Врач — на ее лице была надета марлевая маска — вошла стремительно и остановилась у кровати Екатерины Тарасовны.
— Как вы себя чувствуете?
При звуке ее голоса какая-то тень пробежала по лицу Екатерины Тарасовны. Она пристально взглянула в глаза вошедшей.
— Кто это? — Ася глазами показала на врача.
— Элла… — так же чуть слышно ответила тетя Нюра.
— Перенесите больную в операционную.
— Не могу я… лечь… на носилки.. — с трудом проговорила Екатерина Тарасовна.
Пот крупными каплями выступил у нее на лбу.
— Все могут, а вы не можете?!
— Они не могут, — вмешалась Зойка, — они как лягут, так у них хлынет. Анна Георгиевна не велели их трогать. Велели здесь делать переливание.
Из-под белой шапочки сверкнул рассерженный взгляд.
Внесли носилки. Няни выжидающе поглядывали на врача.
— Я на носилки не могу… Не могу… — голос задыхался.
Наступила острая тишина. Все ждали. Белая маска скрывала лицо врача, только маленькие темные глазки стали еще пронзительнее.
У Екатерины Тарасовны рот судорожно сжат, руки она так стиснула, что концы пальцев побелели.
Асе хотелось что-то сказать — прекратить это безобразие, но все нужные слова куда-то провалились.
Неожиданно заговорила бессловесная Пелагея Тихоновна.
— Это где же видано… — произнесла она своим хриплым голосом. — Чистое наказание!
Шурочка умоляющим тоном попросила:
— Элла Григорьевна, они, правда, не могут.
Как только она произнесла «Элла Григорьевна», Екатерина Тарасовна вздрогнула, она словно чуть-чуть приподнялась.
— Это вы? — проговорила она, не то спрашивая, не то утверждая.
— Ну, вот что: у меня нет времени уговаривать каждого, — Элла Григорьевна уже не могла скрыть раздражения. — Капризы можете устраивать дома. Здесь я вам переливания делать не буду.
— Вам и не придется. Я отказываюсь. Не хочу, что бы вы…
Екатерина Тарасовна взяла с тумбочки книгу. Руки у нее тряслись. Очки она не надела.
Ася почувствовала — еще мгновение, и она закричит: Гадина! Гадина! Гадина! Чтобы удержаться — прижала платок к губам.
Элла Григорьевна, дернув плечом, вышла. За ней, избегая взглядов больных, устремились санитарки. Задержалась няня Стеша. Постояла, покачала головой:
Пропущены страницы 31–32
ное о Екатерине Тарасовне мужу не интересно. Ей не хотелось додумывать — почему же ему не интересно? Подавив вздох, вырвала листок из тетради и заново начала письмо.
«Карантин все еще не сняли, но можно увидеться контрабандой. Так все делают, Приходи завтра — ровно к шести. Ты успеешь до спектакля! Зайдешь с черного хода, а я выйду на лестницу. Не беспокойся: там тепло — не простужусь. Сейчас 12 часов. Стало быть, до нашей встречи осталось 30 часов. Теперь я буду отсчитывать каждый час, а завтра — минуты…»
А вдруг что-нибудь помешает их свиданию? А вдруг… Несколько раз украдкой совала градусник под мышку. Только бы не случилось того, страшного. Нет. Она ни за что не станет волноваться. Ждала ночи. Можно сразу вычеркнуть восемь часов. И никак не могла заснуть, пока не приняла снотворного.
…Утром сестра Варенька, улыбаясь, отчего ее короткий нос забавно морщился, сообщила: их палату будет вести Анна Георгиевна.
— Выходит, Эллу по шапке? — воскликнула Зойка.
Сделав вид, что не слышала Зойкиной реплики, Варенька вышла.
После обеда Ася вытащила записную книжку и зачеркнула еще полторы клеточки. Осталось незачеркнутых три с половиной. Через три с половиной часа она увидит Юрку. Даже в первые дни их встреч она так не томилась, ожидая свидания с ним.
Перед тихим часом обычно проветривали палату. Укутав Екатерину Тарасовну, все вышли в коридор.
Ася словно заново училась ходить. Следует потренироваться, чтобы не испугать мужа.
— Ножками, ножками, детка, — приговаривала Зойка, ведя ее под руку.
«Первый выход в коридор — это тоже, наверное, событие», — подумала Ася.
В коридоре не так уныло, как в палате: на тумбочках цветы, стоит огромный диван под белым чехлом.
Все пятеро из их палаты разместились на диване.
Новые лица. Два парня продефилировали мимо дивана. На минуту исчезли в палате и сразу же появились четверо.
— На вас вылезли посмотреть, — кивнула Шурочка на парней. — Кажется, к кому-то пришли. Няню Стешу вызвали. Пойду, погляжу.
— Ну и зырят! — Зойка даже языком прищелкнула.
Появилась няня Стеша. В одной руке она несла коробку с тортом, в другой — сверток, из которого торчала куриная ножка, и сетку с яблоками.
— Надо же, по скольку носят, — с завистью произнесла тетя Нюра. — Кому же это?
Влетела Шурочка.
— Видали? — спросила она, многозначительно показывая глазами на двери палаты, за которыми скрылась няня. — Приходил к Екатерине Тарасовне этот, в очках. Передачу принес. Вообще-то уже не принимают, а у него взяли.
Тетя Нюра, оглянувшись по сторонам, с таинственным видом зашептала:
— Мне доподлинно известно — не муж он ей. У него есть жена и двое детей. Он и в тот раз, когда она лежала, ходил к ней чуть ли не каждый день. Увидит ее — ручку целует. Сама видела…
— Может, он сродственник какой…
— Чудная ты, Зойка, говорю же — никакой не сродственник.
Ася взглянула на часы. Через пять минут можно еще полклеточки зачеркнуть.
— А кто же тогда он ей приходится? — допытывалась Зойка.
— Говорю: полюбовник.
— Я-то думала, что она самостоятельная женщина, — разочарованно протянула Зойка.
— Послушайте! — возмущенно проговорила Ася. — С какой стати мы обсуждаем взаимоотношения Екатерины Тарасовны с этим человеком? Какое нам, собственно, дело, кем он ей приходится? Это нас не касается! — она сама удивилась своему резкому тону.
— Да я ничего и не говорю, — принялась оправдываться тетя Нюра, — может, он и хороший человек… Я так просто…
— Женщина болеет, а он заботится. Кабы плохой был… — Пелагея Тихоновна оборвала себя на половине фразы и печально принялась разглядывать свои тонкие пальцы с синими ногтями.
Наступила неловкая пауза.
Прошел высокий худощавый мужчина и пристально взглянул на Асю.
— Как глядит! Как глядит-то! — восхитилась Шурочка и зашептала: — Я раз видела, к нему жена приходила. Через платочек разговаривала. Заразиться боится. Ребята говорят — он на операцию не соглашается, а жена…
Шурочку оборвала дежурная сестра Лариса Ананьевна.
— Что это еще такое? Кто вам разрешил нарушать режим? Сейчас же по местам! — скомандовала она.
— Больная, — обратилась к Асе сестра (слово «больная» заставило внутренне сжаться). — Вам разрешили вставать?
— Разрешили, — за Асю ответила Зойка.
Укладываясь в постель, Ася украдкой поглядывала на Екатерину Тарасовну. Ей хотелось поговорить с Екатериной Тарасовной, но в палате торчала сестра.
Ларису Ананьевну больные между собой называли Идолом. Возможно, за каменное, ничего не выражающее лицо, а может, в отместку за мелочную придирчивость: она как бы упивалась своей властью, пусть хоть маленькой, но властью над людьми. Так или иначе, но ненавидели ее дружно. И сейчас, заметив, что женщины ждут ее ухода, Идол не ушла из палаты, а уселась с книгой за стол.
Тетя Нюра, повернувшись к Асе, еле слышно проговорила:
— Когда с Тарасовной плохо было — он по два раза на день приходил в больницу.
— Больная! — последовал резкий окрик. — Вы что? Добиваетесь, чтобы вас выписали?
Тетя Нюра, испуганно заморгав, замолчала.
Ася не выдержала:
— Послушайте, Лариса Ананьевна, разве вы не знаете, что у Анны Семеновны есть имя? И потом… это не честно каждый раз грозить выпиской.
Непроницаемое лицо Идола не дрогнуло.
— Никто не пугает. И вы здесь свои порядки не устанавливайте. Мало ли здесь больных — всех не запомнишь.
Легкий шумок в соседней палате стих. Там явно прислушивались.
— Анна Семеновна здесь почти год: вы могли бы запомнить, если бы захотели. И не надо каждый раз называть нас — «больная». Мы об этом и сами знаем. Зачем же еще раз напоминать! — срывающимся голосом проговорила Ася.
— Согласитесь, Лариса Ананьевна, что это нехорошо, — сдержанно произнесла Екатерина Тарасовна.
— А вы мне мораль не читайте! Может, у себя на работе вы и начальница, а для нас здесь все равны, — окрысилась сестра.
Ася почувствовала, что у нее дрожат руки, и, чтобы никто этого не заметил, засунула их под одеяло.
— Не все. Мы — больные, а вы — сестра. Понимаете? Сестра милосердия. Вы по долгу работы обязаны быть милосердной.
— А вы обязаны подчиняться правилам внутреннего распорядка. В тихий час положено спать. — Идол уставилась в книгу.
Ася лежала и думала: «Зачем здесь Идол, Элла Григорьевна?! Без них тошно. Скорее бы домой. А что, если попросить Юрку взять меня домой?»
