- Доктор! — услышал он радостный возглас. — Товарищ Туркеев!
Сергей Павлович удивленно оглянулся.
С чубом, выбившимся из-под кепки, в расстегнутом пальто, улыбающийся, обрадованный, перед ним стоял Семен Андреевич Орешников. Туркеев почувствовал внезапную теплоту от этого искреннего, веселого голоса.
- А я иду и думаю: вы или не вы? Очень рад, товарищ доктор, что мы встретились. И теперь уж я вас не отпущу. — И Орешников засмеялся. — Вы куда-нибудь по делу?
- Нет, не по делу… Просто так… Погулять вышел.
- В такую-то погоду? — удивился Семен Андреевич.
Туркеев промолчал и, вынув носовой платок, принялся вытирать вспотевший лоб. К чему объяснять, что у доктора произошел очередной неприятный разговор с женой?
От Орешникова не ускользнуло странное настроение доктора, но он сделал вид, будто не замечает расстройства Туркеева, и, еще больше оживляясь, сказал:
- А знаете что, товарищ доктор?
- Нет, не знаю.
- Пойдемте ко мне. Ведь вы у меня никогда не бывали. Долг платежом красен, Я вас с женой познакомлю, она уже давно хочет повидать вас.
Туркеева приятно тронул искренний тон Орешникова. "А ведь в самом деле, — подумал он, — на улице противно, дома — тоже нехорошо".
- А вы разве женаты? — уставился он на Семена Андреевича.
- Женат, — слегка смутился тот, и голос его дрогнул. — Вот уже скоро месяц как поженились… Она о вас знает и интересуется прокаженными… Я рассказывал ей многое о вас, о лепрозории. Пойдемте, товарищ доктор.
- Что ж, пойдемте, — засмеялся Сергей Павлович.
- А я пришел сюда купить консервов, да не нашел. Все закрыто, одну только горчицу и достал, — сказал Орешников, точно желая в чем-то оправдаться.
Они свернули с «проспекта» и пошли широкой, безлюдной улицей.
- Скучный наш город, — начал Семен Андреевич, шагая по тротуару и поддерживая Туркеева за локоть. — В прошлом году был я в Москве — вот это город! Это — да! Плохо работает наш горсовет… Экономия, говорят. Лампочек, говорят, нет… А тут люди ноги ломают…
- Да, фонарей следовало бы прибавить, — согласился Туркеев.
- Обождите, товарищ доктор, прибавим, не все сразу. Вот произведем перевыборы горсовета — по-новому начнем работать… Обождите, доктор, — уже с подъемом продолжал он, — вот поставим на ноги промышленность и колхозы, — и за дворцы культуры возьмемся… И город зальем светом…
Семен Андреевич задумался и, прыгнув через очередную лужу, сказал с огорчением:
- У нас в городе — несчастье… Вал лопнул.
- Какой вал? — остановился Туркеев.
- Вал дизеля. На маслобойном заводе. А там, — вздохнул он, — работает четыреста человек. Завод стоит. Беда…
И, помолчав, добавил:
- Отскочила шейка, один выход — отливать новый вал. Месяца четыре придется ждать.
- А вы разве на маслобойном заводе работаете?
- Нет, я на заводе не работаю. Но там много наших ребят. Беда, — опять повторил он и вздохнул.
- Однако далеко же занесло вас, батенька, — сказал Сергей Павлович, не видя конца пути.
- А я у мамы живу, на Резаной слободке, — отозвался Орешников, давая понять, что они идут на самую дальнюю окраину города. И бодро добавил: — Ничего, дойдем…
6. Открывается один маленький, но интересный секрет
— Галоши, товарищ доктор, можете снять в коридоре, а разденемся в комнате, — сказал Семен Андреевич, заботливо вводя Туркеева в маленький, похожий на сени, темный коридорчик.
И открыл дверь:
- Пожалуйте!
Сергей Павлович увидел небольшую, чистенькую комнату, освещенную керосиновой лампой.
Половички на полу, портреты вождей на стенках, цветы на подоконниках, белые занавески на окнах — все это создавало хоть и незатейливый, но удивительно милый уют.
- Мама протопила печку, у нас тепло. Снимайте, товарищ доктор, пальто. — И Орешников принялся помогать Туркееву раздеваться. — Сейчас будем пить чай, — засуетился он и скрылся за дверью.
Туркеев опустился на маленький, шаткий диванчик, принялся протирать очки. Ему было приятно, покойно от теплоты, от уюта, от того, что на дворе осенняя слякоть, темнота, а тут — тепло, тихо, чисто.
Кто-то приоткрыл дверь и снова закрыл ее.
"Куда это он делся?" — подумал Сергей Павлович, оглядываясь по сторонам.
Дверь тихонько приоткрылась, и в комнату вошла маленькая старушка. Она посмотрела на Туркеева, сказала тихо, почтительно:
- Здравствуйте, доктор.
Поклонилась.
Туркеев поднялся.
- Здравствуйте, — протянул руку.
Старушка подала руку неловко, желобком и весьма смутилась, очевидно оттого, что доктор протянул ей.
- Позвольте почистить ваше пальто, — подошла она к вешалке. — Грязь — то какая на улице…
- Помилуйте, к чему это? — забеспокоился Туркеев.
- Прошу, товарищ доктор, не отказываться, — вмешался появившийся в дверях Семен Андреевич. — Почистить все-таки надо. Посмотрите, какое оно грязное.
- Да, — согласился Туркеев, — я поскользнулся.
- Вот видите! Пусть мама почистит — это моя мама, познакомьтесь, — кивнул он на старушку, уже снимавшую с вешалки пальто.
- А мы уже познакомились.
- Ну и хорошо, — Семен Андреевич остановился перед Туркеевым. — А она здорово обрадовалась, когда узнала, что вы пришли, — прошептал он многозначительно.
- Кто? — удивился Сергей Павлович.
- Жена. Когда я сказал ей, что вы тут, — так даже не поверила и сейчас еще стесняется. Ведь в гостях у нас никогда не было такого доктора. Она все время добивается поехать туда, чтобы самой все увидеть, — с какой-то задушевностью сказал он. — Мама ее любит, — помолчав, добавил Семен Андреевич. — Все мы трое живем душа в душу.
- Что ж, батенька, — и голос у Туркеева дрогнул, — я очень рад…
Поздравляю. Ведь я даже не подозревал, — улыбнулся он, продолжая рассматривать Семена Андреевича так, будто заметил в нем нечто, чего не видел прежде. — Только вот насчет пальто лишнее, напрасно доставляете вашей маме хлопоты…
- Не волнуйтесь, товарищ доктор. Это она сама. Она у нас такая — не может терпеть грязи. У нас три комнаты, и нигде ни пылинки — прямо беда! — засмеялся он. — Придешь с улицы, а она уже хватает пальто и давай обрабатывать. Да это и хорошо, когда чистота. Куда же она задевалась! — снова кинулся Семен Андреевич в дверь, ведущую в другие комнаты. — Лиля!.. Вот беда! А еще комсомолка… Ну, чего тут стесняться! — крикнул он куда-то за дверь.
- А я сейчас, только оденусь, — послышался откуда-то торопливый женский голос, и через минуту в комнату вошла совсем молоденькая женщина. Она смущенно посмотрела на Сергея Павловича. Во взгляде ее было что-то неуверенно-детское.
- Вот и моя жена! — улыбнулся Семен Андреевич. — Зовут Лиля. А это, — повернулся он к ней, — тот замечательный доктор, который работает у прокаженных, — и что-то торжественное, точно он гордился Сергеем Павловичем, прозвучало в тоне Орешникова.
- Не вижу ничего замечательного, — окончательно развеселился Сергей Павлович и поднялся навстречу Лиле. — Решительно ничего, — засмеялся он.
Но Семен Андреевич его прервал:
- Как же ничего, доктор! По-моему, это подвиг — работать среди прокаженных!
- Какой там подвиг! — отмахнулся Туркеев. — Самая обыкновенная работа самого обыкновенного врача в самом обыкновенном советском лечебном учреждении — вот и весь «подвиг». Пустяки. А женушка ваша — молодец молодцом.
Сергей Павлович любовался ее стройной, крепкой фигурой, замечательным цветом лица, превосходным здоровьем.
Лиля смутилась, покраснела.
- Да, по здоровью она за пояс всех нас заткнет, — тоже почему-то покраснел Семен Андреевич.
Опустившись на диванчик, Лиля молча рассматривала Туркеева.
- Чего вы, батенька, смотрите так на меня? — улыбнулся он, уловив ее пристальный взгляд. — Не боитесь меня? Меня ведь все боятся! — как бы в шутку воскликнул он, но в этой шутке звучала едва скрываемая нотка горечи.
- А чего тут бояться! — вдруг оживилась она. — По-моему, если остерегаться, то остерегаться, доктор, надо везде и всего. Едешь в поезде — остерегайся и готовься каждую минуту к смерти. Покупаешь что-нибудь на рынке или в лавке — тоже. Ведь мы не знаем — откуда все то, что мы покупаем. А может, мы покупаем чуму, холеру, тиф, чахотку, черную оспу? Да и с людьми встречаться тоже опасно. Разве я знаю, кто рядом со мной сидит в кино, и где он до этого был, и с кем встречался? А может, у него сибирская язва, — кто его знает? Если начать обо всем таком думать — жить не надо.
Сергей Павлович с интересом слушал ее.
- Это верно, — согласился он. — Но так думают еще очень немногие… К сожалению…
- Что ж, оно понятно, — продолжала Лиля, вспыхнув от похвалы доктора. — Черная ль оспа или чума какая-нибудь, которая сидит рядом с вами в кино, незаметна, а прокаженный виден… Дескать, ну его к лешему, подальше, мол, от него, а то и сам такой стану… Вот что каждый думает, завидя прокаженного, а того не понимает, что не открытое опасно, а закрытое; то опасно и вредно, чего не видим мы. А видимого бояться нечего.
