положить картофелину в нужную кучу, долго взвешивал ее на ладони, будет ли в ней восемьдесят граммов.
Работали долго. Целый час. Потом услышали шум тракторов. Нам очень хотелось их встретить, но мы постеснялись уйти: неудобно будет, если назовут дезорганизаторами, как Изосима, или пропечатают в газете, как Тихона Петровича.
Сегодня ночью прилетели грачи. Они чинно расхаживают по проталинам, ковыряют оттаявшую землю белыми клювами. Дунайка разлилась вовсю, но лед еще не взломало. Да и снегу хватает: у сараев, в кустах, на поле, где осенью не был скошен подсолнечник.
Утром я зашел за Мишкой, и мы пошли в школу. На улице было шумно. Зозулиха пробирала шофера дядю Виктора за то, что не почистил кузов машины.
— У носа своего можешь не убирать, а я в такую машину не сяду, — кричала она. — Пусть другие едут и проверяют. Стыда не оберешься от дорофеевских.
Зозулиху накануне выбрали в делегацию по проверке соседней бригады. Наши должны дорофеевских обследовать, а дорофеевские — нас. Не беспокойтесь, у нас-то все готово к севу. Пусть приезжают. Если и не готовы две телеги, то их дорофеевские в жизнь не увидят. Изосим их спрятал так, что комар носа не подточит. Только вы не говорите Петру Васильевичу: Изосим это сделал тайно, когда бригадир уехал в правление.
Дядя Виктор ворчал и ругался, пока чистил машину. Наконец, все уселись. Мы тоже влезли в кузов, но нас хотели согнать.
— Пусть подъедут, — сказала Зозулиха. — До ручья им по пути.
Нам первый раз в жизни понравилась тогда Зозулиха, и я вечером сказал об этом маме. Она ничего не ответила, но посмотрела на меня так, как смотрит Павел Петрович, когда отлично выполнишь домашнее задание по арифметике.
ПОЛОВОДЬЕ
На задворках чуть покосившегося бревенчатого дома дюжий парень в кирзовых сапогах, промасленной телогрейке и серой фуражке с захватанным козырьком размахивал громадным кулаком перед лицом тщедушного подростка в танкошлеме.
— Где плуг? — кричал верзила. — Где, я тебя спрашиваю? Забыл? Вот поставлю зарубку меж ушей, чтобы помнил!.. Помощничек!
Паренек молча следил за мелькавшим кулаком и медленно отступал в дотаивающий серый сугроб.
— Чем думал, когда за рычаги садился? — наступал парень. — Эх, зря я доверился.
— Прости, Филя, — наконец тихо произнес подросток, прижатый к сугробу.
— Филька, значит, за тебя все будет делать?.. Раз-мазня, — продолжал Филька, но было видно, что гнев утихал. — Вот и всегда так: чуть выйдешь из строя, так черт знает что без тебя наколбасят.
Филька Агафьин немного кривил душой. Болел он мало, а если иногда и не выходил на работу, то все знали, что лежит «после вчерашнего». А это с ним случалось. По своей бесшабашности он частенько сбивался с правильного курса, как говорили в РТС. Работать на тракторе в таких случаях приходилось сменщику по две, а иногда по три смены подряд. Фильку воспитывали, как могли, но результаты этого воспитания пока что были мизерные.
Причиной сегодняшнего гнева Фильки была опять-таки его беззаботность. Неделю назад, закончив ремонт «натика», он ни с того, ни с сего решил ехать в райцентр. Пашке Светикову, своему помощнику, наказал: «Перегони матчасть на ту сторону Дунайки. Пахать будем в вашей бригаде, а жить — у твоей матери. Ясно? То-то… А я отлучусь. Если спросят, то скажи, мол здоровьишко у Агафьина что-то того… Понимаешь?».
«Здоровьишко», конечно, было ни при чем. Пашка знал, что его старшо́й едет вставлять выбитые зубы. Золотые будут. Об этом Филька сам позавчера обмолвился, пересчитывая сотенные бумажки в потрепанном кошельке.
В райцентре Филька задержался. В первый день подпиливали зубы, во второй — снимали мерку, в третий день опять что-то подскабливали. Однажды, оправившись от тупой боли в скуле, он сердито заметил:
— Вы всегда из-за трех зубов целую неделю мурыжите человека?
Угреватый зубной техник, еще молодой, но лысый, как головка сыра, удивленно уставился на Агафьина:
— Запомните, молодой человек, красоту делают не какие-нибудь плотники. Зуб вставить — не гвоздь в доску вогнать. Да.
С этим доводом Филька не мог не согласиться. Он замолчал, решив терпеливо ждать.
— Полюбуйтесь, — вставив зубы, подал техник Фильке зеркало. — Зубки, что надо… Королевские. Можете теперь играть свадьбу. Меня пригласить, конечно, забудете.
Филька закрыл рот и ощутил в нем что-то лишнее, словно не зубы, а гайки от плуга держал за щекой.
— Это чувство пройдет через три дня, — обнадежил техник и крикнул:
— Следующий!
Из поликлиники Филька забежал в дом колхозника, вытащил из-под кровати вещевой мешок, закинул его за спину и быстро вышел на улицу.
Все дни, пока Филька был в райцентре, нещадно палило солнце. Снег с полей почти согнало. Дунайка вздулась, потемнела и с грохотом тронулась. Когда Агафьин подошел к ней, то по реке плыли огромные льдины, с каждой минутой ускоряя движение. Короткий мостик со всех сторон окружала вода, и он теперь казался крохотным островком. «Хорошо, что Пашка успел трактор перегнать», — подумал он и, выбрав льдину покрупней, вскочил на нее.
Перебирался на противоположный берег Филька около часу. Выжидал, когда льдина, на которой он стоял, соприкоснется с другой, потом прыгал на эту другую. Выбравшись на землю, вслух беззлобно выругался.
— Вот ведь паскудница! Летом напиться не найдешь, а теперь, я-те дам, как взыграла.
Свой трактор он заметил издали. «Натик» сиротливо стоял на задворках Пашкиного дома. Филька подошел к нему, не снимая вещевого мешка, заглянул под капот, залез в кабину, потрогал рычаги и по привычке взглянул в заднее окно… «А где же плуг? — мелькнула в его голове тревожная мысль. — Неужели…»
Так оно и оказалось. Пашка Светиков, всю жизнь мечтавший самостоятельно повести трактор, забыл прицепить плуг, стоявший за углом сарая. Да и как было не забыть его, если он, на виду у всего девического населения деревни, сам, без чьей-либо помощи сдвинул металлическую громадину с места. И хотя до Дорофейки было не более двух километров, оделся так, словно собрался в дальний поход. Прожженный в двух местах ватник подпоясал оставшимся после отца широким солдатским ремнем, туго застегнул под
