— А вот у нас в деревне, — начал он, — фамилии иногда соответствуют роду занятий. Да, кстати, в спектакле тоже есть человек, имя его похоже на фамилию твоего знакомого. Карп…
— То Карп, а то Короп. Разница все-таки, — урезонила торжествующе Мила.
— Все равно рыба.
— Рыба, да не та. А кто он, этот твой человек в спектакле? — спросила она, вопрошающе глядя на Игоря.
Ему показалось странным, что она спрашивает: ведь пьесу наверняка изучала в школе, видела спектакль и забыла… А может, проверяет, как он учился? Ну что ж, пусть проверяет.
Сам он только что прочел, и в памяти все было свежо.
— Так кто же тот персонаж в спектакле? — спросила она вторично.
— По-моему, лакей… Точно не помню, но кажется, так.
— Гм… — буркнула Мила. — Посмотрим…
Почуя возникшую отчужденность, он захотел тут же прервать неприятный разговор о фамилиях.
Пока несомненным из всего было одно: Мила, не скрывая, гордилась своими связями и престижным знакомством. Гордилась тем, что отец знакомого мальчика мог делать сыну дорогие подарки. Эта гордость предстала ему треснувшим на реке льдом, тем местом разрыва, в которое вот-вот хлынет вода, расширит трещину, и преодолеть ее уже будет невозможно.
Мила, конечно же, хорошо знала, что был он из семьи колхозника. В тот памятный день на вокзале мать рассказывала ей, как они живут в деревне. С тех пор она ни разу не заговорила с ним о матери, не интересовалась и местами, где рос и жил он… Все это нисколько не занимало Милу, да и он обычно не пытался никогда особо рассказывать о себе.
Нелегкую и непростую истину открыл для себя Игорь Божков в самом неподходящем месте — по дороге в театр с красивой городской девушкой: она равнодушна к нему! Хотелось отбросить эту внезапно родившуюся мысль, но она неотвязно преследовала его. И не хотелось, а приходилось зачем-то думать, внутренне напрягаться и сожалеть о непостигнутом и непонятном в их отношениях.
Таким пришел он в театр, ни о чем больше не споря и не заговаривая. Далее пошло все еще более странно: Мила напомнила уговор — сесть порознь, а в перерыве встретиться. Но уходить искать свое место медлила, прогуливалась с ним взад-вперед перед началом спектакля. На них смотрели так, как смотрят обычно на красоту и юность.
И все же почему-то казалось, что главное для Милы сейчас не спектакль, а состояние, в котором пребывала она под любопытствующими взглядами. Несомненно, девушка ждала знакомого, по всей видимости того самого «мальчика», о котором говорила и который сейчас задерживался. Но, возможно, Мила увидела и кого-то другого, и потому не спешила идти в зал, пока не начнут гасить свет. Игорь даже о спектакле не мог думать. Его внимание было сосредоточено сейчас на Миле. Хотелось, чтобы все было по-другому и Мила оставалась бы такой, какой знал со дня встречи.
Оставшись один, он начал корить себя: другой бы радовался, что с ним девушка, на которую все засматриваются, да быть с такой — разве не счастье. Он же думает, гадает бог знает о чем. В антракте-то они встретятся…
Гас свет, затихал погруженный в полумрак зал. Местами слышался еще шепот и шорох конфетных оберток, но и эти звуки смолкли, как только занавес зашуршал и все повернулись в одну сторону, к сцене.
Игорь старался вникнуть в спор, рассуждения о счастье, долге, чести, верности, которые велись на сцене. Он сидел, постигая услышанную в спектакле фразу: «Несчастлив тот, кто угождать и подличать не умеет». А он-то думал по-своему, именно таких он как раз и считал самыми доблестными, благородными, а значит, и счастливыми.
Свет зажегся. Шумно встал, аплодируя, зал. Оглядываясь, Игорь разыскивал Милу. Увидеть ее — было первым порывом. Потом он сообразил, что лучше пройти в вестибюль и там дождаться. Зал почти опустел, когда Игорь увидел Милу: она торопливо поднималась по лестнице на второй этаж. Увидел и не поверил: незнакомый парень сжимал руку Милы, а девушка радовалась и смеялась.
На парне были заметно потертые, туго натянутые джинсы. Игорь понял — это Короп, о котором рассказывала Мила по пути в театр.
Трещина вопреки всему заполнялась водой.
Как только спектакль кончился, Игорь заторопился к выходу. В зале еще хлопали актерам, а он уже стоял на улице у дверей.
Ждал недолго. Мила с парнем выбирались первыми. Она увидела Игоря сразу. Так мог стоять и ждать только человек, намеренный встретить ее во что бы то ни стало. И она сдержала излишнюю торопливость куда-то спешившего парня:
— Познакомьтесь, ребята…
Она произнесла это внешне спокойно.
— Игорь!
— Дима… — Парень кивнул и прошелся взглядом по пэтэушной форме. Глаза его словно бы спрашивали, но, спрашивая, и укоряли Милу за ненадобное знакомство. Скользящий и мимолетный взгляд этот был усечен Игорем сразу. Потертые джинсовые брюки и весь вид его, которому и не подходило другое слово, кроме как «мальчик», подтверждали предположение. Странно смотрелась с ним рядом Мила: аккуратная, собранная, в сережках и новом, впервые надетом платье.
— Я провожу тебя, — с неожиданной решительностью предложил Игорь.
— Почему именно ты? — не без растерянности и оторопи, хотя и с прежней настырностью спросил Дима.
— Именно я пришел без опоздания.
— Ну и что?
— Хватит вам. Я и сама дойду!
В словах Милы прорвались отчаяние и напряженность, которые до этого она сдерживала. Неожиданно повернувшись, торопливо зачастила каблучками по плитам в сторону остановки троллейбуса. Парни на мгновение растерялись, не ожидая от Милы подобной решительности. Несколько секунд они стояли потерянные, упершись взглядами друг в друга, упуская время, а с ним и возможность проводить девушку. Мила ловко вскочила в троллейбус, дверь захлопнулась, и машина стремительно увезла ее.
Лицо Димы побледнело.
— Ну, ты даешь, пастушонок…
— Приятней стадо пасти, чем собаку в подъезде.
— Какое дело тебе до моей собаки?
— Значит, угадал. — Игорь не спускал с парня глаз, готовый к любой неожиданности.
— Два дня ее знаешь, а я три года. Три года, понял?
— Три года дверной косяк царапаешь. Реклама на весь белый свет.
— Смотри-ка, какие слова знает: «дверной косяк», — съязвил Дима. — Будет время — поговорим! — добавил он и быстро зашагал вслед за троллейбусом.
Во дворе училища перед строем прохаживался завуч Долгановский.
— Вы теперь знаете, что дело наше строительное — нелегкое и непростое.
— Зна-аем! — хором ответила группа.
— Долгановский напутствовал ребят, отъезжавших в далекий поселок штукатурить школу. Напутствие веселило и забавляло. Долгановский уже не пугал Игоря и Антона, как было в первый день их работы в ремонтируемом у вокзала доме. Они уезжали. А это значило — до самой осени недоступны ни они ему, ни он им… После практики жди распределения и отъезда…
Раздолье и воля были впереди. Настроение у каждого держалось игривое. В район за полсотни верст Долгановскому не просто будет добраться. А если и появится, не задержится. На такой практике, как в крепости: сами себе хозяева. Отбывали, однако, пэтэушники не одни, а со своим мастером Юрием Щербаковым, с которым они всегда ладили. С мастером обо всем нетрудно договориться.
— Значит, дело свое вы мало-мальски усвоили? — отечески пытал на прощание завуч.
— Конечно! — почти в одно слово-ответила группа.
— И очень хорошо, что правильно понимаете. Теперь вы уже строители. Почти строители. Так или нет? — неожиданно обратился он к Игорю.
— Наве-е-ерно…
— А вы как думаете? — спросил он остальных.
— Та-а-ак!
— Что значит «таа-а-ак»?
— Значит, строи-и-ители!
— Вот потому-то и доверили вам отделывать не что-нибудь, а школу в шахтерском поселке. Надо успеть сдать ее к первому сентября. Не позже. Ни на один день! — и Долгановский поднял для вящей убедительности палец. — Школа деревянная, там вам тоже придется набивать дранку. Опыт теперь есть, дело за вашим усердием.
Штукатуры слушали его, уверенные, что сделают и сдадут все как надо, без призывов Долгановского. Лишние слова казались им ни к чему. Антон Камышкин заверил:
— Не подкачаем, Евгений Григорьевич, будьте уверены.
В словах Камышкина было общее желание сесть скорее в автобус. Каждому не терпелось за город, где и поле, и лес, и река. И сколько ни гадали, каким будет новое место, вряд ли кто и предполагал, что окажется оно столь красивым, каким увиделось.
Долго везли автобусом, и когда отъехали, Антон, загадочно сощурясь, спросил сидевшего сзади Игоря:
— О чем это тебя завуч спрашивал?
— У Долгановского и узнал бы, — отмахнулся Игорь.
— Не дери нос!
— В любой профессии можно стать профессором, забыл? — отшутился Игорь.
