Наивное стремление к бессмертию? Забота о продолжении рода? Может быть. Он не задумывался над этим.
Но решимость Игоря вернуться в деревню почему-то обрадовала. Тем не менее он продолжал выспрашивать его, словно желая проверить, из чего растет эта решимость.
Юрьев громко хлопнул по столу.
— Правильно, Игорь! А ты не пытай парня, не сбивай с толку.
Игорь поднялся, чувствуя в себе необычную легкость и свободу.
— За меня не беспокойтесь, — скупо улыбнулся он. — Меня теперь не собьешь. Так как же с централизованным ремонтом? Поставьте вопрос перед начальством. Конечно, такие, как Лосев, будут сопротивляться. Но, может, это даже лучше. Такие люди теперь себя выявляют…
Где-то в глубине прищуренных твердых глаз Игоря, в повороте головы Леониду Прокофьичу причудилось вдруг упорство, до боли знакомое, логиновское, кровное. Он увидел себя молодым, таким, каким был много лет назад. Он словно возвращался к себе обновленным из, казалось, безвозвратного прошлого. И в этом возвращении была такая награда, такая сила удовлетворенности, что она почти искупала всю горечь несбывшихся желаний, скорбь предстоящего одиночества.
С полушутливой, смущенной улыбкой он обнял Игоря и благодарно поворошил ему волосы.
Когда Игорь ушел, Юрьев посмотрел на Леонида Прокофьича и засмеялся. Леонид Прокофьич сердито насупился, и Юрьев захохотал еще сильнее.
— Что, старче, утерли тебе нос? Ах ты, благодетель!..
— Неизвестно еще…
— Врешь, врешь, все известно. Не ожидал, а?
— Вполне ожидал. Наша кровь сказывается…
— Ой, уморил! Кровь! А самому от ворот поворот со всеми твоими подарочками, и подходцами, и с твоим анализом крови.
— А чего ты сияешь, чего сияешь? — огрызнулся Логинов.
— Добрый дядюшка! Ну и племянничек! — ликовал Юрьев. — Как он побоку твою рухлядь филантропическую!.. Молодец! Ну и молодец! А по Лосеву как он прошелся! С каким намеком! Нет, полюбуйтесь на этого патриарха. Приготовился принять блудного сына.
Леонид Прокофьич раздраженно прервал его:
— Ты без конца смеешься. Половина рабочего дня у тебя уходит на смех!
— А у меня ненормированный день.
— Ты хоть свое собственное время пожалей.
Юрьев наставительно поднял палец.
— Да будет тебе известно, что сон и смех в срок человеческой жизни не засчитываются.
— Централизованный ремонт… Черт знает что такое! — Леонид Прокофьич удивленно и довольно пожал плечами. — Ты, кроме своего смеха, понимаешь, что это все значит?
Юрьев хитро прищурился.
— Что именно? Ремонт?
— Да нет, не ремонт, — торжествующе сказал Леонид Прокофьич. — Это значит, что есть кому все имущество наше передать. Знамя наше.
— Эва, обнаружил! Да они его уже сами несут, без всякой передачи!
— А ты сам, разве ты ожидал? Ты тоже, брат, того… не доверял. Охранять стал его от соблазнов. Не искушай, мол. Слыхал, как он тебя успокоил?
Юрьев почесал затылок.
— Послушай, директор, а ведь с такими наследниками нас с тобой скоро начнут оформлять на пенсию! — И они добро, довольно и чуть грустно улыбнулись друг другу.
В подъезде заводоуправления Игорь столкнулся с Ипполитовым. Он хотел пройти мимо, но Ипполитов задержал его.
— Слыхал, что вы возвращаетесь к нам.
Игорь улыбнулся.
— Нет!
Ипполитов испытующе вгляделся в него.
— Так, значит, уезжаете?
За рассеянным безразличием этих слов чувствовался напряженный вопрос. Игорь инстинктивно насторожился.
— Да, уезжаем.
— Что ж, и Антонина Матвеевна едет?
— А вы как считали?
Ипполитов принужденно улыбнулся. Улыбался только его маленький, красиво очерченный рот. Игорь шагнул, собираясь идти. Но, взглянув на Ипполитова, увидел, что улыбка его стала скверной.
— Для Антонины Матвеевны это будет несчастьем, — сказал Ипполитов.
Игорь стиснул палку.
— Вам-то что? Вы-то о чем заботитесь?
Ипполитов мягко, с оттенком покровительства взял Игоря за локоть.
— Я бы мог ответить, что забочусь о вас же. Допустим, Антонина Матвеевна уедет с вами. Но там все время ее будет грызть мысль об упущенной возможности остаться. И это, как коррозия, будет разъедать ваши отношения. Хотите уйти? Это легко. Не торопитесь. Гораздо труднее иметь мужество выслушать до конца. — Он говорил все быстрее, переходя от вкрадчивости к страстной настойчивости, напуская на себя иронию, которая тотчас прорывалась вызывающей злостью. При этом Ипполитов, выгибая длинную, тонкую шею, выжидательно и с любопытством засматривал Игорю в лицо. — Сейчас-то вы считаете себя героем. На самом же деле совершаете поступок, о котором впоследствии будете жалеть.
— Вы что ж, хотите, чтоб я остался? — с интересом спросил Игорь. — Вам-то от этого какая выгода?
Ипполитов оживленно усмехнулся.
— Вот-вот, я ждал этого вопроса. Именно никакой! Видите, насколько я бескорыстно действую! Более того, вам кажется, что я действую вопреки своим интересам. Вроде рублю сук… Впрочем, если говорить откровенно, я просто хочу сдернуть с вас павлиньи перья, всю мишуру самопожертвования, которой вы себя украшаете.
— Что ж это вам даст?
— А то, что вы перестанете выглядеть героем.
— Перед кем? — деловито спросил Игорь.
— Прежде всего перед самим собой и перед Антониной Матвеевной.
— Ага, проясняется! А если я вас пошлю подальше со всей вашей психологией?
— Это, повторяю, легче всего. Я готов напороться на любую грубость. Как только вы сказали мне, что уезжаете, так я и счел себя вправе. А почему? А потому, что из вашего решения следует, что вы не любите Антонину Матвеевну. Да, да! Погодите, я убедился, что вы себя любите куда больше. А впрочем, и себя-то вы любите нелепо, уродливо, подавляя в себе все нормальные чувства. Вы продукт того же типа, что и Сизова. И такая женщина, как Антонина Матвеевна, не может чувствовать себя с вами счастливой. Она вам не пара. У вас совсем разные понятия о жизни.
Этот странный разговор все больше занимал Игоря. Постепенно он переставал ощущать странность того, что спокойно выслушивает признания Ипполитова и слышит из его уст имя Тони. Он удивлялся себе, куда исчезла его прежняя робость перед Ипполитовым, красавцем, начальником цеха, инженером, которому он всегда втайне завидовал.
— Вы считаете, что вы правы, и презираете меня, — говорил Ипполитов. — Не так ли? Но, согласитесь, быть неправым куда легче и естественней. Вы обречены на поражение. Вам никогда не удастся добиться полностью того, чего вы хотите. Это в лучшем случае, а скорее всего вас согнут, сломают, заставят отступиться от цели…
Игорь слушал его внимательно, но Ипполитов вдруг замолчал и усмехнулся, показывая, что он увлекся и весь разговор рассчитан не на Игоря, который не в силах дать сколько-нибудь серьезный ответ.
— А я не спорю, — с веселой задумчивостью сказал Игорь. — Вам, может быть, и легче, а лично мне куда приятнее считать, что я прав, и драться за свою правоту. Ведь легче не значит счастливее. Сказать, зачем вы затеяли этот разговор? — Игорь впился глазами в Ипполитова. — Боитесь, что мы уедем и останетесь вы голеньким перед самим собой! Ведь вы можете существовать, когда кругом плохо, скверно, гадко. А так все лопнет. Все ваши хитрые рассуждения — от страха.
Ипполитов отвел глаза, усмехнулся.
— Ищете утешения? Да, нелегко быть жертвой долга.
— Долг, обязанность — это хорошие качества. Нечего их стыдиться.
— Но есть еще свобода.
— От чего? От обязанностей? Шиш вам! Вот я свободен, — с внезапным удовольствием сказал Игорь, — я знаю, почему мне надо ехать; мне хочется ехать, и я еду. Вы знаете, Ипполитов, свобода — это когда человек поступает по совести.
Ипполитов насмешливо покривился.
— Свобода суть осознанная необходимость.
Игорь подумал.
— Правильно! — обрадовался он. — Только для вас это пустые слова из учебника… Жаль мне вас. Неужели нет у вас настоящей цели? Для чего вы? Для себя? Я тоже раньше был для себя. Но я тогда был щенком, мальчишкой. А вы уже взрослый человек. У вас это сознательно. Жалко, что Тоня вас не слышит. Ей было бы полезно. Теперь даже ревновать ее к вам невозможно. Я бы сам себя презирал, если бы приревновал ее к вам.
Они подошли к проходной.
— Мне очень жалко, что я уезжаю, — сказал Игорь, улыбаясь от озорного удовольствия. Было неожиданно, что он мог говорить с Ипполитовым тоном спокойно поучающего превосходства. — Но я надеюсь, что вы сами разберетесь раньше, чем в вас разберутся. Вас тоже полезно было бы встряхнуть, послать куда-нибудь. У вас, наверное, слишком гладенько все получалось.
Вечером собирались зайти ребята, чтобы всем вместе отправиться в Дом культуры. Тоня купила бутылку вина, наварила картошки и сейчас чистила на кухне селедку. Сегодня исполнился ровно год с того дня, как Игорь и она стояли тогда, на мосту. Игорь, разумеется, не помнит этой даты, и никто из ребят понятия о ней не имел. То был ее собственный, тайный праздник. Кроме того, она была уверена, что сегодня произойдет разговор Игоря с дядей и все решится.
