– Вы врываетесь ко мне ночью, и меня и Кравцова никто не может защитить. Я осталась за чертой? Всю жизнь учила детей гражданственности, объясняла им советскую Конституцию, а теперь законы общества не распространяются на меня?
– Конечно, я пришел к вам ночью, нарушив правовые нормы. Я вообще не должен был приходить.
– Так зачем же вы пришли?
– Для того, чтобы не вызывать вас в райотдел. Для того чтобы никто не знал о нашем разговоре.
– Что вам надо?
– Где ваш муж?
– Не знаю.
– Неправда. Обманывая меня, вы сами ставите себя за черту.
– Я не знаю.
– Вы учите Конституции, но нарушаете ее основное положение – скрываете врага общества.
– Он не враг.
– Кравцов служил у немцев бургомистром. Не так ли?
– Он выполнял задание райкома.
– Вполне возможно. Но почему уже почти год он прячется в лесу или еще где-то?
– Он выполнял задание райкома…
– Я это уже слышал, но почему же об этом никто не знает?!
– Мой муж спас город от взрыва, он…
– Это эмоции, а мне нужны факты.
– Он ранен кулаками, воевал с белофиннами.
– Прошлое.
– Вы не имеете права так говорить со мной!
– Имею. Мне его дала все та же Конституция.
– Он выполнял задание…
– Послушайте меня. Вашего мужа перед войной исключили из партии.
– Он мне сказал, что его восстановил подпольный райком.
– Факты?
– У нас во время оккупации был Васильев.
– Секретарь райкома? Это он сказал?
– Да.
– Факты, где факты?
– Отряд ушел, я не знаю, почему они не сообщили о муже.
– Кто знал о его связи с отрядом?
– Начальник НКВД и Васильев.
– Ваш муж подозревается в убийстве Ерохина.
– Этого не может быть!
– Все может быть, особенно сейчас. Почему он прячется?
– Он боится, вы же сами знаете, чего боятся люди.
– Знаю. Но я знаю и другое: честному человеку нечего прятаться, правда всегда найдет дорогу. И помните, что если он большевик, вернее, опять стал им, то ему незачем прятаться. Я ухожу и прошу передать ему, что он сам должен найти меня. Найти и рассказать об убийстве Ерохина.
Полесов
Врач вышел, и они остались втроем: мотоциклист, весь забинтованный, похожий на белую тряпичную куклу, сестра и он. Окно в палате было раскрыто, и поэтому горела синяя лампочка. В свете ее особенно резко выделялась обмотанная бинтами голова.
После операции, когда хирург пообещал Данилову, что мотоциклист будет жить, Иван Александрович приказал Полесову остаться. Во-первых, для безопасности задержанного, во-вторых, надеясь на то, что в бреду раненый скажет что-то важное для следствия. В палате было тихо, только раненый дышал тяжело. Казалось, что работает старая, изношенная паровая машина. Степан даже представил ее мысленно: текущие трубки, разработанный сухопарник, разношенные цилиндры. Точно такая стояла у них в техникуме когда-то. На ней практиковалось несколько поколений будущих специалистов по ремонту подвижного состава.
Он вдруг поймал себя на мысли, что не думает о задержанном как о человеке и что это сравнение с машиной в другой ситуации никогда бы у него не возникло. Он не жалел мотоциклиста, а думал только об одном, как вытянуть из него показания. И сам внутренне подивился своему равнодушию. Даже постарался представить раненого среди дорогих и близких тому людей. Но так и не смог этого сделать. Он видел только вскинутый автомат, челку, упавшую на потный лоб, и прищуренные пустые глаза.
Этот человек сам сделал выбор, став за черту. А за ней для Степана находились только враги. И если до войны, как понимал Полесов, многих можно было еще спасти, перевоспитать (ярким примером тому служил Мишка Костров), то те, кто остался за чертой в самое трудное для страны время, сами вынесли себе приговор. И разговор с ними должен быть коротким.
Время тянулось бесконечно. Но именно это долгое однообразие успокаивало его, и Полесов постепенно начал думать о вещах приятных ему. Он вспомнил Клавдию и ее сильные, ловкие руки, накрывавшие на стол. Он пытался восстановить в памяти их разговор за столом, но детали его, как оказалось, забыл начисто. Главное же он запомнил. Они все-таки договорились встретиться. Степан сказал, что позвонит ей утром и уточнит время. Конечно, он может сказать Данилову, что надо еще раз сходить в Глуховку, поговорить с людьми, посмотреть. Но сама ложь претила ему, и он решил просто объяснить Ивану Александровичу все как есть, без уверток и глупой выдумки. Данилов поймет его, наверняка поймет.
Раненый застонал, сначала тихо, потом громче, заскрежетал зубами. Степан тронул сестру за руку.
– Ничего, – прошептала она, – так бывает, так часто бывает, почти всегда.
И снова наступила тишина, и снова будто остановилось время.
– Витя, – внятно и отчетливо произнес чей-то голос.
Полесов даже обернулся, но потом понял, что это сказал раненый.
– Я туда не доеду, – проговорил мотоциклист, – у меня бензина не хватит.
Он застонал и затих.
– Бредит, – шепнула сестра, – он теперь все время будет бредить. Я их, обожженных, много видела.
Раненый опять начал стонать, иногда выговаривая отдельные фразы. Степан уловил несколько блатных словечек, которые обычно употребляют профессионалы, и понял, что мотоциклист, как говорил Данилов, «самый сладкий их клиент».
Степан даже сел ближе, наклонился над ним, но тот заскрипел зубами и снова затих.
– Сейчас я ему укол сделаю. – Сестра встала, загремела чем-то в темноте. – Пусть поспит спокойно. Ему сейчас главное – покой.
– Вы здесь начальник, – улыбнулся Степан, – вам видней.
– Вот скажите мне, – после паузы спросила сестра, – мы его вылечим, выходим, дорогих лекарств на него убьем массу, то есть отнимем их от раненых бойцов, а дальше?
– Что – дальше?
– Ну вот, к примеру, мы бойца лечим или командира. Он за Родину пострадал. Встанет на ноги – и в бой. А этот куда? К стенке? Так зачем же его лечить? Только для того, чтобы он показания дал?
– Дело в том, что мы еще не знаем, кто он. Может, он случайно попал в банду. Вылечим, выясним.
– Ну а если случайно?
– Значит, дадим возможность исправиться, вину искупить, и будет он таким же человеком, как все.
– А если все же не случайно?
– Это суд решит. Наше дело – следствию материалы представить. Так сколько он спать будет?
– Я думаю, до утра.
– Тогда я пойду.
Степан вышел из палаты в темный коридор. Осторожно, стараясь не стучать сапогами, прошел мимо дремавшей у столика дежурной медсестры и спустился на первый этаж в прихожую, залитую синим светом. Здесь уже можно было закурить, и Степан достал папиросы, чиркнул спичкой. Из синего мрака выдвинулась фигура милиционера.
– Это вы, товарищ начальник?
– Я. Ты что, один здесь?
– Нет, у палаты второй дежурит.
– Молодцы, а я его и не заметил.
– Служба.
– Где телефон?
– Вот здесь, на столике.
Степан подошел, поднял трубку. С минуту она молчала, наконец женский голос ответил: «Город». Полесов положил трубку, так и не назвав номера. Произошло что-то необъяснимое. Он пока и сам не мог догадаться, что именно. Но это слово «город»! Обычный отзыв телефонистки на коммутаторе. Он звонил Данилову из Глуховки, и ему ответили: «Город». Заворг райкома звонил Ерохину, и ему тоже так ответили. Значит, был третий человек, слышавший все эти разговоры. И он сидел на коммутаторе. Так-так. Неужели он нашел? Этот третий слушал и передавал четвертому. А тот… Вот на него-то и надо выходить через телефонистку на коммутаторе. И как он раньше не догадался? Ах, идиот! Степан даже зубами заскрипел.
– Вы что, товарищ начальник? – спросил дежурный.
– Ничего. – Степан потянулся к телефону, потом отдернул руку. – Вот что, ты знаешь, где мы разместились?
– Так точно.
– Поспеши туда, то есть пусть ко мне сюда бегут. Понял? Скажи: очень важное дело.
– А как же?..
– Я пока здесь побуду. Беги.
Он еще не верил сам, что нашел искомое. Слишком все это просто получилось: ведь тот, кого они ищут уже третий месяц, человек неглупый, точнее, умный и коварный. Хотя, может быть, потому и прибег к самому простому, а вместе с тем и необычному каналу связи: его ищут, шлют телефонограммы, а он обо всем этом получает исчерпывающую информацию.
Степан, забывшись, мерил шагами вестибюль больницы. Минут через двадцать распахнулась дверь и вбежал Сережа Белов.
– А где Данилов?
– Не знаю, ушел куда-то с Быковым.
– А Муравьев?
Белов пожал плечами.
– Вот что, Сергей, – Полесов вплотную приблизил лицо, – по-моему, я нашел связника, надо его установить.
– Я слушаю вас.
– Нет, пойдем вместе. Только вместе. Товарищ, – Полесов повернулся к милиционеру, – нам в Москву позвонить надо срочно, где у вас телефонный узел?
– На улице Коминтерна, это сразу за площадью, я бы вас проводил…
– Ничего, вы только объясните, как добраться побыстрее.
– Вы из больницы выйдете и сразу направо, потом мимо каменного дома. Правда, темно сейчас, это мы, здешние, все помним.
