Пи-ить… пи-ить, — стонал в вышине голос невидимого ястребка.
Изредка в пустоте высоких просветов перелетали красногрудые клесты. Внизу, над тонкой желто-бурой вязью сухих иголок, между редкими кустами шиповника и темнолистой рябины, суетились у своих стожков муравьи.
Валентина стащила с головы сетку вместе со шляпой и осмотрелась.
Пи-ить, пи-ить! — кричала птица, и казалось — сейчас за соснами распахнется в шуршании камышей, в белой кайме песка сказочный, прозрачно-голубой простор озера.
Вбежать бы в светлую воду, вдохнуть запахи озерной свежести, ощутить всей кожей дыхание ветра, еле качающего в тусклой оправе далеких берегов солнечный блеск.
Но сосны не расступались, а все новые и новые поднимали над дорожкой высокую крышу бора.
— Где же ваше ружье? — неожиданно напомнила Валентина, взглянув на Андрея.
— Я не взял его с собою, — сказал он, посматривая по сторонам. — Зачем вам понадобилось ружье?
— А если медведь?
— Здешние медведи редко нападают.
— Редко нападают, — повторила Валентина. — Но все-таки нападают!..
«Хорош, нечего сказать, — подумала она. — Правду говорил Ветлугин: он совсем не чуткий, в нем нет даже простого человеческого отношения к окружающим. И что, собственно, хорошего может находить Анна в своей жизни с таким человеком!»
31
У русла речки, под редкими соснами, громоздились развалы рыжеватых скал; в замшелых расселинах их белели пушистые, на тонких стебельках звезды эдельвейсов; внизу, в камнях, чернела вода.
— Здесь, — сказал Андрей и, привязав свою лошадь за ольховый куст, хотел спуститься к берегу.
— А я? — спросила Валентина, все еще сидевшая в седле.
— Что — вы?
— Помогите мне слезть отсюда.
Андрей неловко усмехнулся:
— Простите, я совсем не привык ухаживать. Наши женщины-геологи проявляют в таких случаях полную самостоятельность. — С этими словами он протянул к ней руки и принял ее с седла, как ребенка.
На одно мгновение она прижалась к его груди и встала перед ним, прямо и смело глядя на него блестящими глазами.
— Вы… легкая, — сказал он, немножко смущенный; всем своим видом она как бы говорила: «Я вам нравлюсь. Не правда ли?»
Вода в омуте, под нависшей скалой, черно-зеленая, плотная, была неподвижна, а выше по руслу звенела так, словно лилась на камни из узкого горла кувшина.
Валентина спустилась по крутому обрыву, бросила шляпу на береговой камень, зачерпнула пригоршней ледяную воду. У нее сразу, после первых глотков, заныли зубы. Она провела захолодевшими ладонями по горячему, потному лицу и снова начала пить.
— Вы заболеете, — предупредил Андрей, вытираясь носовым платком; намокшие волосы его смешно топорщились.
— Неужели? Я сама врач.
— Верно, я про это забыл.
— Забывать не следовало бы!
Ей захотелось шаловливо обрызгать его, но в это время что-то большое зашевелилось в глубине.
Валентина вздрогнула, опираясь ладонями в край камня, заглянула в воду.
— Вы обрушитесь туда, — снова предостерег Андрей.
— Ничего, вы меня вытащите…
Андрей подошел ближе, тоже всмотрелся.
Могучая рыба вышла из темноты, где едва виднелись затонувшие коряги. Мелькнуло, приближаясь, ее длинное тело, спина взбороздила поверхность омута, изогнутая лопасть хвоста взметнулась, обдав брызгами скалы. Всколыхнувшаяся вода сразу стала прозрачной и легкой, пока угловатое, в светлых полосах тело рыбы не исчезло опять в глубине.
— Осетр! — сказал Андрей с улыбкой. — Забрался сюда с Алдана и живет себе отшельником.
— Удалился от мира! — радуясь, звонко откликнулась Валентина. — Мне показалось, будто у него рта нет, — добавила она нерешительно.
— Рот у него тут, — Андрей тронул себя под подбородком, — маленький, круглый.
— Противный, — перебила Валентина.
— Почему противный? Вам сегодня всюду разные недостатки мерещатся.
— Смотрите, опять! Он совсем не боится нас, — сказала Валентина, словно не расслышав замечания Андрея. — Отчего он так осмелел?
— Играет. Ах, мерзавец, что он проделывает! Обычно они ходят стаями по самому дну, взрывая ил, как свиньи. Ему вольготно живется в этой яме. Ниже речка обмелела: в прошлом году образовались по руслу карстовые воронки… такие полости в известняке… и почти вся вода провалилась под землю. Вот он и играет здесь.
— Хороша игра! — промолвила со вздохом Валентина, вспомнив о собственном одиночестве. — Он уж, наверное, взбесился от скуки…
Андрей рассмеялся.
— Интересно, как мы его подкараулили. Вот я расскажу своим женщинам…
— Маринке?
— Да, ей и Анне.
— Вы им… ей… все рассказываете?
— Все.
— Решительно все?
— Решительно.
— Неправда. — Валентина нервно поиграла сломанной ольховой веткой. — Всего вы никогда не расскажете. И я не расскажу, и никто другой.
— Тогда это не настоящие отношения, — сказал Андрей уже серьезно. — Если любишь человека, то ничего не можешь скрыть от него… даже если бы и пожелал.
Валентина закусила губу, потом поднялась и улыбнулась принужденно.
— Вот я бы взяла да поцеловала вас сейчас, разве вы рассказали бы?.. Именно когда любят человека, то, не желая волновать его, о многом умалчивают.
— Тогда лучше не делать того, что будет неприятно любимому человеку, — негромко, но твердо проговорил Андрей, ничем не выражая своего отношения к ее словам о поцелуе.
32
Валентина остановилась на склоне горы, тяжело дыша, опустилась на желтоватый мох.
— Отдохнем минуточку… Какой чудный вид отсюда, сверху!.. Почему этот ключ называется Звездный?
Андрей оглянулся и тоже сел.
— Может быть, вы сядете еще дальше? — задорно смеясь сказала Валентина. — Тогда мы будем разговаривать точно два китайца, чтобы нас отсюда слышала… Анна Сергеевна. Вы видели… иногда встретятся два китайца, сядут на корточки, не рядом, а… вот как мы с вами. Далеко слышно, как они кричат что-то друг другу.
Андрей нахмурился.
— Анна обиделась бы на вас за такие слова…
— Еще не поздно: вот мы приедем домой, и вы ей доложите о каждом моем и вашем движении. — Валентина посмотрела на пасмурное лицо Андрея и присмирела. — Я дерзко шучу, каюсь! — сказала она упавшим голосом. — Правда, я очень полюбила вашу жену и совсем не хочу… касаться легкомысленно ваших отношений. Я даже завидую вам обоим. Видите, как я откровенна. Но мне почему-то не верится… не верится, что эти отношения могут быть совсем-совсем искренними. Может быть, я не имею права говорить вам такие вещи…
Валентина посмотрела на белых чечеток, перелетавших по крутым дугам кедрового стланика, высохшего после давнего пожара, и заговорила торопливо:
— У моих соседей есть кошка, черная, мягкая. Она часто приходит ко мне… Когда птицы садятся на провода у самых окон, она смотрит на них и смешно урчит. Правда! Как будто блеет тихонько… Нет, я даже не могу найти названия тому, что у нее получается, но очень, очень смешно. Рот раскроет широко и хрипит тихонько, а когтями так и корябает по подоконнику. — Валентина покосилась на удивленного Андрея и переспросила: — Почему этот ключ называется Звездным?
— Здесь мы видели звездный дождь, — ответил Андрей, снова озадаченный ее вызывающе-злыми выпадами и неожиданными переходами с одной темы разговора на другую.
«Или она не очень умна, или… несчастна, чем-то надорвана», — подумал он и продолжал:
— Возможно, это были мелкие метеориты. Мы пришли сюда, я и разведчики, чтобы заложить первые канавы. Ночью у нас сгорела палатка: попали искры от железной печки. До утра мы просидели вокруг костра под открытым небом…
— У вас была печка… — напомнила Валентина.
— Печкой тайгу не натопишь. И вот я встал, чтобы подбросить дров, но вдруг слышу легкий шорох… Оглянулся. Небо серовато-синее перед рассветом, а по этому мутному небу под звездами косой светлый дождь, такие огнистые хвостики. Разведчики дремали, а один вскочил и закричал: «Богова палатка горит. Пусть-ка он попробует сам пожить на голом небе!» Так мы и решили назвать этот ключ Звездным.
— Богатое тут золото?
— Пока еще нет, но мы надеемся на рудное, здесь, на водоразделе Долгой горы.
— Хорошо, когда есть надежда! Действовать и надеяться… Я всю жизнь жила надеждой… на яркое что-нибудь.
33
Валентина рассеянно погладила бледно-желтые кустики оленьего моха.
Полые, густоветвистые стебельки его, сросшиеся в сплошной дерновник, свернулись на верхушках, точно подпаленная шерсть, в коричневые узелки спор. На днях прошли дожди, и мох, еще не просохший на солнце, был мягок. Валентина прилегла на него, закрыла глаза рукой, и пальцы ее красновато просветились, будто к самым глазам поднесли раскаленное железо. Она даже не шевельнулась, когда поднялся Андрей, слышала, как он пошел наверх, но не окликнула его: так хорошо было лежать на крутом солнцепеке.
