Следующий куплет он затянул на более высоких нотах:
Не долечу, Зохре-джан, до тебя я — прощай!
Села на землю железная стая — прощай!
Горе и грусть мою грудь разрывают — прощай!
Небо само разлучить нас желает — прощай![10]
Пассажиры, окружившие бахши, подбадривали его криками: «Ай, джан, джан!» А у Аджап на глаза навернулись слезы. Песня, так отвечавшая собственным ее тревожным, грустным мыслям, проникла ей в самое сердце…
И погода, и люди — все словно сговорились помешать ее встрече с Бабалы! Все против них!..
Но только она так подумала, как радио пригласило садиться в самолет.
Она торопливо заняла свое место. Явился и Аннакули, повеселевший, раскрасневшийся. Как только самолет поднялся, он уснул.
Спустя полтора часа Аджап ступила на землю Ашхабадского аэропорта. И в душе поблагодарила летчиков, которые, несмотря на отвратительную погоду, сумели благополучно привести и посадить самолет.
Над городом, низко и тяжело, висели черные густые тучи. Казалось, они вот-вот упадут на землю…
Когда Аджап добралась до дома, был уже вечер.
Первой ее увидела мать и вся так и засияла от радости:
— Дочка!.. Вот осчастливила-то, родная!..
Она прижала Аджап к груди, а потом чуть отстранила и принялась рассматривать, любовно и придирчиво:
— Глади, уж и загореть успела!
— Это тебе в темноте так кажется. Папа дома?
— Дома, дома. С гостем сидит…
— С каким гостем?
— О, Аджап-джан, ты и не знаешь, кто к нам наведался! Сам Артык Бабалы!
Аджап от неожиданности прикрыла рот пальцами:
— Отец Бабалы?
— Ну да. Пойди, поздоровайся с ним.
Аджап чуть замялась:
— Нет, мама, потом… Ты пока не говори, что я приехала. Возьми вот чемодан… А мне нужно успеть в один дом.
— Куда это, дочка? Ты ведь только с дороги.
— Надо, мама, понимаешь. Ведь я получила новое назначение, на участок Бабалы Артыковича.
— Ой, хорошо, дочка!
— А он как раз в Ашхабаде. Ну… мне надо поговорить с ним.
— Бабалы-джан в Ашхабаде? Что же он к нам-то. не зашел?
— Стесняется, наверно. А может, у него времени не было,
— Все-таки ты заглянула бы в комнату. Ведь Артык-ага недаром к нам пожаловал…
— С каким-нибудь делом?
— С самым важным!.. Тебя за своего сына сватать.
Аджап залилась румянцем:
— Ой, мама!.. Стыдно мне…
— А бежать к жениху, даже с отцом не повидавшись, не стыдно?
— Мама!.. Я же сказала: мне надо с ним поговорить, я ведь теперь у него работаю.
Айджемал пристально, понимающе смотрела на дочь:
— Если у тебя дело, так оно может и подождать. Дела не решают на ночь глядя. Есть ведь еще в запасе и завтра, и послезавтра…
— Завтра он может уехать. А я еще неизвестно, когда попаду в Рахмет. У нас в Ашхабаде семинар… И ты, и отец успеете на меня наглядеться. — Во взгляде Аджап были и нетерпение, и мольба. — Я пойду, мама?
— Поскорей возвращайся, Аджап-джан!
Аджап, поцеловав мать, исчезла в вечернем непогодном сумраке.
Она без труда нашла дом Бабалы, но долго не решалась туда войти. Вспомнилось, как мать только что стыдила ее: ишь, сама к жениху побежала! Аджап не в силах была сдвинуться с места, будто кто спутал ей ноги крепкими веревками. Она знала кто: стыд. Ведь внешне все могло выглядеть и так, будто она навязывается Бабалы. Нет, пока не поздно, надо повернуться и уйти. Но и назад она не могла сделать ни шагу. Она так давно не видела Бабалы, так по нему стосковалась!
В общем, Аджап сама не заметила, как толкнула калитку и робко вступила во двор… Впрочем, там она приняла свой обычный независимый вид.
Каково же было ее огорчение, когда она услышала от домработницы Бабалы, Патьмы, что он совсем недавно отправился на вокзал, и поезд, наверно, уже ушел.
Аджап почувствовала себя так, будто ей подрубили крылья, которые принесли ее к дому Бабалы.
Приглядываясь к девушке, Патьма полюбопытствовала:
— А кто ты такая будешь, красавица?
— Если Бабалы Артыкович почему-либо вернется, то передайте, что заходила Аджап Мергенова.
— Аджап? Слыхала, слыхала о тебе. Может, пройдешь в дом? Я тебя чаем напою.
— Спасибо. Меня Дома ждут.
— А Бабалы-ага думал — ты на стройке.
— Я только что оттуда. И скоро опять туда полечу.
— Ну, значит, там и встретимся. Я тоже днями поеду к Бабалы-ага. А то непорядок у него дома-то, и поухаживать за ним некому… — Патьма многозначительно вздохнула — Живет бобыль бобылем… Хоть бы уж женился поскорей.
Аджап, покраснев, торопливо простилась с Патьмой и направилась домой.
Отца и Артыка она застала сидящими за сачаком. Они не спеша о чем-то разговаривали.
Приветливо поздоровавшись с обоими, Аджап, по приглашению отца, присела на ковер.
Артык, у которого при виде девушки потеплели глаза, обратился к ней ласково:
— Как поживаешь, кейгим, как здоровье, работа?
Аджап ответила, и завязалась общая беседа. Отец и Артык расспрашивали ее о строительстве, о том, как обстоят там дела с медицинским обслуживанием, о первых ее шагах на врачебном поприще. Аджап охотно делилась своими впечатлениями, приправляя свой рассказ легкой шуткой и снисходительной иронией по отношению к Самой себе.
Артыку понравились и скромность ее, и непринужденность. В душе он одобрил выбор Бабалы. И умная, и красивая, и серьезная — лучше невестки ему и не надо. Да и Айна наверняка останется довольна. А то все уши ему прожужжала: «Как бы не завлекла сынка нашего в свои сети какая-нибудь вертушка пустоголовая. У городских-то красавиц ветер в голове, только о нарядах и думают. Того гляди, женится Бабалы-джан не на радость нам, а на беду…» Нет, Бабалы, слава богу, не ошибся, в точку попал. Весь в отца!..
Когда Аджап сообщила, что будет теперь работать в Рахмете, Моммы и Артык обменялись счастливыми, понимающими взглядами. Отныне они уже с полным правом могли считать себя родственниками. Свадьба, видать, не за горами.
Разговор их был прерван появлением нежданного гостя Моммы встретил его радушным возгласом:
— О, кого я вижу! Здравствуй, Меллек, сын Велле-ка. Проходи, садись. — Он повернулся к Артыку, представил ему пришедшего: — Это мой бывший ученик, а нынче большая шишка: член коллегии Министерства водного хозяйства. Он с твоим сыном в одной упряжке. Знакомься, Меллек: это знаменитый Артык Бабалы, отец Бабалы Артыковича.
Меллек, бросив на Артыка какой-то хищный взгляд, принялся оправдываться:
— А я проходил мимо вашего дома, дай, думаю, загляну к своему старому учителю, мы ведь давно не виделись…
— Да, ты что-то совсем обо мне забыл.
— Моммы-ага, дел столько, что затылок некогда почесать!
— Я же говорю: важная птица!..
Аджап с приходом Меллека Веллека поскучнела. Она знала этого человека с детства, Гг всегда он был ей антипатичен. Неприязнь вызывала и его суетливость, как-то не сочетающаяся с грузной, солидной фигурой, и острые блестящие глаза, по которым нельзя было прочесть, что у него на уме, и отвислые, влажные губы… Сколько она помнила его — ни разу он не появлялся у них в доме с добром.
Насторожил он и Артыка. И подозрительным, за все цепляющимся взглядом, и узловатыми беспокойными пальцами, то сжимавшимися, то разжимавшимися, Меллек Веллек напомнил Артыку Абдыкерим-хана, вкрадчивого и коварного. Внешнее сходство, конечно, ни о чем еще не говорило, но Артык привык доверять своему чутью — оно обычно его не обманывало.
Едва усевшись за сачак, Меллек Веллек принялся разливаться соловьем:
— Я счастлив, что вижу вас, Артык-ага! Вы — гордость нашего народа. Да продлится ваша жизнь на радость всем туркменам!
Артыка покоробило от этой грубой и, как он сразу почувствовал, неискренней лести.
— Хватит петь мне хвалу, уважаемый, — осадил он Меллека. — Ты ведь не придворный поэт. Расскажи-ка лучше, как продвигается строительство Большого канала. Ты, верно, в курсе дела. А мы, как тебе должно быть известно, ждем воды, открыв рты, как голодные птенцы…
— Понимаю, понимаю вас, Артык-ага!.. Вся республика только и говорит, что о канале. — Меллек солидно наморщил лоб. — Что ж, работа идет полным ходом. Строители трудятся поистине героически. Но и средств расходуется больше, чем мы предполагали. Так что один аллах ведает, чем все кончится…
Артык в недоумении поднял брови:
— По-твоему, народные деньги летят на ветер?
— Не сами летят, Артык-ага, не сами. На ветер их пускают плохие хозяева.
— Но главный хозяин стройки — твое министерство…
— Э, нет, Артык-ага, вы не знаете истинного положения дел! — Меллек огляделся, словно кто мог его подслушать, сказал, заговорщически понизив голос: — Только обещайте, Артык-ага, что этот разговор останется между нами.
— Может, я еще поклясться должен?
