— Снова в атаку?
— Нет. На этот раз я предложу вашему вниманию иной план военных действий. Видите ли… — Шелест стал серьезен. — Думается, мы в значительной степени сами виноваты, что у нас так испорчены отношения с заводом. Нельзя бесконечно переругиваться. Надо подействовать на людей иначе. Вы большой психолог, вы легко меня поймете.
Профессор смотрел ласково и хитро. Бережков с достоинством кивнул.
— Поезжайте еще раз туда, — продолжал Шелест. — Но будьте мудры, как змий. Плените, очаруйте там одного человека, и, я уверен, дело пойдет.
— Кого же?
— Главного инженера.
— Пленял, — сказал со вздохом Бережков.
— Попытайтесь снова. Найдите тонкие ходы. Захватите с собой вот что…
Шелест развернул лежащий перед ним сверток.
— Тут для него много интересного, — говорил он. — Ведь это знающий, талантливый, в прошлом даже блестящий инженер. Если не ошибаюсь, он свободно говорит на трех или четырех языках. Смотрите, что вы ему повезете…
Под раскрытой оберточной бумагой заблестело тисненное золотом на переплете название французского журнала, специально посвященного проблемам моторов. Это был полный годовой комплект. Шелест откинул крышку переплета. На чистой первой странице было написано его рукой: «Дорогому Владимиру Георгиевичу, нежному поклоннику и рыцарю моторов от огрубевшего старого моторщика, скромному труду которого посвящена разносная рецензия в этом журнале».
Бережков знал эту рецензию. В последнем томе своего курса Шелест критически разобрал высказывания иностранных теоретиков по вопросу об основных принципах конструирования авиационных моторов, установил в ряде случаев поверхностность, неясность, а порой и небеспристрастность суждений и впервые последовательно и подробно обосновал идею жесткости мотора. Французский журнал ответил раздраженной высокомерной рецензией.
— Жаль расставаться с этой реликвией, — проговорил Шелест. — Разрушаю к тому же собственную библиотеку. Теперь буду пользоваться институтским экземпляром. Вы покажите ему вот что… Нет, нет, я имею в виду не рецензию. — Шелест говорил, быстро листая том. — Вот… Видите, у французов на этом чертеже изображены такие же самые головки, которые мы ввели в нашу конструкцию. Пусть же он взглянет на них, растает и сделает для нас…
— О, это я ему сумею поднести!
У Бережкова уже заиграла фантазия, он увидел в воображении предстоящую встречу.
— А вот тут, — продолжал Шелест, — головки совсем другого рода.
В пачке книг вместе с комплектом специального журнала оказались художественные альбомные издания, тоже привезенные из-за границы. Шелест раскрыл один альбом и стал бережно переворачивать страницы. Там были представлены французские художники конца прошлого века.
— Он обожает эти вещи, — говорил Шелест. — Пусть полюбуется, понаслаждается. Дарить ему их я не собираюсь, но вам это поможет завоевать его душу. Сложная миссия, Алексей Николаевич, но ведь вы у нас…
— Еду! — вскричал Бережков. — Лягу костьми, но обворожу этого черта.
Несколько дней спустя, в ближайшее же воскресенье, Бережков вышел из поезда на станции Заднепровье, близ которой находился завод. Он нарочно прибыл сюда в праздничный день, чтобы явиться к главному инженеру на дом. Однако, зная, как тот неумолим в вопросах этикета. Бережков не решился вломиться к нему без приглашения.
На вокзале он долго крутил ручку телефона, упорно добиваясь соединения сначала с городом, потом с квартирой. Аппарат был очень старый, дореволюционного выпуска фирмы «Эриксон», в громоздком деревянном футляре, укрепленном на стене. Такие аппараты давно уже вывелись в столице, но ими еще пользовались в провинциальных городах. По остаткам исцарапанного, кое-где вовсе облезшего лака еще можно было представить, как блестел когда-то, лет двадцать назад, светло-коричневым глянцем этот ящичек. В трубке что-то трещало, заглушенно слышались чьи-то голоса, потом вдруг, как бы ни с того ни с сего, контакт прерывался, пропадал всякий живой звук, даже слабое гудение тока. Бережков осмотрел трубку, нашел разболтанный, шатающийся винт со сработанной нарезкой, потянулся было в карман за перочинным ножом с разными отвертками, но… Но улыбнулся и присвистнул.
— Ларец с секретом, — пробормотал он и, попросту прижав пальцем винт, снова стал звонить.
Наконец сквозь шумы и треск в трубке раздалось:
— Слушаю…
Наш герой почти пропел:
— Владимир Георгиевич?
— Да. Кто говорит?
— Владимир Георгиевич, я только что с поезда. У меня к вам письмо из Москвы.
— От кого?
Бережков предпочел пока избежать ответа. Он слегка оттянул винтик. Тотчас в мембране стало мертвенно тихо. Снова нажав, он продолжал взывать:
— Алло! Алло!.. Владимир Георгиевич, вы?
— Да. Вас плохо слышно.
— Письмо в голубом конверте! — кричал Бережков. — И книга для вас с надписью. Разрешите, я вам привезу.
Однако главный инженер завода, видимо, оберегал свой воскресный отдых. Он сухо сказал:
— Извините, сейчас у меня доктор… Я попросил бы…
Бережков решил не услышать продолжения этой фразы. Снова чуть двинулся винтик в его пальцах. Через секунду он опять кричал:
— Алло! Алло!.. Книга для вас с надписью: «Нежному поклоннику и рыцарю».
— Как, как?
— «Нежному поклоннику и рыцарю».
— Но от кого же?
— Владимир Георгиевич, я не могу кричать об этом на всю станцию. Разрешите к вам заехать.
— Но вы-то кто?
— Что? Что? Я ничего не слышу.
— Я спрашиваю: с кем имею честь?
— Да, адрес есть.
— С кем имею честь?
— Лошадей? Не беспокойтесь, доеду на извозчике.
— Фу… Ну, приезжайте.
Опустив трубку, Бережков тоже выдохнул:
— Фу-у-у… Техника на грани фантастики.
Благодарно взглянув на исцарапанный, давно отслуживший свое аппарат, он обратился с шутливой речью к ожидающим у телефона, достал перочинный нож и, используя подручные средства, то есть переставив с места на место некоторые винтики, закрепил контакт.
На привокзальной площади, куда он вышел с небольшим чемоданом, раскинулось рыночное торжище. Он там потолкался; съел для подкрепления душевных и телесных сил здесь же на солнышке добрый кусок холодца, несколько пышных оладий, все это запил горшочком сметаны, затем подрядил извозчика и на старенькой дребезжащей пролетке направился к полю предстоящей ему схватки, в дом инженера Любарского.
Городок растянулся вдоль Днепра. Скоро завиднелась сияющая речная гладь, даже издали прохладная. Бережков сказал извозчику:
— К воде, дядя! Помыться.
По тропинке он сбежал с чемоданом к Днепру. Там он искупался, кувыркаясь и ныряя, проделывая всяческие номера, которые помнились с детства, со дней азартных мальчишеских состязаний на воде. Потом, высыхая на солнце, он побрился у своего чемодана и облачился во все свежее: в белоснежные проутюженные брюки, в белые туфли, в легкую рубашку «фантазия». В заключение Бережков положил на руку светлый летний пиджак и с удовлетворением оглядел себя в зеркале реки.
— Теперь, дядя, не пыли, — попросил он, вновь усевшись на пролетку.
В городе было много зелени, палисадников, садов. В стороне, на фоне бледно-голубого неба, высилась черная железная труба завода. В тот день, в воскресенье, труба не дымила, но Бережков, рассеянно блуждая вокруг взглядом, нет-нет да и поглядывал туда. На этом заводе, где он уже не раз побывал с чертежами, должны были дать жизнь его детищу, воплотить в металл проект мотора, но все оттягивали и оттягивали это, без конца требуя переделки чертежей, терзая его душу.
Дом главного инженера, с красивой остроконечной крышей, с балконами и башенкой, с тонкими мачтами радиоантенны, стоял на прекрасном участке, над Днепром. Отпустив извозчика, Бережков с волнением приоткрыл калитку и ступил на аллею, посыпанную речным желтым песком. Из-за цветущих деревьев доносились заглушенные удары теннисного мячика. Слышались женские голоса. Бережков направился туда. Скоро сквозь просветы в зелени он увидел играющих. Главный инженер сражался против двух женщин. Весь в белом, с закатанными рукавами, загорелый, стройный не по летам, с бородкой клинышком, в которой тонкими блестками вспыхивали на солнце две-три серебряные нити, Любарский легко бегал по площадке, с силой посылая «резаные», как говорят спортсмены, низкие мячи.
— Доктор, — прозвучал его голос, — вам подавать.
Смуглая, несколько тяжеловатая для этой игры женщина улыбнулась ему. «Э, — подумал Бережков, — вот какой у тебя доктор!»
В паре с доктором играла девушка, — по-видимому, дочь инженера. Скрытый кустами, Бережков наблюдал, не решаясь шагнуть дальше. Его вдруг охватила робость. В предыдущие приезды он уже бывал с чертежами «АДВИ-100» в служебном кабинете у Любарского, волновался, доказывал, настаивал, но главный инженер в неизменно корректной манере, от которой Бережков еще более бесился, всегда умел его «отшить».
