Милая Аня!
Посылать тебе решение консилиума не к чему, так как профессора написали, что ехать мне в Москву нельзя — даже больше, что я скоро умру. Старая история, ты не бойся, это «буза».
25 сентября Ида едет в Москву. Сценарий принят комиссией — правда, надо будет месяца еще полтора поработать над ним. Сценарий считают прекрасным.
Я устал, нужно отдохнуть.
Пиши часто, родная.
Привет от всех, крепко жму руку.
Коля.
А. Караваева уже в Хосте. Прочти письмо Феденеву по телефону. На днях вышлю свою книгу, 3-е издание.
Сочи, 18 сентября 1935 года.
249
Читателям журнала «Молодая гвардия»
7 октября 1935 года, Сочи.
Читателям журнала «Молодая гвардия» — моим друзьям!
Я в долгу перед вами, мои дорогие читатели! В сотнях писем, получаемых мною со всех концов Советского Союза, спрашивают меня о том, когда будет закончен роман «Рожденные бурей».
Только в нашей стране существует такая тесная дружеская связь между писателем и его читателями.
Никто из нас, советских писателей, никогда не может забыть о своих обязательствах перед читателями.
Первая книга романа «Рожденные бурей» должна была быть окончена к ноябрю 1935 г. Я этого обязательства не выполнил.
Неожиданно ЦК комсомола Украины вынес решение о создании звукового кинофильма по роману «Как закалялась сталь», и мне было предложено совместно с кинодраматургом М. Зацем написать сценарий. На это ушло четыре месяца напряженной работы.
Работу над «Рожденные бурей» пришлось отложить. Теперь я опять возвращаюсь к роману, и через четыре месяца первая глава будет закончена.
Крепко жму ваши руки. Н. Островский.
Сочи. 7/Х — 1935 г.
9 октября 1935 года, Сочи.
Милая Аня!
Прости за молчание. На меня обрушился обвал. Мой дом — как штаб в период интенсивного наступления.
Мне разрешено ехать в Москву.
Был у меня зам. наркомздрава.
Все разрешают «въезд», обещают помочь. Но советуют приехать позднее, когда в Москве начнутся заморозки.
Пиши мне. У меня нет сил писать даже своим друзьям.
Крепко жму руки.
Николай.
9 октября 1935 года.
Сочи.
11 октября 1935 года. Сочи.
Дорогой Ваня!
Вчера я встретился с товарищем Бруштейн. Это симпатичный товарищ, очень славная женщина. Но она очень плохо слышит. Я предоставляю ей полное право писать пьесу по роману «Как закалялась сталь», но принять повседневное участие в работе я не могу. Это для меня тяжело прежде всего физически. Представляешь себе — я не вижу, а она не слышит. Это же зрелище для богов!
Ни я, ни она не сможем участвовать в режиссерской работе, или как это у Вас называется?
Одним словом, Ваня, я могу лишь раз в месяц прослушать написанное и дать те или другие указания, а участвовать в создании пьесы не могу.
В ноябре приеду в Москву, увидимся и поговорим.
Крепко жму руку.
С коммунистическим приветом
Н. Островский.
Сочи, 11/Х-35 г.
16 октября 1935 года, Сочи.
Дорогой товарищ Накоряков!
Я забыл при нашей встрече сказать Вам, что Ваше издание романа «Как закалялась сталь» будет седьмым.
Кроме той поправки, которую я Вам раньше дал (зачеркнуть речь Петлюры в шестой главе первой части), я прошу сделать еще следующую поправку.
В письме Павки к Артему (стр. 371, гл. 8, часть 2-я, третьего издания) вместо фразы «проработал всю художественную классическую литературу» — должно быть: «проработал основные произведения художественной классической литературы».
В Москву думаю приехать к 15 ноября. Был бы глубоко удовлетворен, если бы Вам удалось выпустить «Как закалялась сталь» в первых кварталах будущего года.
Крепко жму руку.
С коммунистическим приветом! Н. Островский.
16/Х-35 г.
17 октября 1935 года, Сочи.
Добрый день, Миша!
В Москву я думаю приехать в первой половине ноября.
Мое здоровье очень неважное. Я устал. Сейчас нужно накопить силы для переезда. Надо сделать все, чтобы в Москве никто не знал, где я буду жить.
Иначе я не смогу работать от бесконечных посещений и разговоров. Я превратился в честного болтуна. Не могу уделить ни одной минуты работе, которую мне поручила партия. На это мне сурово указали два члена ЦК ВКП(б) и предложили заняться делом, закрыв доступ бесконечным посетителям. Я это сделал. Доступ закрыт. В Москве необходимо сделать то же самое.
Ты не подумай, что я зазнался или что-нибудь в этом роде. Но у меня несколько капель физических сил и преступно расходовать их на пустозвонство. Больше этого не будет.
Итак, самое большее через месяц я приезжаю в Москву…
Замнаркомздрав Гуревич обещал прислать за мной санитарную машину на вокзал, даже сам хочет приехать встретить меня.
Пагода в Сочи отвратительная. Дожди. Лежу в комнате.
Остальное все по-старому.
Bсего хорошего.
Коля.
17/X —35 г.
Сочи.
28 октября 1935 года, Сочи.
Милая, родная Шурочка!
Твое письмо хорошее, дружеское получил. Конечно, мы с тобой встретимся в Москве обязательно.
В Москву я думаю выехать 10 ноября.
Если бы знала, какие дни у меня сумасшедшие сейчас. От утра до поздней ночи у меня нет ни одной свободной минутки. И ты уж не сердись на меня, моя славная, за молчание. Я всегда помню о своей Шурочке. Но такая наша жизнь — стремительная, бурная. Нет времени даже пообедать и побыть с собой.
Свой московский адрес я своевременно тебе сообщу. У нас все по-старому. Все шлют тебе искренний привет.
Крепко жму твои руки.
Коля.
Сочи, 28/Х-35 г.
Октябрь 1935 года, Сочи.
Добрый день, батьку!
Буду писать коротко о самом главном. Сегодня я послал тебе 2000 рублей. Это — аванс вперед на твою жизнь до 1 июля 1936 года…
Деньги посылаю до востребования. Пойди на почту через пять дней и получишь.
Не стесняй себя в питании.
Председатель горсовпрофа Шепетовки писал, что они тебя окружают вниманием. Напиши, что они сделали. Обо всем пиши. Как живешь, как здоровье? Смотри же, отец, выполни мою просьбу до конца.
Жму крепко руку.
Коля.
Сочи, октябрь 1935 г.
1 ноября 1935 года, Сочи.
Милая Анна Александровна!
Только что получил вашу телеграмму. Тотчас же телеграфировал моему соавтору Зацу в Одессу о высылке сценария, так как он увез черновики с собой. Надеюсь, он не замедлит выслать.
На первую телеграмму я не мог ответить, так как не знал еще, когда я выеду. На днях ко мне приедет член правительства для вручения ордена. Это задержит мой отъезд. Также я должен еще получить разрешение на поездку в Москву, так как я опять прихворнул немного.
Когда все выяснится, напишу подробно и точно назначу день. Есть много о чем рассказывать, милая Анна, но жду встречи, в письме всего не опишешь. Горячий привет мой «молодогвардейцам». Жму крепко руку Марку. Обнимаю и целую Сонечку. Крепко приветствую от моего имени твою славную Таточку, у нее в долгу, признаюсь…
Преданный вам Н. Островский.
Привет от всего «колхоза».
1/XI-35 г.
257
Президиуму сочинского городского совета профессиональных союзов
5 ноября 1935 года, Сочи.
В президиум Сочинского городского совета
профессиональных союзов.
Уважаемые товарищи!
Я обращаюсь к вам с просьбой:
Вы прекратили выплату пенсии старушке Канцельмахер Людмиле Васильевне, мотивируя это тем, что у нее недостает документов о ее прошлой службе. На попечении Канцельмахер находится тяжелобольная дочь, неподвижно прикованная к постели в течение 9-ти лет и потерявшая зрение.
Канцельмахер получала от страхкассы, кажется, 50 рублей в месяц. Отказав ей в выдаче пенсии, вы поставили ее с больной дочерью в безвыходное положение.
В 1930 г. я и группа товарищей ходатайствовали перед Наркомпросом о выдаче старой учительнице Канцельмахер этой пенсии. С большим трудом нам удалось собрать кое-какие документы о ее работе. Главполитпросвет тогда ходатайствовал перед сочинскими организациями о назначении ей пенсии. Пенсия была ей дана. Но вы несколько месяцев тому назад ее отняли. Оказывается, документы, добытые с таким трудом, страхкассой были утеряны. А восстановить их Канцельмахер не может — не осталось на старых местах никого из людей, которые знают Канцельмахер.
