязаны думать о нынешних производственных отношениях и условиях настолько отличающихся от условий двадцати и даже десятилетней давности, что даже трудно представить.
В памяти горняков нашего, еще довольно молодого поколения сохранились времена, когда горняк приходил на производство с лопатой собственной конструкции, так оказать, усовершенствованной лопатой, которая помогала ему выиграть соревнование с теми, кто пользовался такими же орудиями труда, но только массового производства. Это обеспечивало владельцу „дельной“ лопаты более высокий заработок, но не избавляло от однообразного, тяжелого, неинтересного труда.
Теперь под землю пришла техника, способная не только добивать много угля, но н коренным образом меняющая само представление о горняцкой профессии. Эта техника избавляет человека от мускульных перегрузок, делает его труд более интеллектуальным, близким к труду инженерному. Такие разительные, я бы сказал, потрясающие перемены в совершенствовании орудий труда поставили перед сегодняшними руководителями производства сложные задачи.
Если, к примеру, в старые времена у горняка выходил из строя отбойный молоток или ломалась бурильная штанга, то он в течение нескольких минут мог заменить их и продолжать работу. К тому же этот вынужденный простой не приносил ощутимого ущерба самому рабочему, бригаде, участку, шахте. Теперь, когда выходят из строя комбайн, или рвется лента конвейера, или сгорает двигатель, то авария вызывает простой целого участка, имеющего суточный план до полутора тысяч тонн. Это сравнимо с хлебным полем, где ватагу косарей заменил комбайн. Выбыл из цепочки косарь — другие дотянут. Сломался комбайн — поле останется неубранным.
Поэтому там, где нет надежды на добрую организацию труда, исключающую грубые неожиданности, — не следует и говорить о соревновании, чтобы не компрометировать его сущность. Инженер должен помнить: в нынешних условиях усилия большого коллектива могут оказаться тщетными, соревнование формальным или, хуже того, проваленным вовсе, если плохо работает он, инженер, если принимаемые им решения не продуманы до конца.
Всем известно, что наша шахта многие годы считалась флагманом угольного бассейна, и не только потому, что с нее начинался большой воркутинский уголь. „Капитальная“ всегда была кузницей руководящих и рабочих кадров, которые теперь трудятся на многих предприятиях. Однако на нашем флагмане в последние годы наблюдается какой-то сбой. Одни инженеры хотят быть руководителями, но не могут, другие могут, но не хотят, боятся ответственности, позорно прячут свои дипломы, забывая, в какую копейку эти дипломы обошлись государству. А партийная организация шахты и хозяйственные руководители плохо работают с потенциальными инженерами, не знают возможностей людей. Замена начальников участков и горных мастеров осуществляется по принципу „угадай-ка“. Угадали в назначении — хорошо, не угадали— новые поиски замены по тому же принципу. От этого наши многие беды, от этого сильно страдает и дело и, следовательно, соревнование, за которое мы ратуем с трибун.
