знал, убиваясь в расстатуревском дворе.
— Погорел Илья, — ответила на его взгляд Нюська, держась руками за голову. — Сам погорел, и имущество сгорело… Уехали с ним Вовка с Марией…
Посредь двора стоял Андрей, подперев руки в бока, и со злым прищуром глядел на Нюську. Он был черный от копоти, в распущенной рубахе. Постоял без движения, отошел к огородной калитке, крикнул:
— Надюша, иди сюда! Чего ты там? Раз сгорело, то сгорело… Илья старательный — еще наживет…
И, возвратясь, сел на обгоревший стул, вытирая рубахой лицо.
А в это время Владимир Зыков стоял на больничном крыльце и ожидал Марью Антоновну, которую пустили в палату к мужу. Он тоже был грязный и опаленный. От него пахло дымом, и люди смотрели на него удивленно. Он отвернулся и надолго замер спиной к проходу.
Владимир очнулся, когда чьи-то пальцы коснулись его локтя. Повернувшись, он увидел Ирину, но сначала будто не узнал ее. Она бегала глазами по его лицу и вся тряслась. Сухая бледность выступила на плотных губах.
— Что случилось, Володя? Ты цел?
Он уставился на нее не мигая, как смотрел всегда, когда ему было дико и тяжело.
— Я, как видишь, цел…
Он все еще не понимал, отчего она оказалась здесь, возле него, в новеньком малиновом платье, вся из какого-то иного мира, чистого и солнечного. Он не видел волнения на ее лице, большого волнения, может быть даже ужаса, потому что сам был не способен его уловить от пережитого напряжения — и оттого черств в словах, сдержан и даже груб:
— Зачем сюда?
— Мы тоже переезжали… Видим — Отвод горит… Я побежала… Вижу: «скорая помощь»… Сказали — вас повезли… Я сюда…
Ее щеки чуть побледнели то ли от волнения, то ли от того, что бежала, ямочка пониже горла углубилась и стала темнее. Ирина прислонилась затылком к стене и задумчиво посмотрела поверх черемухи у крыльца.
— Это ужасно, — сказала она.
— Что?
— Огонь…
Владимир горестно усмехнулся:
— Тебе-то чего до этого огня?
Ирина ответила долгим беспомощным взглядом. У нее задрожали губы. Она хотела что-то сказать, но вместо этого припала к Вовкиной груди, касаясь губами его шеи, и зашептала:
— Подлец ты, подлец, Володька…
Оторвалась и побежала в больницу, с трудом открыв массивную дверь.
2
Зыковы справляли новоселье после выздоровления Ильи.
День выдался ясный. Июльское небо голубило оконные стекла. В комнатах было светло и прохладно. На балконе, просунув морду меж прутьев, не спеша лаял кобелек, глядя вниз. Пахло жареным мясом и солониной.
На кухне старались Дарья Ивановна, Марья Антоновна и Нюська.
— Лук-то не жалей, — подсказывала Нюська Марье Антоновне.
— Ой, этого луку у нас, — одобряла хозяйка.
— Да уж знаю, сколь положить, не учите… — отвечала Марья Антоновна.
Дарья Ивановна, размешивая винегрет, вступилась за младшую сноху:
— И то правда… Сколь ни положи, все сожрут…
Федор Кузьмич с Ильей сидели в комнатке бабки Зычихи.
— Квартира досталась — куда с добром, — хвастался Федор Кузьмич, показывая рукой на стены.
Бабка Зычиха кивала с готовностью.
— Чего еще надо? Этак-то бы раньше… А то на горе… Позадует зимой… Таращишься без ума, — повторяла она слова Федора Кузьмича.
— Только строители начали, — поддакивал Илья. — А что будет?
— До этого еще работы да работы, — знающе охлаждал сына Федор Кузьмич. — Это тебе не баран чихал…
— Я о том не говорю — чихал не чихал. Конечно, в одночасье ничего не случится… За полтора года вон чего наварганили…
— Об этом чего спорить. Взялись серьезно. Я вот помню, раньше-то люди сойдутся и рассуждают: «Какого, мол, беса строят? Где и будет… А на всех матерьялу разве найдешь?» Нашли… Вон оно все как…
— С желанием все можно…
Бабка Зычиха сияла глазами.
— Верно слово, Илюшенька. Чего только не изладишь, захоти… Своего Кузьму вспомню… Как задумат — уже смотришь — поделал. Откуль и возьмет…
— Ты, мать, старое с новым не равняй, — поправлял бабку Федор Кузьмич. — Раньше сделал не сделал, сам хозяин: хошь — криком кричи, хошь — радуйся. А сейчас ниоткуда не возьмешь, как говорят… Работать надо. Будем работать, у нас не то что дома, дворцы на каждого будут…
— Да и господи благослови, — соглашалась бабка. — Людям тоже пожить надо…
Андрей Зыков играл на улице в домино. Он громко стучал костяшками и ругал Петьку Воробьева:
— Это тебе не с батей моим пахать, за широкой-то спиной… Растормози бестолковку… Языком только балаболишь…
Петька смеялся и отвечал ветвисто:
— Случилось Захару петь с Долдоном в пару, Захар поет, а Долдон горло дерет…
— Ты смотри, что ставишь… Шестерки-то у кого?
— У тебя шестерки… Ты костяшки сперва рассмотри…
— Ботало, — ворчал Андрей и прятал в большой ладони оставшиеся фишки.
Светка с девчонками сажала во дворе кусты.
Владимир Зыков валялся на кровати и читал книгу. Встал, когда пришла Ирина, одна, поздоровался, ушел в комнату бабки Зычихи, притих.
— Свою-то голубку позвал? Наденьку-то? — спросила бабка.
— Позвал.
— Она у тебя славненькая, говорить нечего… Как волосы распустит, я сразу молодость вспоминаю… Прошлый раз подходит ко мне и говорит: «Здравствуй, бабушка», а я ей отвечаю: «Здравствуй, мой светик, здравствуй…»
Из гостиной доносился веселый голос Федора Кузьмича:
— Мать-то наша какую холеру выкинула давечь? Побежала к Расстатурихе. Не то взять чего, не то просто так…
Дарья Ивановна перебила:
— Мелешь, отец, языком что попало. Ни за чем я не бегала. В гости надо было позвать. И пошла. А то как же? Вон сколь в соседях прожили, неудобно.
— Пусть в гости, — согласился Федор Кузьмич. — Главное — ходила. А Расстатурев не в нашем доме квартиру взял, а в крайнем, как от шахты идти. И вот, значит, сходила мать-то, позвала Расстатуревых — и назад. Да не в свой дом, а в соседний… Дома-то похожие и — спуталась. Заходит в квартиру, все честь по комедии, раздевается. И пацан навстречу. Мать-то наша пристала к нему: «Ты чей, мальчик? Что делаешь?» И хозяйка… Так мать наша едва ноги унесла… Прибежала домой и давай меня костерить: где квартиру выбрал, запутаться можно, разъязви тебя, старого дурака…
— Не бреши, отец, — стала тушить смешки Дарья Ивановна. — Запуталась, правда. Захожу к чужим-то… Вот и пожалуйста… Старость, что ли? — И тут же спохватилась: — А может, и не старость… Дома-то эти одинаковые понаклепали, хоть кто запутается… У нас на Отводах и то яснее было.
Ее слова встретили веселым смехом.
Пришли Расстатуревы. Федул Фарнакиевич обошел комнаты, оглядывая по-хозяйски стены, окна. Расстатуриха присела к кухонному столу.
— У вас все так чисто, сватья, а у меня уже загадили, — стала тараторить. — И вот, кажись, девок уйма, порядок должен быть, а ничего нет… Вырастить
