— Посидим немного.
— Если ты позволишь…
Комната была небольшая. Слева от окна — кровать, дальше, у стены, шкаф. У самого окна стоял маленький столик с зеркалом и еловыми ветками в кружке с водой, а направо, под двумя увеличенными портретами родителей Аустры, помещался диван. Они сели на него.
— Вот мы и у тебя, — сказал Зандав.
— И никто об этом не знает, — проговорила Аустра.
— А если бы узнали, что тогда?
— Какое это имеет значение? Никому нет никакого дела.
— Даже отцу?
— Он не интересуется моими делами.
— А другие?
— Ну, это мне безразлично.
— А что тебе не безразлично?
Приникнув к самому уху Зандава, она шепнула:
— То, о чем ты думаешь.
За окном покачивались ветви яблони; еле слышно, словно робко приветствуя, шуршал об оконное стекло снег. Из кухни доносилось пение сверчка. Зандав держал руки Аустры, она перебирала его пальцы, и в каждом ее движении чувствовалась мягкая сила женщины, но она могла в любой момент стать и другой.
— Так как же теперь будет? — заговорил Зандав.
— Это ты сам должен знать, — ответила Аустра. — Ты обещал говорить. Я думаю, ты для этого сегодня и пришел.
— Ты не ошиблась. Про себя я знаю, но мне не совсем ясно, что думаешь обо мне ты.
— В самом деле? Однажды ты сказал, что в подобных случаях слова излишни.
— Помнится, что я действительно говорил что-то в этом роде, — согласился он.
— И неужели ты думаешь, я сидела бы здесь, если бы у меня… ну, словом, ты великолепно все сам понимаешь…
— Понимаю, — согласился Зандав. — Но я боялся ошибиться.
— Ошибиться? В чем?
— Видишь ли… Только не обижайся, если это прозвучит грубо. Мы так мало говорили друг с другом. Ты знала, что нравишься мне, я заметил, что тоже тебе не безразличен. Но ведь я здесь чужой, сегодня пришел, завтра ушел. Мало ли девушек — искательниц приключений? Полюбезничают немного, а там чужак уйдет, и все шито-крыто. С местными парнями так не поступишь, они остаются здесь, и от них трудно отделаться. Да они могут и проболтаться из хвастовства или из мести. Вот что я думал.
— А сейчас ты сидишь ночью у меня в комнате и думаешь, что я искательница приключений? — невесело усмехнулась Аустра.
— А если это действительно так?
— Тогда ты должен немедленно уйти отсюда, и наш разговор будет на этом закончен.
Она пыталась высвободиться из объятий Зандава, но он не отпускал ее.
— Все ясно, — сказал Зандав. — Теперь я могу смело говорить. Мы оба думаем об одном и том же.
Аустра порывисто прижалась к нему, доверившись и его чувству и его силе.
Крепко обняв Аустру, Зандав спросил:
— Нашей свадьбе никто не помешает?
— Нет. Отец в мои дела не вмешивается.
— Значит, ты считаешь, что со свадьбой не следует тянуть?
— Если ты этого желаешь. Оба мы совершеннолетние… — улыбнулась Аустра.
— Нынче же весной, на пасху?
— Хорошо, Алексис. Приданое у меня уже приготовлено.
— Что касается меня, то мне нечего готовить. И теперь тебе не мешает узнать, что я представляю и на что ты можешь рассчитывать.
— Какое это имеет значение? — Она застенчиво прижалась к его плечу. — Я даже не думаю об этом.
— Но ты должна знать. У меня сейчас почти ничего нет. На побережье у нас домишко из трех комнат. В одной из них поселимся мы. Когда сестра выйдет замуж, у нас будет две комнаты, а со временем и вся лачуга перейдет к нам. У меня есть разная рыболовная снасть, моторная лодка, баркас для сетей, и я уже несколько лет самостоятельно веду хозяйство. Мы будем почти независимыми. Придется лишь кое-что из обстановки обновить, только сейчас мне этого не осилить. Что ты скажешь?
— Я думаю, что об этом нечего заботиться, — ответила Аустра. — Зачем нам ехать на побережье? Ты видел наши Эзериеши. Все это станет моим, и отец будет счастлив, если я выйду замуж и останусь дома. Ты будешь хозяином, и отец передаст тебе усадьбу.
— Но ведь я ничего не смыслю в крестьянских делах.
— Научишься. Отец тебе все покажет и поможет советом. Мне нельзя уезжать из усадьбы. Отец стар, кто поведет хозяйство? Пойми, Алексис, мы оба должны жить здесь. Все будет очень просто и хорошо.
— Гм… — протянул Зандав. Он задумался, и лицо его стало серьезным. — Об этом еще следует поразмыслить.
— Но, милый, о чем тут думать? Я не могу, не имею права уйти из Эзериешей. Будь у меня брат или сестра, кто бы остался с отцом, я бы последовала за тобой. Ну скажи, Алексис, разве тебе здесь хуже, чем на побережье? Земля у нас плодородная. Неплохо проживем. Ты станешь молодым хозяином этого хутора, а он чего-нибудь стоит.
Алексис подумал об отце и сестре. Долго ли еще старый Зандав будет способен рыбачить? Как они без него управятся с мотором, рыболовной снастью и всем остальным, если уйдет из дому основной работник? Он поделился своими сомнениями с Аустрой, но у нее на это был готовый ответ:
— Они могут поступить так же, как мы. Ведь твоя сестра когда-нибудь выйдет, надеюсь, замуж?
— Кажется, что это событие не за горами… — Зандав вспомнил своего друга Лауриса Тимрота, который уже больше года встречался с его сестрой Рудите. — Если я уйду, они смогут пожениться, и Лаурис останется вместо меня. Пойдет в примаки в усадьбу Зандава и сделается хозяином.
Да, ему действительно нечего сомневаться. Когда он сказал об этом Аустре, она облегченно вздохнула, будто с груди свалился тяжелый груз забот.
— Это правильно, Алексис, — прошептала она. — Здесь мы будем счастливее, чем в другом месте. Я чувствую это.
— А что ты мне обещаешь? — улыбнулся Зандав.
Немного подумав, Аустра прижалась щекой к его лицу и сказала:
— Я буду любить тебя долго-долго. У тебя будет хорошая жена. Но и ты должен хорошо относиться ко мне. Ты ведь никогда меня не обидишь, правда?
— Будь я проклят, если когда-нибудь заставлю тебя страдать, — горячо поклялся он. — Твоя радость всегда будет моей радостью, твое горе — моим.
— И я… И у меня, — шепнула она, ласкаясь к Зандаву.
Когда Ян и Зете встали, Зандав на своих нарах спал как убитый. Его даже пришлось будить к столу. Весь день он выглядел немного сонным и усталым. А Аустра ходила с таким гордым и сияющим видом, точно ей принадлежал весь мир.
Зандав стоял у окна и смотрел, как южный ветер вздымал вихри последней метели. В ней уже не было той силы и суровости, что зимой. В затишье, у окна, снежинки напоминали гоняющихся друг за другом белых мотыльков; они кружились, взлетая и падая, а более любопытные подлетали даже к самому стеклу и, точно убедившись, что нет здесь ничего интересного, отлетали прочь. Хлопья снега запутывались в ветвях яблонь и, оседая на коре, медленно таяли, некоторые, упав на землю, смешивались с грязью. Но больше всего — миллиарды снежинок — уносил ветер в необозримые просторы, и тогда они походили на стаи перелетных птиц, несущихся с юга на север. За окном Зандав видел сквозь снежный туман три больших старых дерева. Издали не было заметно, как ветер шевелит их ветви, и они стояли там, как старые усталые люди, бесстрастно наблюдающие стихию и дивясь про себя: «Чего только не бывает на свете!..»
Началась оттепель. Вода на реке подошла к самым берегам, стремительным потоком неслась поверх льда. Ледяная поверхность озера тоже скрылась под водой, и только в тех местах, где были проруби, крутились теперь легкие водовороты — озеро дышало. Над рекой крякали дикие утки, а из стенных щелей выползли на солнышко зимовавшие там мухи. Кот, прыгая на стену, пытался поймать их.
Зимний лов окончился. Накануне Зандав вытянул последние сети, а Эзериетис получил деньги за последний улов. Сегодня он произведет окончательный расчет за все проработанное время.
В этот день все домочадцы усердно возили навоз на поля, и в людской находился один Зандав. Поэтому, когда вошла Аустра, чтобы позвать его к хозяину, они могли разговаривать совершенно свободно.
— Алексис, помнишь, что нам предстоит сегодня сделать? — заговорила Аустра. — Я хочу, чтобы ты сам поговорил с отцом.
— Хорошо, я поговорю, но только при тебе, — пообещал Зандав. — Он будет ошеломлен, и без твоей помощи мне не обойтись.
— Я войду, когда вы закончите расчеты.
Взяв в руки голову Аустры, Зандав пристально посмотрел ей в глаза. И Аустра и Зандав казались сегодня слегка взволнованными и подавленными, будто их ждали страдания и несчастье.
— Хорошо, дорогая, — пообещал Зандав, — сегодня все выяснится.
Он не поцеловал Аустру, а лишь ласково провел рукой по ее лбу и решительно направился к хозяину.
Эзериетис все утро занимался подсчетом, и результаты, видимо, оказались настолько хорошими, что рядом со счетами на столе появилась бутылка водки и закуска.
