— Не вовремя, — сказал он, — ох, не вовремя!
Вокруг Игната и Панкова собрались все свободные свинари.
— Фрол Кондратыч критику не любит, — Федька мотнул головой в неизменной фуражке. — Авдотья Травкина критиковала его на отчетно-выборном, так он ей потом целый год вспоминал.
— Зря не болтай! — оборвал паренька Алексей Васильевич.
— Я ж, — Федька шмыгнул носом, — я ж говорю, а кто критику любит? Вон даже Варька наша, чуть что про нее скажешь…
— Закройся, — Варвара ухватилась за козырек и надвинула фуражку Федьке до подбородка.
Он булькнул, как утопающий, и обеими руками стал поднимать фуражку, точно это был водолазный шлем. Отодвинулся на безопасное расстояние и пробурчал:
— Вот я ж говорю, что Варька не любит критику.
— С Варварой шутки плохи, — смеясь, сказал Игнат, — ты, Федька, рисковый человек.
— Ты, я вижу, сильно робкий, — Варвара зло глянула на Игната, поджала губы.
— А Федька, между прочим, за критику уже пострадал, — Семка-шофер вытолкнул вперед паренька, и все увидели у него на носу царапину.
— Буйволица, — Федька показал Варваре язык и юркнул за спины свинарей.
— Что скажет комсорг? — повернулся Панков к Ане.
Девушка невесело улыбнулась.
— А и правда ваша: не ко времени статья. Настроение председателю она испортит.
Игнат еще вчера убедил Аню, что сумеет «вырвать» у Гуменюка водопроводные трубы. Доводы его были неотразимы, и Аня поверила в успех. Сегодня вера эта сильно поколебалась. Аня знала характер председателя, человек он незлопамятный, но вспыльчивый, крутой, замечаний не любит; как норовистый конь — дернут влево, потянет вправо. Потом отойдет, рассудит, как надо. А ждать этого «потом» некогда, трубы нужны теперь.
— Мне бы не хотелось сейчас просить что-нибудь у председателя, — закончила Аня.
— Ого, — вставил Семка-шофер, — уж я-то с ним имел дело, когда он злой. Зыркнет глазищами — мороз по коже!
— Ладно. — Игнат встал. — Бог не выдаст, Фрол Кондратыч не съест. Завтра все равно поеду.
— Возьми меня с собой, — Федька точно из-под земли вырос рядом с Игнатом.
— Он тебя в обиду не даст, — сказала Варвара, — возьми его с собой, Игнат!
Всем стало смешно. Только Федька не засмеялся, сказал серьезно и с достоинством:
— А что! Мы с Игнатом, знаешь… кому хочешь вязы скрутим.
Сказал и с опаской глянул на Варвару, но она уже не обращала на Федьку внимания.
Зоя пришла на ферму вечером. Она постояла у шлагбаума, вглядываясь в тусклые, еще не окрепшие в сумерках огоньки электрических лампочек, и медленно двинулась мимо корпусов. У последнего носом к носу столкнулась с Семкой-шофером. На нем был куцый пиджачок, воротник рубашки выпущен поверх, кепочка лихо сдвинута на ухо. Семка спешил, но при виде Зои остановился как вкопанный.
— Корреспонденту — наше вам, — сказал он, сбивая кепочку на затылок.
— Здравствуйте, — Зоя протянула руку.
Семка осторожно пожал ее и ухмыльнулся:
— Еще чего про нас писать будете?
Зоя пожала плечами.
— Не знаю.
— Лучше не надо. — Семка согнал с лица улыбку, поджал толстые губы. — Нам и один раз боком выходит.
— Что такое? — насторожилась Зоя. — Я чего-нибудь перепутала, не так написала?
— Оно вроде и так и не так, — Семка сделал гримасу, точно раскусил кислицу. — Не уважает товарищ Гуменюк критику, а нам у него трубы надо выпросить. Вот как надо! — Семка чиркнул ребром ладони по горлу.
— Значит, вам эта статья повредила? — потерянно спросила Зоя.
— Ага, — охотно согласился Семка, заглядывая через плечо Зои.
Зоя повернула голову и увидела Варвару — та стояла под лампочкой у входа в корпус.
— Бувайте здоровеньки, — торопливо произнес Семка, уже не глядя на Зою. Обошел ее и побежал к Варваре.
Зоя медленно пошла дальше. Из того, что наговорил ей Семка, она поняла только одно — статья повредила людям, которым должна была помочь. Неужели прав Виктор, и от ее писаний всем одни неприятности и неудобства? Почему же так получается? Она писала только правду. Зоя остановилась. Зачем она пришла сюда? Искать сочувствия? У людей, которые, наверное, поминают ее недобрым словом. Как она поглядит в глаза Ане, Игнату, заведующему фермой? В целом мире, кажется, никому не нужна сейчас Зоя Вакурова. Михаил Михайлович? Но и он, если узнает, как обернулось дело, осудит ее.
Зоя повернула обратно. Она не отдавала себе отчета, куда пойдет. Куда-нибудь. Только не стоять на месте. Идти, идти… На ходу легче.
Низкорослые кустарники цеплялись за ноги, за подол. Зоя нагибалась, высвобождала платье и шла дальше. В степи то вспыхивал, то потухал стрекот кузнечиков. Зое казалось, что звук этот идет сверху, от звезд, которые мерцают, лучатся, то разгораясь, то затухая. Она почувствовала тяжелую усталость, но не остановилась; спотыкаясь, еле передвигая ноги, все шла, шла… И вдруг прямо перед собой увидела две человеческие фигуры. Одна из них Семкиным голосом сказала:
— Интересно знать, чего она за нами увязалась? Куда мы, туда и она…
Зоя стояла молча, пошатывалась и смотрела как слепая. Варвара придвинулась к ней, взяла за плечи и тряхнула.
— Ты чего? Что с тобой?
Зоя уронила ей на плечо голову и горько заплакала.
— Ну же, ну, — успокаивала Варвара, — не плачь, что случилось-то? Может, ты чего ей сказал? — повернулась она к Семке.
— Чего я ей скажу? — удивился Семка. — Сказал, что статья ее не ко времени.
— Тянули тебя за язык! Не плачь, — Варвара попыталась поднять голову Зои, — не убивайся. Правильно ты написала. Не слушай Семку, у него язык — что помело.
— Правда? — Зоя подняла на Варвару заплаканные глаза.
— Какая ж тут правда… — хотел возразить Семка, но Варвара перебила его:
— Помолчи!.. Правда, правда!
Зоя села на землю. Всхлипнула.
— А я, понимаешь, дома поругалась. И тут вдруг…
— Ты вставай, — Варвара взяла Зою под руку. — Вставай, пойдем на ферму, чего ж тут сидеть.
— Пойдем, — согласилась Зоя. Только сейчас она вспомнила, что целый день ничего не ела. Голодная спазма сдавила желудок, в глазах поплыли оранжевые круги.
— Пускай она одна идет, что ли, — робко предложил Семка.
Варвара вместо ответа приказала:
— Бери-ка ее под руку с другой стороны. Ну, пошли, шагай веселей. Эх, Зойка, была ты хлипкая, такой и осталась. Еще и замуж вышла. В девках надо было силы набраться, тогда выходить.
В крохотной девичьей комнатке Зою накормили и уложили в постель.
— Хочешь — со мной, хочешь — с Анной ложись, — великодушно предложила Варвара.
— Со мной, со мной, — категорически заявила Аня, — Варя вон какая толстая. И горячая, как печка. А мы с тобой худенькие, поместимся.
Девушки улеглись, погасили свет. Когда привыкли глаза, Зоя стала различать смутные очертания предметов. Белело на соседней койке лицо Варвары, закинутые за голову голые руки.
— И с мужем, значит, поругалась? — спросила Варвара.
— Поругалась, — ответила Зоя. — Не понимает он, почему я пишу в газету. Говорит: «Блажь, дурь, хозяйством займись лучше». А я не могу не писать. Поначалу меня просто к бумаге тянуло. Писать хотелось так, что сил не было удержаться. А что писать — не знала. Теперь начинаю понимать. Чтобы все по правде было, по справедливости — вот как надо писать… Я решила твердо: журналисткой буду. Как Михаил Михайлович.
— Учиться же надо, — сказала Аня.
— Надо, — вздохнула Зоя. — Он столько знает, что, кажется, за всю жизнь я столько не выучу.
— Кто он?
— Да Михаил Михайлович.
— А он молодой? — кровать под Варварой тяжко скрипнула: она повернулась на бок.
— Нет, не молодой. Ему, наверное, лет пятьдесят.
— У-у, — разочарованно протянула Варвара, ложась на спину и снова закидывая руки за голову. — И как ты только пишешь? Я письма не могу написать. Так вот рассказать могу, что хочешь, а писать сяду и не знаю, как начать.
— Писать — талант нужен, — сказала Аня.
— А у Зойки, значит, талант?
— Может быть, и талант. Учиться надо. Вот я тоже хочу учиться. В этом году не получится, а в будущем обязательно в институт подам.
— На кого же ты будешь учиться? — заинтересовалась Варвара.
— На зоотехника.
— Очень нужно! — Варвара опять повернулась на бок, потревожив старую кровать. — Я б уж если пошла учиться, так на инженера или на артистку… Только учиться мне неохота…
У Зои было такое ощущение, будто она долго пробыла на морозе, а сейчас отогрелась: всем телом овладела сладкая истома, на душе было тихо, покойно.
— Давай спать, — прошептала Аня, — наша Зоя уже готова.
Зоя хотела сказать, что она еще не спит, но ничего не сказала: язык ей не повиновался.
11
Тяжело переваливаясь с боку на бок, на ферму въехала коричневая «Победа» председателя. Не останавливаясь, проплыла она мимо корпусов, прямо к саманному строению, где размещались контора и общежитие.
