— Посему нельзя? — заспорила остячка. — Ландур сказал: можно.
— Не видишь, немытое рыло, что кругом дерево.
— Э, далеко. — И остячка начала подбрасывать в огонь новую щепу.
Иван понял, что словом тут не возьмешь, и выплеснул на огонь воду из котла.
— Засем сделал?! Ландур сказал: можно, — зашумела остячка. — Ландур велел здесь. Ландур сам положил растопку. Ландур ругать будет.
Ивана наконец озарило: явился Ландур, таинственный, страшный Ландур, о котором невесть что рассказывали мимоезжие рыбаки, который в Игарке был пугалом для всех непослушных детей, которого побаивались и взрослые.
— Ландур, говоришь? — переспросил Иван. — Кто он? Где?
— Мужик мой. Усол туда, — остячка махнула рукой в сторону города. — Ты сам велел ему: иди туда.
— Та-ак… дела-а… — проворчал Иван и подумал, что ему лучше податься к своим лодчонкам подальше от Ландура.
Но из города, от причалов, от лесопильного завода уже сбегались к протоке люди, всполошенные столбом дыма и пара, выброшенного костром, когда Иван заплеснул его. Они размахивали фуражками и кричали:
— Эй, дьяволы, туши!
— Не видишь, что кругом… Протри зенки!
Отступать к лодкам было поздно. Чтобы надежно выгородить себя, Иван схватил ведро с рыбой и на глазах у подбегающих перевернул его в костер.
Ивана и остяков обступили напуганные злые люди.
— Чего тут? Костер? Пожар? Кто поджег?
— Ландур сказал, Ландур велел, — невнятно, сквозь слезы лепетала перепуганная остячка, заслоняя руками прилипшего к ней ребятенка. Ее не понимали. Тогда Иван решил взять разговор на себя. Он сковырнул остяцкий шалаш, утвердился ногами на каменьях очага, стал выше всех на голову да еще поднял руки, миротворно помахал ими и сказал:
— Я тут всему один свидетель. Хотите знать — замолчите!
Толпа поутихла.
— К нам пожаловал Ландур. Вон под берегом стоит его берестянка. Сам-то он прямо из лодки в город пошел, к начальству. А ей велел костер ладить вот на этом месте. И щепочек кинул. Она по указке огонек-то завела.
— На самом щепяном месте. Выходит, нарочно? Выходит, сознательный поджог?! — снова зашумели в толпе.
— Может, назло, а может, сдуру, с лени, чтобы к дровишкам поближе. Кто их знает. Про это самого спрашивайте!
— Кого самого? Кто велел-то?
— Говорю, Ландур. Слыхали, чай. В Игарке про него всем прожужжали уши.
— Ланду-урр? — сразу, и крайнем удивлении переспросили несколько голосов, будто сорвался и зарокотал каменный берег.
— Вот она сказывает: Ландур.
— Там он, там. — Остячка закивала головой, замахала руками, вся подалась к городу. — К насяльнику усол говорку делать.
Костер тем временем окончательно потух. Толпа отхлынула от него, потекла ручейками обратно в город, на лесопильный завод, к причалам. Остались только остяки да Иван Черных. Следя за остяками, не развели бы огонь снова, он мог приглядывать и за лодками.
Вскоре всю Игарку охватили удивительные, тревожные новости. Приехал Ландур, пытался поджечь город, уже развел огонь на самом горючем месте. Спасибо Ивану Черных: вовремя прихлопнул огонек. На берегу ответчицей за поджог Ландур оставил глупую остячку, а сам скрылся. Рыщут за ним везде — не могут найти, точно в землю провалился. И совсем наоборот: Ландур явился добровольно, с повинной, сидит где-то у начальства. А костер развела остячка и совсем не для поджога, а сварить обед, польстилась, глупая, на хорошую щепу.
Павлу Ширяеву рассказали о Ландуре ездовые, приведшие коней на обеденную кормежку. Павел сделал вид, что ему нездоровится, сильный приступ печени.
— Объявись в Игарке хоть сам бог, хоть дьявол — мне не до них. Что там какой-то Ландур, — сказал он, хватаясь за живот, а приняв лошадей, отпросился у старшего конюха домой.
Дома повалился со стоном на постель и потребовал доктора. Стон был неподдельный, но не от печени, а от злобы на Ландура. Неужели ахид решил предаться властям?! Тогда и меня выдаст. Про феоктистовский пароход расскажет. Спросят, как через порог перебрался, — тоже расскажет.
— О-о-о! — кричал Павел и продолжал думать: «А если учинит что в Игарке, меня обязательно вспомнят: где был, не видался ли с Ландуром? Знают — связаны. Единственная моя надежда — печень. Признает доктор больным, буду лежать дома — тогда авось не зацепят».
Печень у Павла действительно пошаливала, и доктор освободил его от работы на три дня.
Мариша, узнав, что появился Ландур, кинулась в контору к Василию. Там ей сказали, что к нему нельзя, он занят с начальником милиции. Она вошла самовольно, но едва заикнулась про Ландура, он перебил ее:
— Знаю. Пока выйди! — резко мотнул головой на дверь. — И подожди там, можешь понадобиться.
Приняты были все меры: остячка, парнишка и добро, кроме лодки, перевезены в контору, для поимки Ландура посланы отряды милиции, для охраны города от поджога усилены пожарные посты.
Задержанные остячка и остячонок сидели за столом у Василия и пили чай с белыми сухарями и сахаром. Василий осторожно расспрашивал:
— Одни приехали, без хозяина?
— Есь хозяин, есь. В город усол хозяин, — охотно рассказывала остячка. — К насяльнику усол говорку делать, сяй пить, папироску курить.
— Как зовут начальника?
— Самый больсой насяльник. Комисаром зовут.
— А хозяина твоего как зовут?
— Ландур.
— Ты давно живешь с ним?
— Всю жись.
— А годов сколько?
— Однако, восемь.
«Талдыкин пропадает десятый год», — подумал Василий и продолжал спрашивать:
— Раньше, до свадьбы знала своего Ландура?
— Нет, он с другой реки присол.
— Русский?
— Говорит, остяк.
Прозвонил телефон. Василий взял трубку, что-то выслушал, потом сказал одно слово: «Пришлем», — и передал трубку начальнику милиции. Тот сказал тоже одно слово: «Едем», — и вышел.
Остячку с парнишкой Василий перевел в другую комнату, туда же перенесли и угощение, потом оглядел свой синий форменный костюм полярника, одернул китель, расправил плечи и, нахмуренный, строгий, сел к столу — приготовился к чему-то серьезному.
Широко распахнулась дверь. Громко стуча сапогами о деревянный гулкий пол, в кабинет Василия вошли четыре рослых молодца в милицейской форме с окаменевшими казенными лицами. И среди них Ландур. Пропустив его вперед, все конвоиры, кроме начальника милиции, вернулись за дверь.
От удивления, Василий невольно приподнялся. Он ждал огромного, медлительного, мрачного Талдыкина, а перед ним был щупленький вертлявый остяк, одетый вроде огородного пугала в изодранную до клочьев, непомерно широкую и длинную шубу и в несуразно большую шапку — все явно с чужих плеч и головы.
— Здорово, товарись насяльник! — заговорил он, едва переступив порог, заговорил бойко, с тем выражением на лице, с каким встречаются приятели.
— Остановись здесь! — скомандовал ему начальник милиции. Но остяк не обратил на это никакого внимания, подбежал к Василию, протянул ему руку, а поздоровавшись, сел без приглашения, по-свойски, на стул и продолжал говорить:
— Я искал, искал тебя — устал весь. — Он мотнул головой на начальника милиции. — Вот спасибо товариссю — привел, — затем хитренько сощурился: — Говорка будет?
— Обязательно. Как тебя зовут?
— Ландур.
— Влас Потапыч Талдыкин?
— Нет, Оська Ландур. Влас Потапысь уехал. Сделал со мной менка и уехал.
— А почему ты назвался Ландуром?
— Народ назвал. Все зовут.
Василий пригласил Маришу, кивнул ей, чтобы села напротив остяка, и потом обратился к обоим:
— Знакомы? Встречались?
И остяк и Мариша сказали, что видят друг друга в первый раз. Василий кивнул Марише: она свободна, подсел к остяку поближе, заговорил душевней:
— Расскажи, как Ландуром стал.
— Влас Потапыч сделал со мной менка.
— Это что же?
К Василию вбежал потный, задохнувшийся Большой Сень.
— Где Ландур?
— Мы, — отозвался Оська.
Сень схватил его за плечи, вплотную лицом к лицу притянул к себе, затем резко оттолкнул и прошипел хрипло:
— Дурак ты. Ландур у тебя — одна шапка.
И отошел к двери, сел на диванчик для ожидающих приема.
— Хозяин, давай делать говорку! — напомнил Оська Ландур.
— Какую еще? — удивился Василий.
— Сяй надо, табак. Это надо. — Оська щелкнул пальцами около своего горла.
— Он водки просит, — сказал Сень. — Гнать его надо в шею.
Но Василий решил устроить «говорку». Была на ней и водка, и закуска, и чай. На «говорке» слово за словом выяснилось, как из тихого, безобидного рыбака Оськи получился Ландур.
Было так. В ту весну, когда Талдыкин пытался угнать свой пароход «Север», но потерпел неудачу у Большого порога, рыбак Оська промышлял на енисейском острове Кораблик, неподалеку от впадения в Енисей Подкаменной Тунгуски. Промышлял, не ведая, не предполагая, что жизнь крепко свяжет его с Ландуром.
