прижимает к груди кулаки — у нее такое чувство, будто бабушку вызвали на педсовет, все это так страшно скучно и бесцветно. Калле ворчит на Эве: почему его не разбудили, почему не взяли с собой в лес! Эве смотрит на брата сверху вниз и думает: «Ох, глупые дети!»
Шофер выходит из машины, потягивается и кажется таким же смущенным, как и остальные. Энн нравится ему, нравится и то, что тот сейчас зол. Сааркиви он возит как высокое начальство, с которым у него нет ничего общего, ни его, ни машины не касается, куда тот едет — они просто доставляют Сааркиви на место, и баста. Когда же он возит Энна, у него почему-то такое чувство, будто их связывает общее дело. И ему хочется сейчас сказать: да плюньте вы на эти женские капризы! Иной раз женщине пустяковая поездка представляется вопросом жизни или смерти. Злиться из-за этого — понапрасну трепать свои нервы, лучше доставь их куда надо, и дело с концом… Но утешать такого человека как Энн значило бы подливать масла в огонь…
Малл наконец догадывается подойти к смущенному парню. Она берет на себя роль хозяйки и приглашает:
— Заходите же в дом!
— Так и во дворе неплохо! — отвечает юноша.
— Заходите, заходите, путь был неблизкий, отведайте деревенского молока и хлеба!
— Это можно! — радостно соглашается шофер и вслед за Малл направляется к жилой риге. Оскар плетется за ними. Ильмар уже некоторое время не может устоять на месте: его как магнитом тянет к дому. Теперь наконец наступил подходящий момент, чтобы, прячась за спиной Оскара и так же небрежно, как тот, войти в дом. Ильма вырывает свою руку из ладони Марта и спешит вслед за мужчинами. Март не замечает этого — правда, он тоже доходит до ворот, но останавливается там, проводит рукой по верхней перекладине и задумчиво произносит: «М-да-а…»
Анне в это время разговаривает со свекровью. Она говорит быстро, негромко, улыбаясь, словно ей неловко разъяснять само собой разумеющиеся вещи; время от времени она замолкает и в порыве чувств гладит по головке Пирет. А мать слушает ее безучастно, с застывшим, как у сфинкса, лицом.
Ильмар занял позицию в темной бане рядом с дверью, ведущей в заднюю комнату. Малл бесшумно проходит из жилой риги в баню, но Ильмар не смущается, что его застали подслушивающим, он хватает Малл за руку и возмущенно шепчет:
— Ты только послушай, ну и змея!
В этот момент Анне все тем же смущенно-извиняющимся тоном произносит:
— Нам же хочется хоть немного пожить своей жизнью!
Малл сидит за длинным столом в жилой риге и заворачивает в газетную бумагу яйца.
Рядом, скрестив руки на большом животе, стоит Мийя и не перестает удивляться:
— Надо же! Выглядит такой тихоней, а нате вам, раскомандовалась: она, видите ли, хочет!
— У меня сразу предчувствие было! — говорит мать, сидящая около Мийи, опустив руки на колени. — Как только я увидела эту черную машину, так сердце и зашлось: тут же поняла, что это Анне явилась попрекать меня!
— Ничего ты не поняла! — возражает Март.
— Поняла, — стоит на своем мать, — только верить не хотела!
— Она, видите ли, должна сидеть одна с ребенком! — возмущается Мийя. — А кто её заставляет сидеть одной — пусть сюда приезжает! Разве кто против!
— Никогда я не была против и не буду. Она мать моей внучки, в любое время пусть приезжает! — говорит мать и плотно сжимает губы.
— Не повезло Энну с женой! — с горечью вздыхает Малл и качает головой.
— Какого черта! — ударяет кулаком по столу Март. — Нашла кого жалеть! Сам знал, что делал! Не ребенок был!
— Да почти ребенок, — возражает Малл, — только что институт кончил!
— Ну и что! Женись на ком угодно, но сам оставайся человеком!.. Если б моя жена посмела так себя вести, то ей бы не поздоровилось! Или вообще послал бы ее ко всем чертям!
— Вот и я то же говорю! — возмущенно заявляет появившийся в дверях Оскар. Он, видимо, возился с машиной, на нем старая выгоревшая и заляпанная маслом импрегнированная куртка.
— И никуда бы вы не послали, — хладнокровно замечает Малл.
Март не перечит ей, а говорит:
— У нас и жены не такие!
Мать пробуждается от своих мыслей:
— Послушай, а где твоя молодуха?
Март не знает этого. И правда, Ильмы уже долгое время нигде не видно. Кажется, с тех пор, как из лесу вернулись… Да, тогда она еще была здесь, держала Марта за руку, затем высвободилась и поспешила к дому. Март заглядывает в невестину горницу. Это маленькая холодная комнатушка в торце риги. К свадьбе там поставили для молодых узкую кровать, купили электрообогреватель, да так все и оставили. Ильма любит там уединяться. Там она и лежит сейчас, бледная, с выступающими скулами, жесткие черные волосы рассыпаны по яркому пестрому одеялу. Она напоминает какую-то маленькую зверюшку — уж не ласку ли?
— Тебе нехорошо? — испуганно шепчет Март и прикрывает за собой дверь.
Ильма кивает:
— Иди сюда!
Март садится на край кровати. Ильма будто клещами сжимает своими тонкими сильными пальцами его руку и спрашивает:
— Она уехала?
— Давно уже.
— Знаешь, у нее были глаза совсем как у Риты! Точно так же смотрела, — торопливо шепчет Ильма. — Ты знаешь, мне теперь все время плохо, по утрам и… вообще из-за всякой ерунды. Знаешь, это, наверно, потому, что я беременна, уже четвертую неделю! — Ее голос прерывается, она напряженно смотрит на Марта.
— Гм… что? — смущается Март и обводит взглядом комнату, а затем спрашивает:
— Ты к врачу ходила?
— Нет еще, но какое это имеет значение?
— Ну, тогда надо бы и матери сказать — она обрадуется! — растягивая слова, произносит Март.
— Рано еще! — слегка раздраженно отвечает Ильма: ей кажется, что Март отклоняется от главного. — Что теперь будет? Ведь в ателье он не сможет жить!
— М-да, — задумывается Март. — Время еще есть. Но квартиры мы раньше, чем к Новому году, не получим. Если осенью выделят… Но ведь тебе и самой нельзя там больше оставаться… За лето надо что-то найти. Иначе придется тебе сюда перебраться — ведь тебе не надо каждый день ходить на работу.
— Не хочу без тебя!
— Что — Ильме плохо? — заглядывает в дверь мать.
— Нет-нет! — поспешно отвечает Ильма.
— Иди упакуй и для себя яйца…
— Мы ничего не будем брать с собой! — резко отвечает Март, недовольный, что им помешали.
— Да там и брать нечего — пару яиц, немножко шпику, хорошо кинуть на сковородку…
— Не стану я ничего тащить — автобусы набиты, ладно, если сами сядем!
