Пономаренко хотел было повернуть на склад, как вдруг увидел идущую через улицу высокую и тонкую, как тростинка, девушку. Она несла в руках большой чемодан, узел и от тяжести приседала.
«Не к нам ли? — подумал он и остановился.
Девушка, увидев его, заторопилась. Она еще больше стала приседать, и чемодан уже чертил углом по дороге.
— Дедушка, где база экспедиции? — прокричала она, опуская багаж на дорогу.
— Здесь, дочка. Здесь.
— Вот хорошо! А то я выбилась из сил.
— Да, поклажа не по коню.
— И вовсе не тяжело! — возразила девушка. — Неудобно только и руки режет...
— Вот и я говорю. — Завхоз улыбнулся. — Ну, здравствуй!
Девушка вспыхнула и виновато проговорила:
— Простите, пожалуйста. Я даже не поздоровалась. Так торопилась. Здравствуйте! А вы тоже в экспедиции работаете?
Пономаренко назвал себя.
— А меня зовут Любой. Фамилия Малинина. Из Камышина я. Практикантка.
— Вот и хорошо. Сегодня практикантка, а завтра, глядишь, начальником станешь... Ну, пошли. Дай, я тебе помогу.
Пономаренко взял чемодан и удивился.
— Что он у тебя свинцом налитый, что ли?
— Книги, одни книги!
— Ну, пошли, умница...
Пономаренко привел Малинину в комнату, из которой несколько минут тому назад вышел Кузин.
— Это квартира? — спросила Малинина, глядя на разбросанные вещи и бумаги.
— Все тут, Люба Малинина. И контора, и начальник живет. Других помещениев нет.
— А где же мне поселиться?
— Там, где и все. На берегу! — Пономаренко сбросил с окна кошму, и Люба увидела поставленные вразброс по берегу озера палатки, возле них телеги, ящики, бревна.
— Разве еще не выехали в поле? — удивилась Люба. — Мне сказали, что...
— Сказали, сказали... Выехали, да возвернулись. На вьюке нужно было, а они, видишь ли, на телегах.
— Что же так, не знали, что ли?
— А это ты спроси у своего начальника, раз ты такая смелая. Кстати, он тебе встретился.
— Это высокий такой, с портфелем?
— Он самый. Вот он и доложит тебе... А мое дело палатку выдать...
Малинина вздохнула.
— Палатку выдаст и кладовщик, а вы — завхоз, Осип Осипович. Помощник начальника.
— Спасибо за науку, дочка.
— А вы не сердитесь. Осип Осипович... — Малинина огляделась. — Я вот еще что попрошу вас: принесите мне тряпку и воды...
— Это зачем?
— Разве в такой грязи можно работать? Давайте наведем порядок.
— На это уборщица есть.
— А вот мы ей и покажем, как убирать нужно.
Пономаренко с удивлением глядел на Малинину. Появившаяся к ней неприязнь начала таять. Девчонка, видать, работяга.
Между тем Малинина движением ног сбросила тапки, повязала волосы косынкой и еще раз сердито оглядела комнату, будто собиралась вступить в бой с беспорядком. Пономаренко, увидев, что новенькая берется всерьез, спросил:
— Воды какой тебе, холодной или горячей?..
Через час комнату было не узнать. Пономаренко выбился из сил, беспрестанно меняя воду, помогая Малининой передвигать шкафы, столы. Он подчинялся ей беспрекословно, даже повесил поверх кошмы белые простыни, как она приказала. Рулоны бумаги были сложены в пустой ящик, списки с координатами пунктов положены в отдельную папку. Была прибрана и кровать Кузина.
— Ну, кажется, все... — Люба победно оглядела комнату. — Да, Осип Осипович, положите к порогу тряпку...
Пономаренко вышел. Малинина присела на табурет. Все-таки она устала. Ночью не удалось уснуть, в вагоне было тесно и душно. Потом с километр тащила свой багаж по поселку. Хотелось лечь, растянуться хоть на полу. Люба еще раз придирчиво оглядела посветлевшую комнату. Вдруг она увидела свисающую с потолка паутину. Мигом вскочила на стул, но дотянуться не смогла. Тогда, боязливо покосившись на дверь, она забралась на шкаф и, стоя на коленях, протянула руку, чтобы смахнуть паутину.
— Вам помочь? — раздался за ее спиной мужской голос.
«Кузин»! — пронеслось в ее голове. Она вздрогнула, оглянулась и, потеряв равновесие, покачнулась.
В то же мгновенье сильные руки подхватили ее и опустили на пол. Малинина протестующе оттолкнулась и увидела перед собою высокого, светловолосого парня.
— Простите, я не думал... Будем знакомы, Луговой...
Люба едва успела одернуть платье и поправить волосы, как в комнату вошел начальник экспедиции Кузин. Он с удивлением посмотрел на Лугового, Малинину, обвел серыми глазами преображенную комнату.
— Вы ко мне, товарищ Луговой? В экспедицию? — спросил он с тем же удивленным выражением на худом, плоском лице.
Луговой ответил и поздоровался.
— Людмила Иннокентьевна передает вам привет. Просила сказать, что дети здоровы... Что она едет в Балаково.
Кузин побагровел и вдруг клюнул птичьим носом в сторону Малининой:
— А вы?
Малинина представилась.
— Не знаю, товарищи, куда я вас дену... Для вас у меня нет должностей.
Кузин бросил портфель на стол и словно только в эту минуту увидел, что на нем нет груды бумаг.
— Кто это... кто хозяйничал здесь? — спросил он.
— Мы, товарищ начальник! — ответил из-за спины завхоз Пономаренко и бесстрашно вышел вперед. — Бумаги в ящике все, в порядке...
— Всегда вы делаете то, что вас не просят. Выдайте лучше палатки приехавшим... Товарищ Луговой, приходите ко мне через час, вместе со всеми. На совещание.
Малинина подняла на Кузина взгляд, словно напоминая о своем существовании.
— Товарищ Пономаренко, объявите.
— Объявлю. Пошли, товарищи приехавшие...
Малинина схватила багаж, который она примостила у порога, и вышла из комнаты первая.
— А я принял вас за... — начал Луговой, широко шагая за Малининой.
— Вы не ошиблись. Мне, наверное, придется устраиваться здесь уборщицей. Слышали, что сказал Кузин? — проговорила Малинина серьезно, без улыбки. — Впрочем, на этом поприще я имею стажировку... У меня мама уборщица в школе.
«Очень хорошо, что ты приехала к нам. Будешь работать на Джаман-Куме. Придется начинать с рабочего строительного отряда»... Если бы Малинина услышала такие слова! Она почувствовала бы себя счастливой: ее мечты начали сбываться. Конечно, на Джаман-Кум — и никуда больше! Пусть там жара, пески, безводица, пусть там нет ни одного аула! Она, Люба, согласна. Она не боится никаких трудностей. Скажут: рой яму — будет рыть. Тесать бревна — будет тесать. Практика — это не прогулка в степь. Она ехала не для того, чтобы целое лето просидеть под зонтом у какого-нибудь техника. Кроме того, ей нужны деньги, чтобы помогать маме. Мама больная и уже не может работать.
Но Любе никто не сказал таких слов, которых она ждала. Кузин открыто остался недоволен ее приездом. И вот — не позвал на совещание. Все ушли, даже старшие рабочие, а она осталась и ходит возле палаток, как сторож. Впрочем, не одна она. Поодаль от палаток горят костры, там рабочие пьют чай. Подсесть бы к ним. Не догадаются пригласить. Никому нет до нее дела. Плохо быть женщиной. Вот если бы она была парнем, то подошла бы к костру, присела на корточки с кружкой... Скорее бы получить спецовку, и тогда к черту эти юбки, чулки, кофточки. Она наденет шаровары, широкую блузу и обязательно отрежет косу. И будет как все. Не отличишь, парень ли, девушка. И удобнее будет работать. Ведь придется ездить верхом, на вьюке...
Размечталась! Кто тебя возьмет, такую нескладную. Вон Валентина Шелк — красавица. Глаза с блюдце, ресницы, как крылья. Цыганка! Кузин с ней без улыбки не разговаривает. Конечно, она там, на совещании. Начальник отряда!.. Нину Меденцеву Люба не видела. Шелк сказала, что это — любовь Лугового. Ну и пусть. Что ей? А интересно, какая она? Луговой — сильный, красивый. Такой не полюбит плохую. Наверное, и Меденцева такая же. И везет ей: уже работает. Совхоз выделил быстро и транспорт и рабочих. Меденцевой завидуют, о ней почему-то говорят с неприязнью, особенно Шелк. Называет ее эгоисткой и черствой.
Когда совсем стемнело, Люба присела возле палатки на ящик. Хотелось растянуться на раскладушке, закинуть руки за голову и глядеть, глядеть на звезды... Нет, спать нельзя. Ей нужно дождаться Лугового. Может быть, там, на совещании, решится и ее, Любина, судьба. Ей нужно узнать. Не может же она уснуть так, в неведении. Вдруг скажут: уезжать обратно! Ну, нет, она сейчас же пойдет к Кузину и скажет ему, что... Она найдет, что сказать.
Перед Любой, вдали, светится озеро. В нем так много звезд. Вместе с небом. Вон белое облачко, глубоко-глубоко. И гора запрокинулась вершиной вниз вместе с пирамидой. И возле пирамиды — Венера, любимая звезда Любы. Она такая светлая, заметная. Интересно бы на нее посмотреть в иллюминатор космического корабля.
Погасли костры возле палаток. Голоса утихли. Улеглись зоревать верблюды. Уже не тянет кизяковым дымком со стороны поселка. Степь дышит прохладными струями ночного воздуха и чистейшими запахами полыни.
Начальников отрядов все еще нет. Нет и Лугового. Уже подкашиваются ноги, клонится голова на грудь.
