же низость и преступление — не разговаривать человеку с человеком… Вишь, знаться он не хочет с провинившимся, святоша… Но и до тебя доберусь! Заговоришь ты у меня при первом же удобном случае, при первой же встрече!.. А Воробьихинскому по заслугам… Посмотрим, как он от всего этого отдышится… Он-то думал, что я приползу по-губински… Нет, дудки!.. Артист, несостоявшийся…»
Зазвонил телефон.
— Да! — бешено рявкнул Букварев в микрофон.
— Чего орешь? И меня хочешь, как шефа? — раздался в трубке смеющийся голос Губина. — Погляди в окно, домой его повезли. Живого!
— Тебе чего надо? — вне себя от злобы тихо спросил Букварев.
— Да все образовалось, старик! — заторопился Губин. — Я имею в виду Грачева. Обложил он меня для начала ласковыми словами, а потом развел руками и заявил, что на сутягу плюнул и проект взял. Ему якобы почти вдвое больше денег дают, чем он просил. Еще неплановые проекты у него будут. Усекаешь перемены?
— Не усекаю, — сказал Букварев ледяным тоном и положил трубку. На самом-то деле он понимал все. В город начали сыпаться капиталовложения. И если сегодня дело ведется с одним Грачевым, то завтра может прийти с требованием срочно разработать проекты другой, еще более «богатый» заказчик, а послезавтра — еще более… И забудется сегодняшний конфликт. Возникнут новые. И мальчишкой будут считать Букварева, если не отступится он от своего опрометчивого, может быть, решения ехать в Мокрецовские сопки. Но он не отступится, он иначе не может…
ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
На свидание Букварев опоздал.
Вечером он вместе с Любой сначала раскладывал листы черновиков по столу и стульям, что имелись в его комнате, но места не хватило. Большеформатные листы чертежей и съемочных планов пришлось расстилать прямо на полу, под люстрой. Супруги опустились перед ними на колени и ползали, восклицая время от времени: «А помнишь! А помнишь это?» — «А вот склон сопки, с которой ты полетел!..» — «Да!» — «Прекрасные были дни!»
Крутизна сопок, кряжистые сосны, сыпучий песок и бескрайние болота, поросшие чахлой растительностью, словно бы придвинулись к ним и стояли за окнами.
Букварев вслух сожалел, что не прихватил с собой копии проекта. Сопоставить бы его сейчас с этими набросками, поднатужить память, и многое в документации для строителей Грачева можно бы исправить уже сейчас. Тем более, что сохранились и толстые тетради с результатами съемок и промеров, с подробными расчетами по нескольким вариантам.
«Может, и ехать не надо? Может, все сделаем с Любой и дома за несколько вечеров? — подумал Букварев, но быстро поумерил свои восторги. — Нет, ехать надо, обязательно. За прошедшие годы в сопках кое-что могло и перемениться. Тем более невдали от них появился какой-то поселок. Ехать надо. Но теперь уже ясно, что там можно справиться и не за две недели, а гораздо быстрее».
Букварев, не подымаясь с колен, глядел уже куда-то вверх, думал и что-то подсчитывал, а Люба, захваченная воспоминаниями, все еще ползала, расправляя ладонями края бумаги. Прическа ее сбилась, волосы закрывали лицо.
Букварев вдруг по-новому разглядел ее такую и с теплой грустью снова подумал, что она тоже инженер-проектировщик и что ей, наверное, сейчас все так интересно и грустно, оторванной от своего дела… Он тихо опустился рядом с ней, легко обхватил ее за плечи и не удержался, поцеловал в висок, прикрытый волосами.
Люба медленно подняла на него глаза.
— Я совсем забыл про эти бумаженции, а ты молодчина, что берегла их! — благодарно проговорил он.
— Я не берегла… Они лежали… Просто выбрасывать их было как-то жаль, руки не поднимались… Все же память… — тихо ответила она, не сводя взгляда с мужа.
— И отлично, что рука не поднялась, — торопливо продолжал он и в двух словах разъяснил, зачем потребовались ему эти черновики так срочно.
Люба поняла все и ждала, что еще скажет муж, а он умолк, нахмурившись и глядя мимо нее.
«Идти ли? — кольнула его отчаянная мысль. — Чего я ищу себе, когда рядом такая верная и любящая жена? Утверждала же Надя, что у меня с ней ничего-не получится. И она, безусловно, права. Она просто приятно проводит время. Я ей чуточку нравлюсь или любопытен. Я, как ее папа!.. Тьфу!.. Но идти надо, сам назначал время. Хорошо бы — в последний раз…»
— Ты об этом так задумался? — спросила Люба, кивнув на чертежи.
— Вот именно! И надо срочно кое-кому сообщить об этой нашей находке. Я сейчас в институт. Копию проекта надо забрать и еще кое-куда заскочить, — торопливо заговорил он, радуясь, что повод для ухода из дома нашелся.
— Ты надолго? — с легкой тревогой спросила Люба, все еще не вставая с пола и чутко следя за мужем взглядом.
— Нет, наверное. Впрочем… Как дела сложатся. Но постараюсь… — поспешно отвечал он, хватая шляпу и плащ.
…Выручил и спас его таксомотор, хотя и его пришлось ловить минут десять, да еще столько же ушло на езду…
«Нет, невзирая ни на что, Надя все же слишком дорога мне. И пусть не рассыпается мой треугольник, пока сам не приду в себя», — решил он по дороге.
Фигуру Нади он разглядел в глубине аллеи молодого парка, на асфальтовой дорожке, шагах в ста от того места, где они условились встретиться. Он зашагал к ней, обрадованный скорее не тем, что она не ушла, а все еще потому, что загвоздки с проектом казались ему теперь пустячными. Надя обернулась на стук его ботинок и медленно побрела навстречу, глядя не на Букварева, а под ноги и по сторонам. Он подбежал, схватил ее за холодные ладони…
— Ты опоздал, — без упрека, но грустно сказала она, не здороваясь. — Ты бы мог и не приходить…
Она развернулась и пошла в глубь парка, медленно, опустив голову.
Букварев, все еще не остывший от проектных хлопот, по пути ничего не придумал в свое оправдание, не стал придумывать и сейчас. Надеялся, что и так все образуется. На
