Роман А. Злобина активно противостоит сентиментальности, подменяющей жалостливостью истинный гуманизм, и поднимается порой до большого пафосного обобщения, столь необходимого, когда речь идет о жизни и смерти… То и дело при чтении романа подступает к горлу горестный комок. Но суровая правда — если она правда — еще никогда не принижала подвига народа…»
И вот перед нами новый роман Анатолия Злобина «Только одна пуля»…
Чтобы оборвать человеческую жизнь, много не надо — небольшой кусочек свинца… Только одна пуля… «пуля, которую он не услышал, прилетела к нему. Пулемет продолжал работу: модель «МГ-08/15», производство «Герингверке», город Дортмунд, пуля калибра 8 миллиметров, скорострельность 600 выстрелов в минуту… впрочем, другие пули не задели его, ему хватило одной, дошедшей до шеи… Всего непонятный удар и успел ощутить он, вскинул было автомат и тотчас осел в борозду, вскрикнув от удара пули. Бесполезный автомат отвалился в сторону. Роты по-прежнему лежали на поле, пулеметы продолжали бить из каменных сараев… Казалось, в мире ничего не изменилось. Лишь крик погибшего уносился все дальше, он дойдет до самых дальних миров…»
Так по-фронтовому буднично, подчеркнуто документально описывает А. Злобин смерть своего героя капитана Владимира Коркина. И лишь последней, на первый взгляд просто красивой фразой: «…он (крик. — Е. Л.) дойдет до самых дальних миров» — писатель снимает «документальный» аспект, приглашая читателя задуматься над философией жизни и смерти.
И в самом деле, до кого раньше, до кого позже, но он, этот крик, доходит: доходит до матери, доходит до жены, не успевшей стать матерью при жизни героя. Спустя многие годы этот крик доходит до ближайшего друга-однополчанина, доходит, вырвавшись из «черной дыры», из горелки Вечного огня на могиле Неизвестного солдата.
Доходит этот крик и до нас, читателей. Все мы — и дальние и ближние — миры. Каждый из нас — мир. А убивает не только пуля — убивает горе, убивает несправедливость, убивает причиненное зло…
Сюжет романа, как говорится, не из самых «закрученных». Капитан Иван Сухарев, фронтовой друг Владимира Коркина, по поручению командования полка приезжает с печальной вестью в Москву к матери и жене погибшего. Неосознанное чувство к прекрасной женщине, готовящейся стать матерью, долг перед другом, погибшим, как он считает, вместо него, толкают Сухарева на безотчетный и благородный шаг: он пишет Маргарите Александровне записку в больницу с предложением выйти за него замуж. Однако обстоятельства складываются так, что они теряют друг друга из виду на многие годы. Спустя весьма длительное время Иван Данилович возвращается в Москву из-за рубежа, где, будучи уже ученым, принимал участие в международном симпозиуме. Попутно он выполняет поручение органов госбезопасности, неофициально расследуя обстоятельства гибели нашего разведчика, пропавшего без вести перед самым концом войны. Вернувшись в Москву, Иван Сухарев встречается с Маргаритой Александровной и… невольно приносит ей новую печальную весть: разведчик, казненный в фашистских застенках, не кто иной, как ее родной единственный брат… А погибли они — и муж и брат — в один день.
Впрочем, не этот сюжетный ход самое главное в романе. Еще в «Самом далеком береге» в творчестве Анатолия Злобина четко определилась тенденция жесткого реалистичного повествования, где правда жизни, какой бы она ни была, превыше всего. Там, на льду озера, живые наступали, прикрывшись мертвыми товарищами, все-таки наступали на этот самый далекий берег… Ужасно, не правда ли?! Но живые должны жить! И прийти к победе! И добыть ее во имя памяти недошедших. И никто уж, конечно, не виноват в том, что взятый берег был не нужен стратегически, не было действующей железной дороги, а дымы от паровозов были искусственной приманкой… Трагедия? Да! Правда жизни? Безусловно!
Та же самая тенденция жесткого бескомпромиссного повествования прослеживается и в романе «Только одна пуля». Но здесь уж Анатолий Злобин выступает в роли не бесстрастного рассказчика, передающего с невозмутимостью летописца цепь имевших место событий. Изменились стиль повествования, жанровые оттенки — не изменился лишь дух, эмоциональный настрой. Пришла философия и потребовала места, осмысления, вывода. И Анатолий Злобин утверждает эту философию: да, вечность больше одной человеческой жизни, но человек — продукт вечности, ее частица, а значит, и сам есть вечность. Вечность нельзя убить. А посягать на ее частицу можно?
«Жизнь начиналась у огня. А после родилась дрожащая вспышка пламени на кончике ствола пулемета.
Человек приручил огонь и лишь потому стал человеком. Как и сверхчеловек — сверхогнем. Удержим ли его в узде нашего разума? Жечь или греть? Бить или деять?
Жарко пылает Вечный огонь.
Выстрел — и юное тело валится в чужую борозду. Солдат кусает краюху хлеба, но выстрел — и кусок застревает в горле. Он крадется вдоль фасада, но выстрел — и разверзается черный колодец. Он гордо вскидывает подбородок, готовясь бросить клич, но выстрел — и валится на камни мостовой. Выстрел — и скатывается на дно оврага — и сползает в реку с плота — тыкается в бруствер — шмякается о скалу — в податливую мягкую траву — в темный лес — в глухое болото — и валятся как снопы: пронзенные, разорванные, пробитые, оскаленные, — всех раскидало по своим и чужим землям, кто они? где родились? какого звания? — всех уравнял выстрел.
Выстрел — и вспыхнул вечный огонь памяти.
Выстрел — огонь — молчание — истомленные лица.
Одному из них все-таки повезло больше, чем остальным, и он лег у подножия стены под распластанной черной звездой, не помня о том, где упал.
«Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен». Красивые слова, гордые слова и безрадостные слова…»
Этот небольшой отрывок-монолог из конца романа как нельзя лучше характеризует эмоционально-философский уровень и настрой произведения. Здесь ошибиться невозможно: так мог написать человек, знающий, что такое война, на личном опыте — на опыте, который с каждым годом все бесценнее и бесценнее. Потому что уходят фронтовики. Как это ни горько сознавать, но уходят… Уходят от преждевременной старости, от старых ран, от немеркнущих и режущих воспоминаний.
Роман «Только одна пуля» — это роман-монолог, роман-воспоминание, книга памяти, облеченная в форму художественного произведения. Если рассматривать память как сырье, как строительный материал в здании истории, то она, вероятно, может быть двуединой. Это — народная память, живущая в каждом из нас. И это — художественная память, живущая на наших книжных полках. И та и другая растят нашу историю, воспитывают поколения. И если народная память в силу своей природы жестка и безыскусна, то художественная память более эластична и неизбежно более или менее отфильтрована. Поэтому если писателю, не нарушая законы творчества, не нарушая волшебную и тайную технологию, по которым создается и живет художественное произведение, удается максимально приблизиться к народной памяти, памяти правды и жизни — он свою задачу может считать выполненной.
Мне кажется, Анатолий Злобин свою задачу — задачу художника, фронтовика и человека — решил.
Евгений ЛУЧКОВСКИЙ
