class="p1">Галочку раздевают, укладывают на Люсину постель. Девочка ни за что не хочет расстаться с подарком. Приходится Люсе вымыть чашечку, наполнить ее конфетами и поставить на столик возле кровати. Ну вот, теперь Галочка может спокойно уснуть. Она засыпает, маленькая девочка, затерянная в широких пространствах Люсиной кровати. Она спит крепким детским сном.
Шумите, гости, вовсю, не бойтесь разбудить девочку!
Гости шумят и расходятся очень поздно.
И снова, как некогда, тотчас после ухода гостей Люся начинает прибирать комнату. Она, правда, очень устала за день, и хорошо бы ей сейчас отдохнуть, но она терпеть не может беспорядка. Кроме того, надо еше расставить по местам мебель.
Люся моет посуду.
— Помочь тебе? — спрашивает Петр. — Вытереть?
Люся не любит, когда мужчина «вмешивается в хозяйство». Но сейчас время позднее, посуды много, и Люся не возражает.
— Вот полотенце, — говорит она.
Петр стоит возле Люси, перебросив один конец полотенца через плечо, а другим вытирает посуду...
Теперь остается расставить по местам мебель. Для этого нужно собраться с силами. Люся присаживается на диван вблизи кровати, где спит Галочка. На одну лишь минутку, передохнуть. Петр стоит неподалеку, курит.
— Можно? — Петр хочет присесть на диван. Очевидно, он устал от танцевальной учебы.
— Не разбуди только Галочку, — говорит Люся, отодвигаясь-
Они долго молча сидят.
Петр думает, что пройдет еще полчаса, час — и перемирие между вещами будет нарушено, и безучастные вещи вновь разделят скрестившиеся на один вечер жизни хозяев.
— В конце месяца будет готова квартира, — говорит Петр.
Люся не отвечает.
«Люся, забудем, что было. Оставим эту старую комнату. Переедем со мной. Мы будем жить по-новому».
Всё это Петр хочет сказать Люсе. Но он молчит.
— За последнее время я многое поняла, — говорит Люся, — многое...
— И я понял... — говорит Петр, вглядываясь в нее.
И тут слова, которые Люся и Петр так долго не решались сказать друг другу, вдруг были произнесены и вслед за ними пришли новые неожиданные слова. Мужчина и женщина, сидевшие на диване, говорили шепотом — разумеется, чтобы не разбудить девочку. Девочка эта была похожа на Люсю, — такая же смуглая, черноволосая, с тонкими пальчиками, будто ее дочка.
А вещи, придвинутые к стенкам, насторожились. Они поглядывали, подслушивали, им было забавно видеть таких странных людей. Буфет «Александр I», столетний, за век свой повидал немало, но и он, признаться, не мог понять свою хозяйку.
— Я была глупа прежде, так глупа, — повторяла Люся, пряча лицо.
— Это я во всем виноват, — говорил Петр, наклоняясь к Люсе, обнимая ее. Он почувствовал, что его щеки мокрые — от слез Люси, конечно.
— Я стряпейка! — улыбнулась вдруг Люся, стряхнув упрямые слёзы. — Домохозяйка и умница, помнишь?
— Только теперь другого дома, — ответил Петр и тоже вдруг улыбнулся. — Очень большого... Ты понимаешь?
Да, теперь они понимали друг друга.
За окном был светлый апрель. В эту пору, вы знаете, в этом городе светать начинает особенно рано, и трудно понять: то ли утро, то ли белая ночь в цвету. Первые трамваи, гремя, пролетели вдоль улицы. Да, это, конечно, весеннее раннее утро.
А потом?
Солнечные лучи, которыми Люся и Петр хвастались перед знакомыми, проникли сквозь стекло в комнату. Никто этим лучам теперь не преграждал путь. Они коснулись вещей, золотя их ясным утренним светом, осветили кровать, где уже просыпалась Галочка, и фарфоровую чашку на столике, заполнили собой комнату.
1937 год
В вестибюле больницы Варвара неожиданно увидела себя в зеркале.
Высокая женщина в сизом больничном халате, едва доходившем до колен, хмуро взглянула на нее. Лицо женщины было одутловато, темные волосы перебивались сединой, взгляд был усталый, тусклый. Старуха, больная старуха смотрела из зеркала.
Она ли это, Варвара?..
Короткий зимний день догорал, но света в палатах еще не зажигали. Варвара сидела на койке, свесив голову, и в серых больничных сумерках, пахнущих лекарствами, боль и кружение в голове казались сильней. И, как это часто бывает с людьми, которые редко болели, она испугалась, что болезнь ее неизлечима, конец близок и безнадежен.
— Вы, наверно, героиня труда? — услышала она вдруг высокий голос и, подняв голову, только сейчас разглядела лежавшую на соседней койке девочку. Больная лежала на спине неестественно вытянувшись, точно что-то сковывало ее.
— А в чем дело? — сухо спросила Варвара.
— Эта палата для знатных людей, героев труда, — ответила девочка, и голос ее показался Варваре недружелюбным.
Варвара всмотрелась и даже сквозь сумерки заметила болезненную худобу и бледность лица девочки.
— И ты, что ли, герой? — спросила Варвара чуть насмешливо и, так как девочка не ответила, добавила: — А я вот простая рабочая.
— Простая рабочая тоже может быть героем, — возразила девочка и затараторила о чем-то, чего Варвара не поняла.
«Чего она пристала ко мне, сорока? И здесь нет покоя...» — рассердилась Варвара и решила, что самое лучшее будет — не отвечать.
Зажгли свет. Возникли из сумерек голубоватые стены, белые спинки коек, а дальше — там, в коридоре, — зеленые листья растений в горшках на белых подставках. Чистые стены? Добротные койки? Зеленые листья в ту пору, когда за окном метель? Будто всем этим кто-то хотел обмануть Варвару — да неудачно. Больница! Было для нее с юности в этом слове что-то печальное, безжалостное, внушающее страх. И вот в больнице-то оказалась она, Варвара.
Женщина молча поужинала и, отвернувшись к стене, уснула тяжелым сном.
Наутро, едва проснувшись, Варвара услышала тот же высокий голос:
— Расскажите что-нибудь, тетя, из вашей жизни.
Как и вчера, девочка лежала на спине неподвижно, неестественно вытянувшись, и в свете утра лицо ее показалось Варваре еще бледней и болезненней. У нее были короткие русые волосы, тонкие руки лежали на одеяле. Она показалась Варваре дурнушкой, и даже синие живые глаза, искоса поглядывавшие на Варвару, не могли рассеять впечатления чего-то жалкого и неприятного.
«Вот далась еще, калека», — подумала Варвара скорей с удивлением и любопытством, нежели с жалостью: ей самой несладко было сейчас.
— Меня зовут Лиза, — представилась девочка и, будто зная, что занимает Варвару, добавила тоном заученного урока: — у меня спондилит, такая болезнь. Я уже здесь год и... двадцать шесть дней. Сейчас лежу в гипсе. Хотите, можете посмотреть. — Она постукала пальчиком
