Рахиль, мать Иосифа, умерла при родах – Вениамина. Об этом сказано в главе 35-й, это не учтено в рассказе про сон Иосифа.
Рассказы складываются по своим законам, не только повторяя прежде сказанное.
Во сне Иосифа мертвая преклоняется перед живым. Иаков в Библии не замечает этого.
Сны в древних новеллах и романах – как бы первая, еще иллюзорная ступень свершения действия; они увеличивают занимательность и, предупреждая событие, увеличивают его значимость.
То, что Иосиф не является родоначальником одного из колен Израилевых, отметил Томас Манн.
В книге Чисел, в главе 34-й, упоминается только доля сыновей Иосифа (стих 23-й). У Иисуса Навина (гл. 14, стих 4-й) сказано, что от сынов Иосифа произошло два колена, но в книге Псалтырь в псалме 77-м сказано иное: «И отверг шатер Иосифов...» (стих 67-й).
Не буду разбирать многих мест с упоминанием Иосифа, но впечатление такое: этот герой Библии занимает в ней особенное, почетное и в то же время спорное место. Я думаю, что именно поэтому Томас Манн избрал героем для своего романа Иосифа Прекрасного.
Сыновья Иакова пасли свои стада в долинах Палестины – это подчиненные отца, они принадлежат ему вместе со стадами: одни братья произошли от законных жен, другие были рождены рабынями по поручению жен. Это суровые, дикие люди.
Мимо пастбищ, но в стороне от них проходят дороги в Ассирию, Египет, проходят караваны. Иосиф – человек отдельный; у него цветная одежда, данная отцом за то, что он сын от любимой жены, и за то, что Иосиф отцовский соглядатай. «И доводил Иосиф худые о них слухи до отца их», – сказано в главе 37-й книги Бытия об отношении Иосифа к братьям.
Иосиф талантлив. Мудрость молодого человека, избранность его, дальновидность выражены в том, что Иосиф сам видит вещие сны, а потом может толковать вещие сны фараона.
С большей определенностью в Библии мудрость не выражалась.
Повесть об Иосифе, включенная в Библию, могла бы быть своеобразной повестью о житейской удаче, но Иосиф не только удачлив, он предвидит будущее, он спасает народ от голода. То, что это делается путем залога земель, то, что фараон становится владельцем тех земель, – попытка объяснить факт особого характера владения землей в Египте.
Иосиф добр, хотя он и коварен. Он прощает братьям то, что они хотели его убить, то, что они продали его в рабство. Прощает за то, что они прежде всего братья, а потом, они не предали Вениамина. Доброта сильного человека привлекала людей к образу Иосифа.
Характеристика Иосифа дается в завещании отца – Иакова. Завещание занимает всю 49-ю главу книги Бытия, поэтому я не буду ее приводить целиком. Вот характеристика Рувима. Сперва скажем, что Рувим больше всех братьев жалел Иосифа, но вот что ему говорит отец:
«Рувим, первенец мой! ты – крепость моя и начаток силы моей, верх достоинства и верх могущества» (стих 3-й).
«Но ты бушевал, как вода, не будешь преимуществовать. Ибо ты взошел на ложе отца твоего; ты осквернил постель мою...» (стих 4-й).
Дальше следует осмысление того, что сделали другие братья, мстя за изнасилование Дины. Месть была коварна и жестока. Вот что сказано об этих братьях: «Симеон и Левий братья, орудия жестокости мечи их» (стих 5-й).
«В совет их да не внидет душа моя, и к собранию их да не приобщится слава моя. Ибо они во гневе своем убили мужа, и по прихоти своей перерезали жилы тельца» (стих 6-й).
Перечисляются еще несколько братьев – суровых и грозных людей. В стихе 14-м говорится: «Иссахар осел крепкий, лежащий между протоками вод».
Он характеризован как человек, приспособленный к рабству.
В стихе 17-м сказано: «Дан будет змеем на дороге, аспидом на пути, уязвляющим ногу коня, так что всадник его упадет назад».
Это суровые люди, суровые друг к другу: отец их осуждает.
Иосиф характеризован иначе (стих 22-й): «Иосиф – отрасль плодоносного дерева, отрасль плодоносного дерева над источником; ветви его простираются над стеною».
Это другая сфера сравнений. Это дерево из сада около воды, могучее дерево, издали видное, существовавшее не только для себя.
Томас Манн понял отдельность, человечность Иосифа и использовал библейские предания в романе.
Были тягчайшие годы мировой истории. Фашисты проповедовали жестокость как религию. Они считали себя избранниками избранного народа, противопоставляли свою расу всем расам, гордились жестокостью.
Урок народам надо было дать на примере всем известном, увидавши старое по-новому.
Доброта Иосифа человечна и не унижает силу, а возвышает ее. Доброта Иосифа простирается на другие народы.
Томас Манн дал прекрасный образ мечтателя, руководителя, человека, которого горькая судьба привела к ласковости, прощению, любви и к пониманию будущего.
Добрый, хотя и по-человечески и по-мальчишески хвастливый, Иосиф – совсем не святой, но он изменяется в понимании окружающих и становится мягко-человечным. Люди вокруг него тоже изменяются в романе.
Иосифа бросили в колодец, потом продали в Египет. Там он возвысился. Потом он был оклеветан женщиной и брошен в тюрьму, но и там стал подручным тюремщика по хозяйственным делам.
В тюрьме Иосиф разгадал два сна. Один сон предвещал смерть заключенного, другого заключенного разгаданный сон предупреждал о том, что узник будет освобожден через три дня. Освобожденный вернулся ко двору фараона, должен был помочь Иосифу, но забыл о нем.
Но сам фараон увидел сон – двойной сон о тучных и худых коровах, о тучных и пустых колосьях.
Никто не мог разгадать сон, тогда освобожденный вельможа, из угодливости к владыке, вспомнил об Иосифе. Иосиф разгадал сон: дело шло о годах урожая и годах голода. Ему было поручено скупать хлеб.
Новелла включает предупреждающие сны: злобу и зависть братьев, заключение в яме, отсылку в Египет, клевету, снова разгаданные сны.
Братья принуждены приехать в Египет, чтобы купить хлеб. Нет другого хлеба в соседних странах – так говорится в новелле, путь братьев подсказан необходимостью.
Иосиф, вознесенный фараоном, мог бы и раньше известить отца о том, что он жив, но новеллы имеют свои условные законы – они исключают очевидное и включают то, что должно обусловить торможение движения фабулы, замкнутость в себе.
Иосиф увидел братьев: они приехали без Вениамина. Он мог бы упрекнуть их и завершить узнавание – открыть себя.
Но он сдержался, вышел, заплакал, вымыл лицо, вернулся. Он сказал, что покупатели должны привести еще младшего брата – Вениамина. Он мучит братьев этой еще непонятной угрозой и требует от них залога – брата Симеона, «связав его перед глазами их» (книга Бытия, гл. 42).
Менее всех виноват Рувим, он все время под гнетом неосознанного раскаяния и говорит перед Иосифом, не узнанным братьями: «...не говорил ли я вам: «не грешите против отрока»? но вы не послушались; вот, кровь его взыскивается».
Посмотрите, как мягко в этой знаменитейшей новелле заторможено и затруднено действие, как вписаны в нее препятствия и узнавания, то, что потом греки в своей драматургии называли перипетии, и как она не мифологична.
В Библии в главе 45-й узнавание братьями Иосифа совершается по его воле, он сам задерживал узнавание, потому что это торможение как бы и наказание братьев, которые хотели убить его и только сейчас понимают свою вину. Иосиф сам объявляет свое имя братьям.
«Иосиф не мог более удерживаться при всех стоящих около него, и закричал: удалите от меня всех. И не оставалось при Иосифе никого, когда он открылся братьям своим.
И громко зарыдал он, и услышали Египтяне, и услышал дом фараонов.
И сказал Иосиф братьям своим: Я Иосиф, жив ли еще отец мой? Но братья его не могли отвечать ему; потому что они смутились перед ним».
Тут есть характер Иосифа, его крик, его жажда узнать о доме, все это записано знаками искусства того времени.
С тетивы слетает стрела усиленной эмоции.
События романа – и не только они, а все черты художественного произведения – здесь так построены, чтобы через неполные повторения и торможение заставлять медленно перебирать ступени чудесной судьбы Иосифа, человека, отказавшегося не от гордости, а от мести.
Значение моральных решений, противоречие их в композиции становится согласованием.
Осуществляется основной закон гармонии.
Частным случаем гармонии здесь является и фабула, и образы, и характеристика героев.
Кажущаяся неисполнимость задач, задаваемых в волшебной сказке, иного происхождения, чем хитрости Иосифа, затрудняющего узнавание своим возвышением.
Это смены способов торможения, и их можно разгадать и объяснить не из истории и не из предыстории, а из законов художественного построения, которое жаждет дать человеку «выпуклую радость узнавания», передать ему миропонимание автора.
Вот почему новелла эта оказалась бессмертной. Она вошла в книгу Бытия, как новый голос. Это не только рассказ о преступлении, но и повесть о прощении преступления.
