и косвенными последствиями. Рядом с Михаилом она быстрей и от позора своего очистится, и выдержит все неизбежные душеспасительные Дарьины беседы, и добьется того, что и маленькая Ксюша снова поверит в нее…
Нюру вдруг поразило, что зловредная эта проволока хоть и осрамила ее перед всем поселком, но в то же время прочней связала с Михаилом. Кто знает, как долго еще бродили бы они вокруг да около, если б не эта ее промашка с проволокой. И выходит, даже беда порой оборачивается к человеку выигрышной своей стороной.
— Если не с руки тебе, ты пока ничего мне про эту проволоку не говори, — сказал Михаил. — Потом как-нибудь объяснишь, идет?
По старой привычке Нюра прикинула: нет ли тут какого подкопа под ее самостоятельность, ничего обидного для себя не нашла и честно предупредила:
— Только я не скоро…
— А нам с тобой не к спеху: вся жизнь впереди, — обнадежил ее Михаил и похвастался: — Да самое главное я и так знаю: ты не для себя, а для бригады старалась. Теперь я понял: бригадир не всегда делает то, что ему самому хочется… Ведь так?
Видит бог, Нюра совсем не собиралась прятаться за бывшую свою бригаду, но еще больше надоело ей спорить и изворачиваться. Она машинально кивнула головой и отвела глаза, чтобы не выдать себя. И ничего-то он не понимал, несмотря на диплом техника и свой прославленный умственный труд!
В конторе лесопункта светилось лишь окно в кабинете начальника. Тень Косогорова, высвеченная яркой казенной лампочкой без абажура, четко отпечаталась на занавеске.
Капа видела с улицы, как тень ворошила бумаги на столе, гоняла костяшки на счетах, курила и немо кричала в телефонную трубку. Была во всех движениях Косогорова резкость человека нетерпеливого, по горло занятого срочными делами, вечно спешащего и часто опаздывающего. И даже тень у него была строгая, деловитая, начисто позабывшая все, что когда-то связывало их, — начальник начальником…
Тяжко стуча колесами, прогремел по узкоколейке груженый состав. В просвете между домами замелькали платформы со свежими бревнами. Отстучала последняя, самая громкая пара колес, тишина навалилась на Капу, и, спасаясь от этой гнетущей тишины, она шагнула на затоптанное крыльцо конторы.
Капа долго обметала огрызком веника снег с валенок, оттягивая желанную и трудную встречу. Потом добрую минуту выстояла в пустом мрачноватом коридоре, выжидая, пока уймется не на шутку расходившееся сердце. Так и не дождалась и рванула набухшую дверь косогоровского кабинета.
— Можно, Петр Тимофеич?
Косогоров нехотя вскинул голову от стола. Негнущийся палец его застыл на счетах, прижимая к проволоке серединную черную костяшку.
— А-а, Капитолина… Заходи, коль пришла, — не очень-то приветливо сказал он, и не понять было: то ли недоволен неурочным ее приходом, то ли на работе у него не все ладится. — Что там у тебя?
— Как рассудить, — уклончиво отозвалась Капа. — Ежели для зацепки, так за авансом пришла, до получки не дотяну…
— Ну, считай, зацепилась. А дальше?
— Поглядеть на тебя вблизи хочется, — призналась Капа. — А то все издали да издали… Уж и позабыла, какой ты из себя.
— Гляди, не жалко, — милостиво разрешил Косогоров и даже головой из стороны в сторону повертел, словно показывал товар покупателю.
— Зачем ты, Петр, так-то?.. — необидчиво упрекнула его Капа, и что-то было в глуховатом ее голосе такое давнее, всепрощающее, прочно им позабытое, что Косогоров вдруг смутился и пристально посмотрел на Капу, будто только теперь узнал ее.
Капа стояла посреди комнаты — широкая, мощная. С такой в пору плакаты писать: мать и работница. В последние годы Косогоров редкий день не видел ее, но, занятый неотложными своими делами, давно уже как-то не замечал. А теперь вот разглядел в этой пожилой расплывшейся женщине молодую Капу, с которой мальцом бегал в школу, а позже, перед самой войной, крутил начальную свою любовь…
Зазвонил телефон. Косогоров, не глядя, привычным движением взял трубку, послушал и сказал с досадой:
— Зря тревожитесь: сполна дадим все кубики — и пиловочник и рудстойку. Кровь из носу, а дадим!..
Он бросил трубку, наткнулся глазами на Капу и насупился.
— Так что там у тебя, кроме аванса?.. По какому вопросу?
— Да не по вопросу я, Петя… Поговорить нам давно пора, — убежденно сказала Капа. — Как ты с войны вернулся, ни разу по душам не потолковали. Сколько лет прошло, а мы все в молчанку играем…
Косогоров поморщился. Терпеть он не мог этого переливания из пустого в порожнее. Что сделано — то сделано, так стоит ли без толку вспоминать, только себе и другим душу бередить?
— Давай по порядку, — самым строгим своим голосом, каким распекал нерадивых лесорубов, сказал он. — Так вот, насчет аванса. Бухгалтерия уже вся разбрелась по домам, да и небогато у нас в кассе. Я тебе лучше из своих дам.
Он нырнул рукой в карман, вытащил ком мятых денег, и от этого кома на Капу повеяло прежними, навек сгинувшими временами. И в парнях Петр не признавал кошельков и бумажников, всегда носил деньги прямо в кармане, не очень-то заботясь о том, как они там поживают, его капиталы. В постоянстве его привычек Капе почудился залог того, что не так уж сильно переменился он за эти годы, хоть и начальником нешуточным заделался. А Косогоров отлепил несколько бумажек поновей и протянул Капе.
— Хватит до получки? — Он шагнул к ней из-за стола, взял руку Капы, разжал немые ее пальцы и вложил мятые червонцы. — Держи… Что ж ты оробела? Твои законные… Будет еще нуждишка — заходи, не стесняйся.
— Спасибо, Петя…
Ему неловко стало смотреть ей в глаза, и он поспешно отвернулся. Что-то неправильное было в том, что Капа пришла к нему за деньгами, а что именно — он и сам не знал. Просто не должно бы этого быть, — и все.
— Что ж это вы обезденежели? — спросил он деланно беззаботно. — Ведь оба работаете. Иль шикуете не по карману?
— Оно бы хватило, да Иван мой… — Капа замялась.
— А-а… — догадался Косогоров, разом припомнив все, что знал о Капином муже. — Хочешь, дам команду в бухгалтерию, чтоб твоему зарплату не выдавали? Будешь сама за него получать, а то он, слышно, мастер у тебя заливать за воротник. Хоть и не по закону, но для твоей семьи дирекция на это пойдет и рабочком нас, думаю, поддержит. Пусть потом жалуется!
— Жаловаться он не будет, — пообещала Капа. — Я ему покажу — жаловаться!
— Ну, это уж ваше семейное дело… Вот с первым вопросом мы и покончили. А толковать о
