— Ладно, ладно, — сказал наконец Махвш. — Но если вы не убьете тура, пеняйте на себя.
Кац Звамбая тоже выразил готовность уважить меня и принять участие в охоте. А за ним и Арзакан, и Эмхвари.
Известно, с какой тщательностью готовятся сваны к охоте на туров. В течение двух недель они избегают близости женщины. Прошли две недели, и началась выпечка баранок и кукурузных лепешек.
Руководить нами должен Темур; моя горная обувь, короткие рейтузы и гетры вызвали с его стороны град насмешек.
И тогда мы порешили: всем обуться в сванские лапти и одеться в серые чохи, а поверх натянуть турьи овчины. Кора Махвш собственноручно вырезал для нас лапти из телячьей кожи, а Темур и Тенгиз шили их. Мать Темура, Гурандухт, печет нам хачапури. Саур возится с кошками для ходьбы по льду. Осман приводит в порядок альпенштоки,
Все сборы уже закончены, но никто и не заикается о выступлении. Утром Темур, сидя на пне и попыхивая чубуком, посматривает на небо, задернутое тучами.
— Джесмимо, Темур, когда же мы отправимся? — спрашиваю я его.
Он отвечает, что у соседа траур по жене, и показывает пальцами: через три дня исполнится месяц, тогда можно выступать.
Прошло три дня.
А Темур по-прежнему восседает на пне. Спрашиваю, скоро ли?
Качает головой: «Не знаю, когда пойдем».
Саур отзывает меня в сторону.
— Опять какая-нибудь примета мешает, — шепчет он. — Давайте отправимся одни, вполне достаточно вам меня и Арзакана. С этими стариками идти — хлопотное дело.
Прошла еще одна неделя. Поднявшийся ветер согнал с гор тяжелые облака и, свистя и завывая, понесся по лощине. Я уже начинаю опасаться, что закроются дороги, и подумываю о возвращении в Тбилиси.
Целыми днями сидим в башне Махвша, глядим на горы. Иногда выскользнем из дому; Арзакан и Тараш стреляют в цель, соревнуясь со сванами в стрельбе по мишени. А то соберемся в гостиной и проводим время за водкой.
Сванские девушки играют нам на чонгури.
Дурные сны вызывает у меня бузинная водка — дурные сны и кошмары.
— Похоже, что завтра выступим, — шепчет мне ночью Саур, — Джокиа уехал. Отец не хотел идти вместе с рыжим Джокиа, а то он готов был выступить хоть сегодня утром. Только смотрите, никому не проговоритесь, не то все опять провалится.
Так он поучает меня.
Уткнувшись лицом в турьи шкуры, я молчу, но мне не спится. (Так всегда со мной перед охотой.)
Было за полночь, когда поднялся Темур. Долго молился он, опустившись на колени перед своей постелью. Как только кончилась молитва, мы все разом поднялись.
По приказанию Темура уложили в кожаные сумки водку, восковые свечи, хачапури. В башне никого, кроме нас, не было, но все же Темур отдавал распоряжения шепотом.
А вот и сванское табу: каждого из нас Темур переименовал. Сам назвался птицей Напооли, я должен был именоваться Волком, Арзакан — Туром, Эмхвари почему-то — Рыбой, Кац Звамбая — Медведем, Саур — Козулей и так далее. Ружье он называл Тархан-метальщик.
Одним махом сбежали мы по ступенькам башни вслед за Темуром и скрылись из села, не встревожив ни одной живой души.
Крадемся по тропинкам, лесам, полянкам. Кончилась полоса сосен, началась альпийская зона, царство горных растений. На голых скалах сидят орлы и коршуны. Заслышав шум наших шагов, они лениво поднимаются и описывают в небе круги. Тихо. Природа замолкла. Вот, наконец, показалась двуглавая вершина Ушбы.
Направо и налево в темно-синем тумане дремлют хрустальные пирамиды Кавкасиони. Медленно, совсем незаметно усиливается свет, потом все быстрее и быстрее. Наконец мечи солнца прорвали завесу туч, и потоки ослепительного света залили хрустальные дворцы.
Приближаемся к облакам. Слышно то кудахтанье горных курочек из зарослей кустарника, то клекот ястребов, парящих в тучах.
Прицепив к ногам кошки и взяв в руки альпенштоки, мы начинаем взбираться по головокружительным тропинкам.
Чем дальше, тем суровее становится Темур. Перешептывание и зубоскальство Арзакана и Саура раздражают его.
В особенности возмущает его то, что они забывают и путают вымышленные имена, которыми он их окрестил.
Мне не раз говорили, что я похож на волка, поэтому я легко освоился со своим охотничьим именем.
Кац Звамбая, следовавший по пятам за Темуром, время от времени останавливался и, отчитав как следует Арзакана, снова карабкался по тропинке.
Я не знаю, что нашептывает Саур на ухо Арзакану, но даже перед лицом этих бездн они не могут сдержать смех. Беседуют с таким увлечением, как будто составляют планы усиления комсомольской работы в этом горном районе.
Я и Эмхвари никак не можем освоиться со сванскими лаптями. Да и легко ли ногам, привыкшим к асфальту больших городов, двигаться по этим адским кручам?
Тарашу достались лапти слишком большие, а мои, слишком узки; то нога подвернется у одного из нас, то тесьма развяжется на кошках.
К середине дня показалась, наконец, долгожданная «Пещера великанов».
С высоты 3.560 метров над уровнем моря смотрит она в бездонную пропасть и, действительно, больше похожа на стойбище великанов, чем на приют для охотников.
Темур вскарабкался на камень, зажег свечу, взял в одну руку три лепешки, в другую — чару водки и, повернувшись лицом к Востоку, начал молиться:
«Боже, дающий нам дичь, осчастливь нас своей милостью, пошли нам удачу!»
Кац Звамбая, Осман, Тенгиз и даже Саур последовали его примеру: развязав свои кожаные сумки, вынули свечи, хлеб и водку и совершили жертвоприношение Дали. Я заметил, что Саур ухмылялся и несколько раз лукаво подмигнул Арзакану.
Еще до конца нашего завтрака тучи обложили небо и начал моросить дождь.
Пришлось укрыться в «Пещере великанов». Вход в нее настолько узок, что двум человекам сразу не войти. А внутри закоптелые стены достигали почти десяти метров в вышину.
С незапямятных времен существует эта пещера. Кто знает, вулканического она происхождения или первобытный человек ухитрился вынуть такие громадные глыбы известняка? По трем сторонам пещеры устроены бойницы. Мы смотрим через них на железные источники, бьющие на дне пропастей.
Целую неделю ждали мы, чтобы установилась погода. Темур, насупясь, выводил на золе пальцем какие-то фигуры. Попыхивал чубуком, плевался, грубо ругал Саура. Или начинал проклинать Джокиа.
Главным виновником наших неудач он считал именно его — рыжего Джокиа. Порою же немилость богини Дали он объяснял тем, что Саур и Арзакан нарушили табу. (И верно: Арзакан и Саур трижды согрешили, назвав Напооли — Темуром, а Тархана — ружьем.)
Дождь лил непрерывно. Тучи и туманы заполнили вселенную, и по временам нам казалось, что мы плаваем по облачному морю.
На третий день небо прояснилось, но к вечеру снова опустился туман, да такой густой, что на расстоянии ружейного выстрела нельзя было заметить человека.
В этот вечер трое из нас отправились на охоту за дикими курами. Каждому удалось подстрелить по три курочки.
С тихим пением возвращались мы в пещеру. По дороге Эмхвари куда-то запропастился. Смотрим, в густом тумане движется какой-то силуэт.
Я взвел курок и окликнул незнакомца.
Оказалось — лось; он крался бесшумно, как тень. В тумане ни мы, ни он не распознавали друг друга. Разбередив наши сердца, он снова исчез во мгле.
Дожди кончились. Поднялся ветер, гоня снежную порошу.
Чуть свет бросаемся к бойницам, смотрим в бинокли и видим: на головокружительно высоких стремнинах мелькают силуэты турьих стад; мелькают и исчезают. А иногда далеко-далеко, на круче ледника, покажется тур.
Подогнув под себя задние ноги и вытянув передние, он несется к бездне, скользя, точно на лыжах. Или подпрыгнет кверху самец-тур, ударится рогами о голые утесы и бросится в темную пасть бездонной пропасти.
На рассвете доносится трепыханье горной индейки, свист туров, и вслед за этим — грохот обвалов.
Вскоре запасы хлеба, воды и соли у нас иссякли.
Рано утром вылезаем из нашей берлоги, делаем около сотни шагов; отсюда рукой подать до низких, голых скал. На острых камнях расселись горные индейки, точно воронье на церковной ограде. Мы стреляем, сбиваем добрый десяток птиц, уносим в пещеру, и целый день потрескивает их мясо над пылающим очагом.
Вместо воды глотаем лед и пробавляемся непосоленным жарким.
Рано укладываются охотники спать. А я и Эмхвари, приученные городской жизнью к бессоннице, ворочаемся всю ночь. И силится наша мечта приставить лестницу к небу…
Не успеет Тараш задремать, как его начинают мучить кошмары. Повторяет во сне имя Джамлета Тарба, вскакивает в ярости, хватается за ружье.
Однажды ночью он сцепился с Арзаканом. Опять началось с разговора о бездорожье Сванетии, о ее отсталости. Все, кроме нас, спали. Вдруг они перешли с грузинского языка на абхазский и бросились друг на друга.
