— Для нас, представителей одной из самых древних профессий на земле, профессии хлебороба, колхоз означает многое. В этом слове слилось воедино и прошлое, и настоящее, и будущее. Колхоз для крестьянства поистине стал настоящей школой коммунизма!
…Четыре дня продолжался съезд. За работой его с интересом следила страна. Наверное, и крестьяне Мещеры слушали выступление своего делегата по радио, а многие видели его и на экранах телевизоров.
Съезд единодушно принял новый Примерный устав колхоза, а в первых строках его сказано: «Колхозный строй — неотъемлемая часть советского социалистического общества: это намеченный В. И. Лениным, исторически проверенный и отвечающий особенностям и интересам крестьянства путь его постепенного перехода к коммунизму».
На съезде же был избран Всесоюзный совет колхозов. Выбрали в него наиболее опытных председателей, передовиков производства и специалистов сельского хозяйства. В числе избранных был и Аким Васильевич Горшков.
В Гусевском райкоме КПСС мне сообщили новость:
— Скоро среди председателей мещерских колхозов появится ученый человек — кандидат сельскохозяйственных наук.
— Кто же это?
— Гинин, председатель Уляхинского колхоза имени XVI годовщины Октября. Заканчивает кандидатскую диссертацию на тему: «Рациональное использование трудовых ресурсов села»…
О Гинине я слыхал, но познакомиться с ним еще не имел случая.
— А вы поезжайте в Уляхино, — посоветовали в райкоме.
Дело было осенью, и я усомнился:
— Боюсь, не проеду — дорога-то уж очень плохая.
— Да что вы! — обнадеживали райкомовцы. — До Курлова шоссе превосходное. А от Курлова до Великодворья прокладывается дорога с гудронным покрытием. Правда, она еще не закончена, но проедете за милую душу.
И я решился поехать.
Дорога, о которой говорили в райкоме, шла по широкой просеке. Лесная чаща по сторонам ее уже наряжалась в осенний убор. Среди темного ельника пронзительно ярко желтели березы. Попадались рябины, увешанные красными гроздьями ягод. Пламенели кое-где костры осин.
На дорожном полотне еще велись отделочные работы, поэтому часто встречались объезды.
— Долго у нас возятся с этой дорогой, — заметил водитель. — Четвертый год строят. А нужда в ней большая: жизненная артерия.
Чтобы попасть в Уляхино, надо свернуть с «жизненной артерии» влево, на проселок, проложенный по песчаным перемычкам вдоль речки Гусь. Тут на повороте машину. остановила девушка в резиновых сапожках и синем плащике из болоньи и такой же синей косынке.
— Не подбросите ли меня до Аксенова?
— Мы на Уляхино едем, — ответил водитель.
— В «Шестнадцатую годовщину»?
— Так точно.
— Ну, хоть до Сивцева довезите.
— Ладно, садись, — согласился водитель и, обернувшись ко мне, сказал: — Это наш зоотехник из управления.
Забравшись в машину, попутчица объяснила, что едет по служебным делам на ферму аксеновского колхоза.
— Почему же голосовать пришлось? Видимо, машина сломалась?
— Какая там машина! — усмехнулась девушка. — У нас в управлении девять агрономов и зоотехников, а машина на всех одна. Вот и приходится голосовать на дорогах, чтобы на попутной до колхоза добраться. А вы — в Уляхино? Значит, к Степану Петровичу Гинину. Туда сейчас многие ездят.
— Что так?
— В славу входит колхоз.
Возле Сивцева попутчица распрощалась с нами. До Аксенова отсюда было недалеко. Да и Уляхино уже виднелось за березовой рощицей.
Из опыта жизни люди черпают и хранят в своей памяти множество разных примет. Одни из них касаются явлений природы, например: если перед закатом солнца мошкара толчется роем, то завтра день будет ведренный; стрижи летают низко, над самой землей, — к дождю. Другие приметы относятся к жизни самих людей: если, проезжая деревней, увидите избы с заколоченными окошками, знайте — худо живется здесь людям, вот и уезжают они искать свое счастье на стороне. Если же заметили, что улица обновляется: в одном месте крылечко прирублено, в другом — изба от новых наличников стала как бы глазастее, а там и вовсе новый сруб желтеет смолистыми бревнами, — значит, здесь колхозники неплохо живут, прочней на земле закрепляются.
Уже при самом въезде в Уляхино в глаза бросилось много новых построек. Справа от дороги виднелись крытые серым шифером корпуса заводского типа. Вытянувшаяся двумя порядками широкая деревенская улица вела к площади, и там у поворота в проулок возвышалось еще недостроенное, но уже подведенное под крышу кирпичное двухэтажное здание с широкими окнами и широким парадным крыльцом, возле которого грудой лежали чугунные батареи парового отопления.
Несколько в стороне от жилья буквой «Ш», в три линии, разместились кирпичные же одноэтажные постройки, судя по всему — помещения животноводческих служб.
— Куда поедем — к гостинице, клубу или к правлению колхоза? — спросил водитель.
— А что, здесь даже гостиница есть?
— Недавно открылась.
— Ну в гостиницу мы еще успеем, а сейчас давайте к правлению.
Правление уляхинского колхоза помещалось в старой, неказистой избе. Одна из комнат была занята бухгалтерией, в другой — за небольшим канцелярским столом сидел моложавый черноватый мужчина в нейлоновой куртке и разговаривал по телефону. Кончив разговор, он поднялся из-за стола и, здороваясь, назвал себя:
— Гинин.
…Что бы там ни говорили, а артельное дело, как, впрочем, и всякое другое общественное дело, во многом зависит от инициативы, сметки и организаторского таланта руководителя. Степан Петрович Гинин по природе и воспитанию человек городской. Родился он в небольшом украинском городке, учился в Московском институте имени Плеханова, а потом работал заместителем директора на одном из стекольных заводов Гусь-Хрустального района. Но лет десять назад его, еще молодого коммуниста, вызвали в районный комитет партии и предложили поехать в деревню, чтобы помочь отстающему колхозу.
Так Гинин оказался председателем уляхинского колхоза.
Колхоз тогда бедствовал. Сеяли здесь преимущественно картошку, но урожаи собирали ничтожные, скот от бескормицы пропадал.
По спискам в Уляхине числилось около двухсот трудоспособных колхозников, а фактически в артельном хозяйстве работало не более тридцати. Остальные уходили из деревни в поисках надежного заработка.
Молодежь, едва окончив школу, также стремилась уехать в город на фабрику или на стройку. Даже комсомольская организация в колхозе распалась.
Новый председатель поселился у одинокой бабки Ульяны и стал присматриваться к хозяйству, советуясь с теми немногими, кто еще держался за колхоз, и раздумывая, как бы поправить дело.
Однажды осенним вечером на квартиру к нему явились двое мужчин, выставили на стол поллитровку, скомандовали бабке, чтобы подала стаканы да чего-нибудь закусить, и, обратившись к Гинину, предложили:
— Садись, председатель, выпей.
Степан Петрович отказался.
— Что такое? Неужели не пьешь?
— Нет, почему же, выпиваю. Только вопрос, с кем, когда и по какому поводу.
— Ясно. На вопрос отвечаем. С кем? С рядовыми колхозниками. По какому поводу? А вот по какому: вернулись мы с лесозаготовок из Карелии. Денежки пока есть, значит, погуляем немного, а потом снова на заработки. Ты дашь нам справку, что правление колхоза отпускает нас на три месяца.
— А я такой справки не дам. В колхозе работайте.
— За «палочки»?
— Все зависит от того, как работать.
— Ясно. Бабка, убирай закуску, мы пошли, а тебе, председатель, отсюда уезжать надо…
Через несколько дней, когда Гинин запоздно возвращался из правления к себе на квартиру, в переулке его встретили выстрелом из ружья. Стрелявший промахнулся. Но предупреждение «тебе отсюда уезжать надо», видимо, было нешуточным.
И все-таки председатель из Уляхина не уехал. Зимой ему удалось организовать при колхозе небольшую мастерскую: изготовляли черенки для лопат, топорища, метелки и прочие предметы хозяйственного обихода. На поставку их заключили договор с городом. К весне появились деньги. Дояркам, пастухам и пахарям стали ежемесячно выдавать зарплату. Это уже радовало колхозников. Хоть что-то есть! В полеводстве решили организовать звенья и оплату производить в зависимости от урожая: кто больше соберет, тот больше получит. Во время сенокоса на заготовке кормов установили натуральную оплату: заготовишь больше сена и силоса для колхозного скота, тогда и для своей коровы получишь.
Материальная заинтересованность способствовала тому, что число колхозников, работающих в артельном хозяйстве, стало увеличиваться.
Все это теперь уже в прошлом. Споры о том, кому и сколько платить, как приохотить людей к колхозной работе, чем заинтересовать молодежь, чтобы она оставалась в родной деревне, — все уже в прошлом.
