Все это теперь уже в прошлом. Споры о том, кому и сколько платить, как приохотить людей к колхозной работе, чем заинтересовать молодежь, чтобы она оставалась в родной деревне, — все уже в прошлом.
Ныне в уляхинском колхозе каждый занят артельным делом. Средний возраст здешних колхозников — тридцать пять лет. Одних комсомольцев более ста человек.
За десять лет урожаи картофеля и овощей повысились в три раза. Стадо коров с двухсот пятидесяти голов увеличилось до тысячи. Хозяйство обзавелось машинами, окрепли подсобные промыслы и стали давать немалый доход. Появился достаток.
Десять лет назад, когда новый председатель только приехал в Уляхино, в избах колхозников не было электричества. Долгие осенние вечера люди коротали с керосиновой лампой, а то и с лучиной. Теперь к электричеству так привыкли, что даже удивляются, как могли жить без него.
За эти годы в колхозе построен клуб, открылась библиотека.
— А теперь достраиваем новое помещение для колхозной конторы, — рассказывал Гинин. — Заметили на площади двухэтажное здание? Вот туда и переберемся из этой избушки.
Деревенская гостиница, куда потом повел меня председатель, могла бы сделать честь любому районному городу: уютные комнатки, в холле телевизор, буфет.
— Как же удалось вам за столь короткое время добиться таких перемен? — спросил я.
— Во-первых, в эти годы партия и правительство приняли ряд мер, направленных на укрепление колхозов и повышение материального благосостояния колхозников, — сказал Гинин. — Одно только повышение закупочных цен на продукты сельскохозяйственного производства уже значительно увеличило доходы колхоза. А во-вторых, нам помог опыт колхоза «Большевик». Там нашли правильное сочетание сезонного земледельческого труда с подсобными промыслами.
— Почему — сезонного?
— А как же! Ведь большинство колхозников занято полевыми работами, имеющими сезонный характер. Весной, летом и осенью люди работают в поле с рассвета до заката солнца. Как у нас говорят — от темна дотемна. А зимой в поле делать почти что нечего. Правда, животноводы заняты на фермах, ремонтники — на ремонте колхозного инвентаря. Но какое-то число трудоспособных колхозников в зимние месяцы все же остается незанятым. Раньше эти люди уходили на заработки. Но ведь разумнее и выгоднее найти для них дело в своем же колхозе, то есть создать здесь подсобные промыслы. Для мещерской стороны это особенно важно. Аким Горшков, обладающий огромным хозяйственным опытом, понял это и первым проверил на практике, а нам уже легче было. Мы, как бы сказать, прошли школу Горшкова. Впрочем, мне, горожанину, чтобы познать особенности сельскохозяйственного производства, пришлось начинать учиться с азов. Прочел уйму книг, советовался с деревенскими практиками. Да и сейчас продолжаю учиться…
На обратном пути из Уляхина я заехал на Нечаевскую, в колхоз «Большевик».
В конце улицы, как сказали бы раньше, за околицей, работал бульдозер, грузовики подвозили бетонные блоки, кирпич и бревна. Землекопы рыли траншею для укладки водопровода. Тут, на этой стройке, я и встретил старого председателя. В свои семьдесят четыре года он был по-прежнему хлопотлив и, как всегда, с раннего утра занят хозяйственными делами.
— Аким Васильевич, когда же вы кончите строиться? — спросил я.
Горшков блеснул в мою сторону выпуклыми стеклами очков и ответил:
— Никогда! Мы, знаете ли, поколение строителей… Ну, вот что — пока идите ко мне домой, отдохните с дороги, а я, как немного освобожусь, подойду, и вечерком побеседуем.
Вечерком за чаем я рассказал ему, куда ездил, и, между прочим, передал слова уляхинского председателя о «школе Горшкова». Аким Васильевич недовольно поморщился и, шевельнув кистью правой руки, словно отбрасывая что-то, сказал:
— Какая там школа! Конечно, хозяйственный расчет и коллективизм — наша главная линия. На механизацию производства, на мелиорацию и расширение пахотных площадей, на строительство мы не жалеем никаких денег. Рубль, разумно вложенный в производство, непременно даст прибыль. Но разве только рубль всему голова?
Он задумался, устремив взгляд в одну точку, и после некоторого молчания продолжал:
— Колхоз не только производство. Это еще и общая жизнь, общежитие, или, выражаясь по-старому, жизнь на миру. Вот о чем нельзя забывать.
Наши мысли и действия направлены на то, чтобы перестроить жизнь, уничтожить все признаки старой, нищей деревни. И я знаю, что они будут уничтожены безвозвратно. Но это вовсе не значит, что мы начисто отвергаем все прошлое. Многое из векового уклада крестьянской жизни надо сохранить и даже умножить. Вот, например, сознание, что ты живешь на миру и за каждый свой поступок несешь ответственность перед миром, то есть перед обществом. Это старое деревенское правило годится не только для нас, но и для будущего коммунистического общежития. А извечная сыновняя любовь к земле? Да ведь именно от нее родилось трудолюбие, как высшее выражение характера земледельца, И от этой любви нам тоже не надо отказываться. — Горшков закурил папиросу и, сделав две-три затяжки, положил ее в пепельницу. — Теперь я все чаще думаю об этом, — продолжал он. — Вот мы начали с малого. Жили бедно, работали много и тяжело. Потом подросло второе поколение колхозников. Оно уже образованнее и дальновиднее нас. Мы передали ему не только большое богатое хозяйство, но и любовь к земле и ту веру, которая объединила нас. Наши наследники и есть самое большое богатство из всего, что нажито и создано нами…
За окнами осенний ветер срывал с деревьев пожухлые листья. По стеклам дробно стучали капли дождя. В комнату заглянула Прасковья Георгиевна и напомнила:
— Пора отдыхать, время позднее.
— Сейчас, — ответил Горшков, — сейчас ляжем.
Но прежде чем идти спать, он, как бы заканчивая разговор, сказал:
— Давеча вы спросили, когда мы кончим строиться, а я ответил вам: никогда. Это мое убеждение. Вот мы живем на земле. На земле работаем, от земли кормимся. И каждый обязан передать эту землю сыну более устроенной, чем принял сам. А сын должен ее еще больше украсить, прежде чем передать уже своему сыну. В этом заключается смысл нашей жизни, и ради этого мы живем на земле. Вот, таким образом.
Летом 1972 года в Мещере бушевали лесные пожары, захватившие земли колхоза «Большевик» и причинившие ему немалые бедствия.
В июне 1973 года я решил побывать на Нечаевской. В Гусь-Хрустальном мне сообщили, что старший Горшков нездоров. «Старший Горшков» — говорят потому, что сын Акима Васильевича, Александр, окончивший Тимирязевскую академию, работает в том же районе начальником сельхозуправления, и называют его Горшковым-младшим[4].
— А что же с Акимом Васильевичем?
— Так ведь не всякому молодому под силу пережить такую беду, какая обрушилась на колхоз прошлым летом. А Акиму Васильевичу нынешней осенью семьдесят пять лет исполнится. И здоровье у него уже не богатырское: два инфаркта перенес…
Однако, прослышав, что я в Гусь-Хрустальном, Горшков позвонил по телефону и сказал, что высылает за мной машину.
Лесная дорога от Гусь-Хрустального до станции Нечаевской, возле которой расположена центральная усадьба колхоза, знакома мне хорошо. Она всегда радовала меня то чистотой столетнего бора, подступавшего чуть ли не к самому полотну асфальта, то пронзительной зеленью березняка вдоль низинной луговины у Мокшара, то ершистыми молодыми сосенками возле Волчихи. На этот раз дорога выглядела совсем невесело. То там то здесь виднелись следы прошлогодних пожаров: хаотично поваленные обгорелые деревья, белесые кучи золы, мертвенно темные площади опаленного березняка. Только у самой колхозной усадьбы горельник был уже расчищен и над угольно-черной вырубкой поднимались ровные поленницы дров.
Я проехал прямо к Горшкову. Он выглядел исхудавшим, осунувшимся, но бодрился:
— Вчера, знаете ли, профессор из Владимира был. Иу и наши врачи. Устроили консилиум и разрешили понемногу вставать! Сказали, что даже в машине проехаться можно. Немножко, минут по двадцати в день. Мне, знаете ли, болеть сейчас некогда. — Он потянулся было к пачке «Беломора» — закурить, но посмотрел на жену и отвел руку. — Да… Вот такие у нас неприятности. Ужасное было лето! Деревня Вековка сгорела за двадцать минут. Жителей мы, конечно, успели эвакуировать. Имущество в основном тоже спасли, а дома и хозяйственные постройки сгорели…
С горечью рассказывал Горшков о гибели благоустроенных пастбищ и богатых лугов.
— Наверное, из-за этого пришлось сократить поголовье скота?
— Нет, знаете ли, поголовье скота у нас сохранилось полностью. Правда, зима была довольно тяжелой. И все же по молоку мы вышли на уровень ранее намеченных планов, а по мясу даже превысили план.
