Все сидящие в машине долго молчали, видимо каждый думая о своем, одновременно обозревая степи, которые почти ничем не отличались от Сарпинских и Черных земель: тот же полынок, те же ковыли, житняк в низинах, на лбищах — плешины, сизые, как застывшая зола, и еще кусты таволги. Таволгой покрыты огромнейшие площади, не сотни — тысячи гектаров.
В одном месте Аким Морев попросил шофера остановить машину и, выбравшись из нее, стал рассматривать таволгу. Попробовал оторвать веточку. Она не поддавалась, будто резиновая.
— Очень походит на самшит, — проговорил он.
Драгоценность степей, — вымолвил Якутов, выбравшись следом за Опариным из машины.
— Это почему же? — спросил Аким Морев, ожидая, что сейчас Якутов скажет что-то ценное, полезное, но тот восхищенно произнес:
— Горит так, словно пропитана бензином. У-у-у, Аким Петрович! Вы еще не видели пожара в степи… особенно там, где она заросла таволгой. Фронт быстро расширяется километров за тридцать, сорок, пятьдесят, и все горит, горит, горит, а пламя бежит, как вода из прорванной плотины. Впереди огня несутся сайгаки, зайцы, лисы, тушканчики, волки. Все бежит. Бегут люди. Нет сил и возможности приостановить такой пожар.
— Ну, а еще в чем ценность таволги? — вмешался Опарин, уже готовый и расхохотаться и зло обрушиться на Якутова.
— Снег задерживает. Метель поднимется, и снег весь в таволге сгрудится.
— Дурака валяете? — сорвались злые слова у Опарина. — Пожар, горит все кругом, люди бегут, а он, захлебываясь в восторге, рассказывает о таволге, которая отняла тысячи гектаров пастбища. Драгоценность! Серьезней и умнее относитесь к делу… и не втирайте нам очки… Ко мне, Аким Петрович, недавно пришел заведующий похоронным бюро и стал рассказывать о том, какие новые фасоны гробов они хотят выпускать. Чертежи показал, рисунки, после чего затребовал шестьсот двадцать восемь тысяч рублей на оплату авторам новых фасонов гробов, на перестройку станков в мастерских, на рекламу. Я ему сказал: «У вас не сумасшедшие собрались?.. И вы не были у психиатра?» — «Нет, не был». — «Так сходите», — посоветовал я ему. Понимаете, какой оборот-то получился?!
6
На перекрестке железной дороги и грейдера, у закрытого шлагбаума, стоял «газик»-вездеход. Около спущенной покрышки возился шофер, а пассажир с удивлением смотрел на прибывшую машину «ЗИС».
— Спросите, Иван Петрович, как на опорный пункт проехать, — посоветовал Аким Морев.
— Да я знаю, — возразил шофер.
— Знаю! Сбился ведь… часа два проколесили.
— Ну, это бывает, Аким Петрович. И спросить не трудно: язык не отлетит. Послушайте-ка, товарищ, — позвал он, маня пальцем человека, стоящего у «газика» и взирающего на «ЗИС».
Тот подошел и, не отвечая на вопрос Ивана Петровича, как проехать на опорный пункт, заговорил:
— Здравствуйте. Я директор Еруслановской опытной станции, Руссо. Редкость вообще — городская машина здесь, а такой никогда еще не видел. С кем имею честь познакомиться?
— Говори, как проехать? — оборвал его шофер.
— Не надо, — Аким Морев легонько пожал локоть Ивана Петровича и обратился к Руссо, поясняя, что он — Морев, секретарь обкома, в машине — Опарин, председатель облисполкома, и агроном Якутов.
— А-а-а! — воскликнул Руссо. — Так вы проедете на опорный пункт только через мой труп…
— Вы из французов, товарищ Руссо? — спросил Аким Морев.
Тот вытаращил глаза, тряхнул смоляными волосами.
— Нет. Я цыган.
Аким Морев, уже смеясь, сказал:
— Русско-французская фамилия. Ну, объясните, почему вы хотите нас задержать?
— Как же? Прибыла, так сказать, верховная власть области — и мимо нас. Да меня же товарищи изуродуют, ежели я вас не задержу.
— Некогда нам, товарищ Руссо: спешим на опорный пункт.
— А-а-а! — снова выкрикнул Руссо. — Поборники мзды подождут.
— Нет, — возразил Аким Морев. — Мы сначала отправимся на опорный, потом на Полосновскую МТС. Далеко ли отсюда?
— К Бляхину? Ой, мужик! Ой! — И Руссо пояснил: — До Бляхина с сотняжку километров будет… а ехать неминуемо через нашу станцию.
— Хорошо. После опорного пункта завернем к вам. Вероятно, переночуем у вас, — вдруг согласился Аким Морев.
— Слово даете?
— Самое настоящее, — ответил Аким Морев, подняв в знак клятвы правую руку.
— Тогда так, — обращаясь к шоферу, быстро заговорил Руссо, и в его речи появился цыганский акцент. — Право, молодец, возьмешь. Там тебе попадется балочка… Оставь ее влево от себя, молодец, а сам все вправо, вправо…
7
…И опять пошли степи, степи, ровные, как ледяной каток, только замусоренные травой-колючкой — лакомой пищей верблюда — да временами порезанные неглубокими, с обрывисто-крутыми берегами, сухими балками. Здесь даже не видно полынка, не то чтобы житняка.
— Грустно, тоскливо и почему-то напоминает Персию, — вырвалось у Акима Морева.
— Ага, скучно! Персия? Верно. А вот скоро увидите, как эта «Персия» превратилась в цветущий сад. Увидите и тогда поймете, почему я не одобряю рычания академика! — воскликнул Якутов.
И верно, не прошла машина и километра, как в огромнейшем котловане, очевидно гектаров в тысячу или две, завиднелся еще не совсем сбросивший с себя листву лес. Странно было видеть его в этой сожженной, голой и нищей степи. Казалось, что кто-то нарочно выставил его на пути, чтобы подразнить путников и при их приближении убрать.
«Лес! Лес! Только почему же Руссо говорит «поборники мзды»? И почему так рассвирепел тогда Иван Евдокимович? Ведь в самом деле вырастили лес, да еще какой… Глазом не окинешь», — думал Аким Морев, с восхищением глядя на котлован, поросший лесом.
Но как только машина спустилась в низину, Аким Морев и Опарин почувствовали себя так, как если бы они пришли в магазин покупать костюм, а им на прилавок выложили бы рукава, полы, спинку, борт костюма — всюду виднелись небольшие, метров сто ширины и метров сто пятьдесят длины, карты земли, покрытые нескошенными и весьма дрянными травами. По бокам карт лентами растет лес: татарский клен, ясень, порою дубок.
— Это для кого приготовлено, агроном главный? — спросил Опарин, показывая рукой на карты. — Для вола, для коня? На ком пахать-то такие клочки? Трактору тут делать нечего…
— Мы, когда закладывали здесь лес, не думали о тракторах. Нам надо было на практике доказать, что теория «сухого земледелия» верна. И мы это доказали, — с достоинством ответил Якутов.
— Для доказательства такой чепухи не следовало бы двадцать пять лет кормить людей за счет государства, — сорвалось у Опарина.
Аким Морев укоризненно посмотрел на него, и предисполкома смолк.
Так молча они и въехали в поселок. Вскоре машина остановилась у парадного крыльца двухэтажного каменного, городского типа здания, где на простенке красовалась вывеска: «Дирекция Светлого опорного пункта». Неподалеку на песочке играли ребятишки.
Аким Морев, Опарин и Якутов сначала поднялись на первый этаж, потом на второй.
Двери всюду заперты, но на каждой висят свеженькие, отпечатанные в типографии вывесочки, гласящие: «Директор», «Секретарь», «Парторг», «Комсорг», «Старший агроном», «Ассистент», «Зоотехник», «Лесовод» и так далее и так далее… И ни одной живой души…
— В отпуск, что ль, все ушли или заболели? — смеясь, проговорил Опарин и, выйдя из здания, спросил ребятишек: — Ребята, где же начальство?
— Обедають, — нажимая на «ють», выкрикнул паренек, рыжий, с облупленным носом.
— Как обедают? Время-то всего одиннадцать часов!
— Они же всегда обедають, — подтвердил тот же голосок. — Только когда вот такие, как вы, на машине приедут, они не обедають, сбегаются все; раз, раз, как мы в класс за парту. Видите, сбегаются, — добавил паренек.
— Здравствуйте! Здравствуйте! — четко выговаривая, еще издали кланяясь, кричал человек без головного убора, в наскоро накинутой шинели. — Вахламов, — подбежав к Опарину, протягивая ему руку, проговорил он и, отдышавшись, добавил: — Агроном, старший агроном опорного пункта.
— Здравствуйте, — ответил Опарин. — Я председатель облисполкома… вместе с секретарем обкома приехал, с Акимом Петровичем Моревым… С нами и главный агроном области Якутов.
— Ах, тот? — и Вахламов поджал губы, как это делают чем-либо огорченные старухи. — Тот? — еще переспросил он и первый направился в здание, где, познакомившись с Акимом Моревым и поздоровавшись с Якутовым, отпер кабинет директора и ввел туда гостей.
Кабинет — довольно порядочная, светлая, солнечная комната. На стене огромная карта — план лесопосадок опорного пункта. На этажерке два крупных полосатых арбуза.
— Где же у вас народ… директор где, служащие? — не дожидаясь, когда все усядутся, заговорил Опарин.
