не стыдно, Уча. Я ведь о радости говорю. Зачем же прятать радость?
Уча поднял глаза на Цию, на ее освещенное любовью и мечтой лицо.
— Прости меня, Ция.
— За что, Уча? Ты ничем передо мной не провинился.
— И никогда не провинюсь, — горячо заверил ее Уча и еще теснее прижался к плечу Ции.
— Смотри, Уча, какой след оставило солнце. Само скрылось, ушло, а след остался.
— Так и некоторые люди, Ция. Даже когда они уходят, совсем уходят... их дело живет...
— И люди, ты говоришь, оставляют свой след?
— Не все, Ция. Ну какой след останется от себялюбца.
— Жалею я таких, Уча... Как это можно любить только себя. А я себя не люблю. Вернее, люблю не очень.
— А кого же ты очень любишь?
— Одного парня, Уча, одного славного парня, — рассмеялась Ция. — А ты?
— Будто не знаешь.
— И вот скажи: разве этого мало, когда двое вот так... Когда они любят друг друга.
— И много и мало.
— Не понимаю, Уча.
— Я и сам раньше не понимал. Не задумывался и не понимал, а вот встретил Андро Гангия...
— А жена у него есть? — спросила Ция.
— Не знаю, Ция. Зато знаю, что Андро Гангия — человек для людей. Он из тех, кто живет для других. И не только для своих близких. Ну вот ты, Ция, разве ты родня ему? Ведь он в глаза тебя не видел и даже имени твоего не знает, а позаботился, не меньше родного отца позаботился.
Ция слышала и читала о людях, которые жили и трудились для людей, а когда надо было, и умирали за свой народ. И не только в книгах, не только в преданиях встречались такие люди. Слышала она не раз, как об односельчанах ее, о соседях, о незаметных вроде бы людях говорили: эти за нас в огонь пойдут... Своими глазами Ция видела, как живут и трудятся для общего блага такие люди, но никогда еще не задумывалась над этим и никогда еще не связывала ни героев прошлого, ни сегодняшних подвижников со своей судьбой. А вот Андро Гангия решил вернуть Колхиде золотое руно и заботится о ее судьбе. И еще как заботится.
Тихо прошуршал ветвями легкий ветерок и принес песню возвращающихся с чайной плантации девушек. С детства знакомая, но сейчас будто впервые услышанная песня. Ция и Уча притихли, вслушиваясь в ее слова.
— «Луну ты превосходишь своей красотой», — повторил Уча слова песни, а девушка, ничуть не сомневаясь, что эти слова предназначены только ей, все же сделала вид, что даже не расслышала их. — «И ярче луны ты светишь, любимая». Это тоже из песни.
Ция прикрыла рукой свое зардевшееся лицо.
— На море смотри, Уча, на меня не смотри, — попросила она.
— «Зачем ты сжигаешь мое сердце, любимая?!»
— В песне не так сказано, Уча.
— Почти так.
— Ты сходишь с ума, Уча?
— Схожу. И как не сойти, если недолго осталось смотреть мне в твои глаза.
И об этом было в песне, но совсем по-другому. Да разве только в песне! Разве это не о себе говорит Уча! И Ция не выдержала.
— Смотри сколько хочешь, Уча, — сказала Ция и приблизила свои глаза к его глазам.
И в который уже раз, сдерживая себя, чуть отстранился Уча, — все еще длилось предвечерье, все еще было светло, и они оба все еще были на виду у всего мира.
...Девушки умолкли, но тут же послышался звук колокольцев — это возвращалось с пастбища сельское стадо. Его еще не видно, оно идет оврагом, но, почуяв его приближение, уже лают во всех дворах собаки. Бывает, что первыми поднимаются черные буйволы, но чаще — резвые бычки-однолетки. А случается, что одновременно выскакивают из оврага наверх три козы: посредине Бодливая с обломанным рогом, а по бокам ее — Серенькая и Пеструшка. Иногда Ция, стоя у калитки, загадывала на эти три козы: «Если сегодня они появятся первыми, значит, Уча очень любит меня». Вот и сейчас, услышав, что идет стадо, девушка загадала. Только слова «очень любит» заменила на «больше, чем очень, любит».
— Что ты там высматриваешь, Ция?
— Коз.
— Ваших?
— Нет, соседских.
— Зачем они тебе?
— Но они не простые, Уча, это совсем не простые козы, — сказала Ция, и тут как раз и показались все три — Бодливая, Серенькая и Пеструшка.
Выпрыгнув одновременно, они закивали головами, и на шее у Бодливой зазвенел колокольчик, возвещая селу: вот мы и пришли.
— Я так и знала, так и знала, — захлопала в лодоши Ция. — Оказывается, что ты больше, чем очень, любишь меня.
— Больше, чем очень? Это я тебе сказал?
— Ты еще скажешь, а сейчас про это мне милые козочки сказали.
— Вот эти три?
— Да, эти три. Одной можно и не поверить, а трем... Как не поверить трем?
— И все трое сказали в один голос? — без улыбки — зачем же обижать милую Цию? — спросил Уча.
— Все трое, все трое, — звонко смеясь, ответила Ция. — Я, конечно, глупая и легкомысленная.
— Ты самая умная на свете и самая добрая.
— Может, и умная, может, и добрая. Но зато дурнушка.
— Ты самая красивая. Ты красивее луны, Ция, — сказал Уча.
— И еще какая я? Говори, говори, — тихо попросила Ция.
— О глазах твоих скажу... Знаешь, какие глаза у тебя, Ция?
— Знаю, обыкновенные. Ну, может, чуть побольше обыкновенных.
— А что еще скажешь о них?
— Еще... Цвета они, как говорят, медового.
— И еще?
— А еще скажу, что они полны любви к тебе, Уча.
— От козочек своих узнала?
— Зачем от козочек? От сердца своего. Скажи еще что-нибудь обо мне, Уча.
— Ты радость.
— Чья радость, Уча?
— Моя.
— Твоя, — сказала Ция.
