— Не лезь, говорю, Пень… Оборвешь сердце…
Подошла очередь и Михаилу Логинову работать во вторую смену. С утра до обеда он спал, а с обеда сгребал снег, обкладывал барак — за неделю сделал снежную завалинку. Женя смотрела на старательного Михаила и корила мужиков, что плохо помогают ему. А вечером за ужином налила ему полную литровую банку компота.
— Кого так подкармливают, — хныкал Пронька и тянул свою посудину.
— А что толку-то тебя кормить? — улыбалась Женя. — Ты бы хоть трубу прочистил, никакой тяги…
— И прочищу, — хорохорился Пронька, — наливай со дна, там пожиже…
— Трубу чистить и мы могем, — тянулись парни с кружками.
— Да мне что, жалко, что ли? Воды нет, а то бы я вам бочку этого компота наварила.
И Женя скребла черпаком по дну кастрюли, плескала ребятам остатки в кружки.
— Логинову-то оставь. Он и воду добудет…
Михаил уже подумывал врезать трубу от теплотрассы, подать воду хоть на посуду. Проверил вентиль — одна ржавчина. И отставил эту затею. Но все же облегчил труд Жене: привез с речки льду целый воз на тракторе. Помогал ему и дядя Коля. Дядя Коля же помог Логинову сварить шкаф для инструмента. Два дня после обеда они старались, сейф получился настоящий, с потайным замком — это уж Логинов смастерил. Закрыл, никто не мог открыть. Михаил и ключ давал ребятам, те пробовали, и так и сяк вставляли ключ, а не получалось.
— Ну, Логинов, теперь в сберкассу носить гроши не будем, — заключил Колька Пензев, отдавая ключ Михаилу, — Будем хранить тут, — Колька постучал по массивному ящику.
Михаил освоился на новом месте. Ему казалось, что он давно на монтажной площадке, а, считай, не больше месяца прошло. Все его знают, и он всех — не понаслышке. И за инструментом идут парни к Михаилу. У Михаила все под рукой: зубило, молоток, ножовка по металлу, резец, циркуль — пожалуйста! Отказа нет, одно условие: взял — принеси. Не принес, бросил где-нибудь, можешь больше не подходить. Скажет — отрежет. Обижайся не обижайся. Вчера подошел и старший прораб Шавров, попросил циркуль.
Михаил неспешно:
— Погляжу, коли есть…
Открыл сейф, и Шавров не удержался, через Мишкино плечо потянулся взглянуть.
— Ого, сколько инструмента!
Михаил достал циркуль, подал, захлопнул дверку и пошел на свое рабочее место.
Ему показалось, что на площадке стало теснее: завезли металл и свалили в кучу под ноги. Нет бы разгрузить на стеллажи — доставать-то как? Крана нет. Вот и ройся, как курица в навозе. Ушаков ползал по листу, «рисовал» по выкройкам детали для подкосов колонн.
Михаил разогрел бензорез и не успел раскроить лист, как приехал на газике начальник стройки.
Михаил видел, как из кабины вывалился тучный Бакенщиков. Навстречу Бакенщикову вышел Шавров. Они сошлись, поздоровались, Михаил подумал: в прорабскую пойдут. Нет, повернули на монтажную. Бакенщиков размашисто шел впереди. Шавров чуть приотстав. Метров десять оставалось до Мишки. Тут начальник стройки остановился, потыкал пальцем в землю, слов не было слышно. Шавров неуклюже, как-то по-старчески, наклонился и поднял электрод. Пошли дальше. Опять остановились. Так они прошли по всей монтажной площадке, и все чаще и чаще наклонялся Шавров и подбирал болты, гайки, а начальник, судя по жестикуляции, читал ему нотации. А ведь Шавров лет на пять старше Бакенщикова.
Шавров уже в полу складывает гайки. Михаилу кажется, что слышит он тяжелое дыхание их старшого, и у него горят уши, не знает, куда бы деться от стыда за себя. Парни тоже головы не поднимают. Обошел Бакенщиков монтажный участок. У Шаврова полы оттянуло, едва переступает. Подошли к прорабской, пока Шавров у дверей сортировал трофеи, Бакенщиков все что-то ему говорил. Разложил, рассортировал старший прораб драгоценный материал, начальник — в машину и укатил.
— Бакенщиков нескоро теперь нагрянет, — комментирует Дошлый действия начальства, а сам украдкой собирает в рукавицу болты, которые не приметил Шавров. Набил Дошлый рукавицу, сходил к стеллажам, высыпал в ящик.
С этого момента монтажную площадку каждый день прочесывали рабочие. Болт, гайка, электрод не валяются. Каждый друг за дружкой доглядывает, подбирает, тащит на место. Проходит две недели, и Михаил замечает, что рвение ослабло. Постепенно размагнитились монтажники, уже не подбирают электроды, не только болты, но у Михаила перед глазами Бакенщиков с Шавровым. Оттого у него и порядок на площадке. Огарка от электрода не увидишь. Каждый день, еще до работы, он «мышкует». Как-то опять завернул на площадку Бакенщиков, обошел все кругом, поглядел. Видно спросил, кто на сборке колонн. Шавров кивнул на Михаила. Бакенщиков подошел, похвалил. В тот же день на стыке смен Михаил сагитировал ребят рассортировать по маркам и профилю сталь, болты, гайки. Подходи бери, какую надо. Незачем копаться в снегу. И на площадке стало уютнее и свободнее.
— Ну, вот и все. Глаза боятся, а руки делают, — сказал Михаил, когда закончили работу. — Пожевать бы чего, а то в брюхе тишь, кишка кишке кажет кукиш.
— Хошь сухарика, — протянул Дошлый подрумяненную корочку, — Дашкин паек.
— Дашкин, говоришь? У коняги отрываешь? А где же кобылка? — поинтересовался Михаил.
— Как где? Не знаешь? Григорий Григорьевич в совхоз за сеном уехал. Он всегда сам ездит и всю дорогу ведет Дашку на поводу, ни за что не сядет. А сено выберет — сам бы ел, пушистое, душистое. Цыгана на сене не проведешь, — объяснил Дошлый. — Старшой на свои гроши берет сено. Мы как-то собрали, доказывали, доказывали — все равно не взял. Дашка, говорит, у меня на иждивении.
Дошлый похрумкал сухарь и снова вспомнил Дашку.
— Летом он ее и купает и дымокуры разводит. Диметилфталатом не разрешает ее мазать. Боже упаси. Это вам не человек, говорит, у человека шкура дубленая, а это лошадь, понимать надо… А вот и он, легок на помине! — Дошлый побежал навстречу возу.
Шавров, закуржавевший с головы до пят, как и Дашка, подвел ее к пристройке, рядом с обогревалкой. Возок был небольшой, но аккуратно оглаженный, причесанный. Михаил взялся за бастрок, попробовал ужать воз, как это делали раньше на сенном базаре, но ужать не получилось, сено туго пружинило.
— По-хозяйски сработано, — сказал Михаил. — Идите, Григорий Григорьевич, грейтесь, а я распрягу.
— Можно и погреться, — согласился Шавров. — Если Дашка позволит. Она ведь никому не дается.
— А куда она денется, — заявил Михаил.
Парни уже обступили Дашку. Кто с носа сосульки ладонями размораживает, кто снег с боков сметает. Дошлый лезет с сухарем. Кобыла перебирает Дошлому мягкими пушистыми губами пальцы, неторопливо всхрапывает от хлебного духа, лезет мордой в лицо.
— Да не дразни ты ее, Дошлый…
— Не дразню я, она хлеба просит.
— Сходи в столовку, принеси…
Дошлый уходит. Михаил треплет Дашку по короткой шее, оглаживая крутой, как бочонок, бок. От Дашки исходит тепло, домовитость и тревога. Давно уж, Михаил и не помнит, когда в последний раз так близко стоял около лошади. Михаил потянул с Дашки шлею, по ее крупу прошла дрожь. Он снял шлею, обмел Дашке еще раз спину, и под рукавицей проступила светло-серая шерсть. Кобыла приложила уши, оскалила крепкие, широкие, как штыковая лопата, зубы.
— Вот тебе и на. Не угодил? Чем? — Михаил снял с Дашки узду. Но она и не думала уходить, только и переступала с ноги на ногу. — Ах ты! Да еще и на высоких каблуках. Как это Шавров проглядел?
Михаил нагнулся, взял Дашку за щетку, потянул:
— Ногу! — тихо, настойчиво попросил Михаил. — Дашка переместила свой вес, дала ногу.
— Мужики, — закричал Колька Пензев. — Вот чудеса. Кобыла Мишке ногу дает… Чудеса в решете, и только…
— Вот росомаха, — выдохнул Дошлый. Он только подошел с булками под мышкой. Кобыла на Дошлого ощерилась, норовя куснуть. — Гля! Черта тебе, а не хлебушка. Как ты, так и я…
— Смотрите, — протянул Михаил, — понабилось снегу-то. Как она, милая, дошла-то?
Из-под щетки копыто блестело как новенький резиновый ботик.
— Дошлый, принеси-ка зубило, — попросил Мишка.
— Зачем тебе? — поинтересовался Ушаков. — Ляжку отрубать, что ли?
— Копыта тебе на пирог…
— Еще чего не хватало. Хоть бы в зубы тебе как следует дала… котлет захотел, — огрызнулся Ушаков и, положив буханки на снег, сходил за зубилом.
Михаил взял зубило и ударил по донышку копыта.
— Ты что, сдурел? — завопил Дошлый, как будто Михаил саданул его по глазу. — Ты брось. Логинов, наводить здесь свои порядки…
Михаил вырубил из-под копыта спрессовавшийся в лед снег, опустил ногу.
— Ну! — Дашка подняла вторую.
— Вот и гляди, росомаха бессловесная, а понимает, — восхищался Пронька, оглаживая Дашке морду. Он скармливал ей хлеб и все ее спрашивал: — Не больно, не больно, а? — и косился на Логинова, как бы тот чего с Дашкиной ногой не сделал. Михаил окантовывает «чашечку», старается «пяткой» подсечь лед.
