Что это? Тамара, вздрогнув, опустила руки на колени и внимательно посмотрела в репродуктор. Не ослышалась ли она? Или кто–то, действительно, произнес это слово, это замечательное слово, которого она ждала так долго? С нарастающим волнением, глубоко дыша, она слушала дальше.
«…Сегодня же войска Степного и Воронежского фронтов сломили сопротивление противника и овладели городом Белгород.
Месяц тому назад, 5 июля, немцы начали свое летнее наступление из районов Орла и Белгорода, чтобы окружить и уничтожить наши войска, находящиеся в Курском выступе, и занять Курск.
Отразив все попытки прорваться к Курску со стороны Орла и Белгорода, наши войска сами перешли в наступление и 5 августа, ровно через месяц после начала июльского наступления немцев, заняли Орел и Белгород.
Тем самым разоблачена легенда немцев о том, что будто бы советские войска не в состоянии вести летом успешное наступление.
В ознаменование одержанной победы…»
Дальнейшее Тамара не слышала. Радость охватила ее, и она даже несколько растерялась. Ее город, ее родной город, в котором была знакома каждая улица, каждая площадь, в котором остались ее отец, и мать, этот город был, наконец, свободен! Почти два года она не получала из Орла писем, и больше двух лет она не видела своих родных. А теперь Орел освобожден. Снова свободен!
Отложив шитье, Тамара поднялась. Она испытывала потребность двигаться, что–то делать, куда–то спешить, с кем–то говорить. Подойдя к зеркалу, она оправила прическу и надела берет. Но тотчас же сняла его и отложила. Повернувшись, она бросила взгляд на спящую подругу. Ничего не слышавшая Катя дышала глубоко и ровно. Разжатый кулачок ее спокойно лежал на подушке рядом с головой.
«Как она может спать, когда передали такое известие?» — подумала Тамара. Ей захотелось разбудить ее и поделиться своей радостью. На носках она подошла к койке и шопотом позвала:
— Катя!
Не получив ответа, она положила руку на ее плечо и легонько толкнула. Тело спящей безвольно качнулось, но глаза остались закрытыми.
— Катя! — позвала она уже громче. — Да проснись же! Проснись, говорю тебе! — Разжигаемая нетерпением, Тамара принялась решительно тормошить подругу.
Наконец, катины веки вздрогнули и приподнялись.
— Что?.. — спросила она, лениво потягиваясь. — Что?
— Орел! Орел освобожден! Вставай!
— Сейчас… — Катя сладко и откровенно зевнула, а потом, повернувшись лицом к стене, сделала попытку заснуть снова.
— Катюша, лентяйка! — притворно рассердилась Тамара. — Разве можно спать в такой день? Поднимайся!
Она насильно усадила подругу на кровать и, не будучи в силах сдерживаться, расцеловала крепко и настойчиво.
Еще раз зевнув, Катя пришла в себя. Не отвечая на объятия и недоумевая по поводу их происхождения, она невольно спросила:
— Что же, наконец, случилось? Ничего не понимаю. Объясни толком.
— Орел! Понимаешь? Мой город освободили. Сейчас приказ Сталина передавали. Орел и Белгород. Понимаешь?..
— Ну, хорошо, — заявила она, потягиваясь. — Предположим, освободили. Ну, а я при чем? За что ты меня целуешь?.. — Катя посмотрела в лицо Тамаре, положила руку на ее лоб и серьезно сказала: — Мне кажется, у тебя жар.
— Чудачка ты. Да ведь я же рада! Я сейчас готова не только тебя, а всех расцеловать!
— Всех? — с сомнением спросила Катя.
— Конечно всех!
— Даже Льва Аркадьевича?
— Даже и его! Ведь такой день бывает раз в жизни!
— А если он рассердится?
— Кто?
— Лев Аркадьевич.
— Не рассердится он, чудачка ты моя, — весело сказала Тамара. — Он поймет.
Катя заинтересовалась.
— А доктора Юрия Петровича? — спросила она, подумав.
— Что? — не поняла Тамара.
— Ну, доктора Ветрова ты бы тоже поцеловала?
— Поцеловала бы.
Это Кате уже почему–то не понравилось. Она отвернулась и обиженно замолчала. Но дуться долго она не умела. Вскоре на ее лице опять появился интерес, и она спросила:
— А… а… — она запнулась от невероятной мысли, пришедшей к ней внезапно, и, собравшись с духом, решительно выпалила: — А нашего повара, дядю Гришу?
— И его бы тоже. И вообще всех, всех!
— По–моему, ты врешь, — усомнилась пораженная Катя. — А еще хвалишься, что всегда говоришь правду! Нехорошо…
— Я и сейчас говорю правду, — рассмеялась Тамара.
— А докажи!
— Как?
— Как… — Катя некоторое время думала, нахмурив брови. Потом она просветлела: — А вот как: ты поцелуешь первого, кто придет к нам в комнату сегодня, не говоря ему перед этим ни слова. Ладно?
— Да ведь к нам никто не ходит, Катя.
— Ну, а если все–таки кто–нибудь придет. Поцелуешь?
— Если придет — поцелую.
— Серьезно?
— Вполне серьезно, Катюша, очень серьезно, чрезвычайно серьезно… Впрочем, нет! Мне не хочется быть сейчас серьезной. Я так рада, так рада!.. Я хочу дурачиться, бегать, прыгать, как маленькая, как школьница… Если бы ты знала, как это хорошо! Послушай, Катя, — предложила она неожиданно, — давай играть в догонялки. Чур, не я…
Тамара отскочила в сторону. Катя прыгнула с кровати и, как была, в легком платьице, босая, бросилась ее догонять. На середине комнаты она настигла ее. Тамара попыталась вырваться. Борясь, они приблизились к кровати и вместе упали на нее, задыхаясь и смеясь.
— Все равно я сильнее тебя, — пыхтела раскрасневшаяся Катя, пытаясь высвободиться из–под прижавшей ее подруги. — Все равно сильнее… Ну, довольно, пусти. Дай я оденусь…
Отдуваясь, они уселись рядом. Застегивая ремешки туфель, Катя напомнила:
— Только смотри, не забудь об уговоре.
— О каком?
— Поцеловать того, кто к нам придет. Если ты меня обманешь, я никогда не буду тебе верить.
— Хорошо, хорошо, не забуду, — ответила Тамара, не придававшая особенного значения ее словам. Гости в их комнате были очень редким явлением, и она почти ничем не рисковала, обещая Кате сдержать слово, брошенное под горячую руку. — Знаешь, — мечтательно проговорила она, следя, как Катя оправляет подушку, — знаешь, когда я получу отпуск, я поеду в Орел. Зайду в школу, где училась, пройдусь по улицам… Только там, вероятно, все разрушено. А мне хочется, чтобы сохранилась моя школа. Я загляну в свой класс. Помнится, на выпускной контрольной я сильно нервничала и сделала несколько ошибок. Я даже написала «копуста», поставив вместо «а» букву «о». Наша учительница еще посмеялась потом, сказав, что я похожа на одного чеховского чиновника, который тоже писал «копусста»… Смешно! А я так была огорчена тогда… На школьном дворе у нас была волейбольная площадка. Бывало, мы собирались там после занятий и играли. Как это все было интересно… — Музыка из репродуктора заглушила ее слова. Тамара выключила радио и продолжала: — И неужели же все это разрушено? Неужели там была война, и все исковеркано снарядами? Как не хочется этому верить! И по моей школе, может быть, ходили немцы?
Тамара задумалась и умолкла. Она вспомнила о своих родителях, и ею снова овладело жгучее беспокойство: живы ли? Она попыталась отогнать невеселые мысли и уверить себя, в том, что с ними ничего не случилось. Теперь она должна ждать писем, и ей так захотелось получить их побыстрее. И, может быть, они уже идут к ней, эти письма?
Катя не мешала ей. Она стояла у зеркала и почему–то время от времени посматривала на часы.
В дверь слабо постучали.
Катя наспех закрыла пудреницу: из–под крышки вылетело белое облако. Подскочив к подруге, она толкнула ее в бок и с искрящимися от смеха глазами шепнула:
— Условие помнишь?.. — Она прыснула, справилась с душившим смехом и тоненьким голоском, стараясь быть солидной, пропищала: — Войдите, пожалуйста.
На пороге появился Ростовцев. Опираясь на крепкую трость, он остановился у входа и поздоровался. Ему никто не ответил. Катя взглянула на него с недоумением, подумала и спряталась за спину Тамары.
— Ну? — шепнула она ей и подтолкнула вперед. — Иди же! — Не сдержавшись, она снова прыснула и зажала рот… — Ага, боишься! А еще говорила…
Тамара нетерпеливо повела плечами:
— Отстань!
В первое мгновение она растерялась. Со страхом она смотрела на стоявшего в другом конце комнаты Бориса, ощущая, как колотится ее сердце. Ей показалось ужасно диким то, что она должна была сделать, согласно обещанию, данному так неосторожно. Некоторое время она оставалась неподвижной. Потом, движимая каким–то странным чувством, шагнула вперед и сказала вслух Кате:
— И совсем не боюсь!
Застыв на какую–то долю секунды в нерешительности, она вдруг спокойно взглянула в глаза Борису и твердо двинулась ему навстречу. Положив руки ему на плечи, она приподнялась на носках и поцеловала его в губы.
