Евгений Семенович говорил нарочито бодрым голосом и избегал смотреть на Леночку. Он не знал, как себя вести после того, что произошло вчера.
– Вы… ты… спал хоть немного? – спросила Леночка.
Громов вздрогнул – так непривычно было это «ты».
– Почти нет.
– Он не нашелся?
– Не знаю… Наверно, нет… Мне бы позвонили.
Громов расписался в ведомости. Леночка протянула ему деньги. Главный инженер накрыл ее руку своей.
– Какая у вас… у тебя… красивая рука.,.
– Рука бухгалтера.
– Рука мадонны. – Евгений Семенович поднял ладонь Леночки, прижал к губам. – Пахнет гвоздикой.
– Это югославское мыло.
– Не важно… Ты и без мыла пахнешь гвоздикой.
Громов притянул к себе кассиршу за талию.
– Пустите, пусти… Могут войти…
Но Евгений Семенович, не слушая, прижал ее живот к своему лицу.
– Какая ты прохладная…
– Не надо, могут войти… – Леночка погладила его по голове. – Седой уже… Дедушка… Можно, я буду звать тебя дедушкой? Что вы делаете?
Громов приподнялся, взял голову Леночки ладонями, нашел губы своими губами.
– Пус… ах… помад… Что ты наделал? У тебя щека в помаде! Дай сотру… Платочек есть?
– Не очень чистый.
– Бедненький. Постирать некому.
Леночка быстро протерла уголком платка лицо главного инженера.
– И как ты не боишься? – спросила она. – Ведь могут войти…
– Двери двойные. Услышим, как начнет кто-нибудь лезть.
– Я на минутку. Мне долго нельзя. А то подумают черт знает что…
– У меня сейчас мертвый час. Я его называю «глаз тайфуна». Никто не войдет.
– Слушай, что я тебе скажу…
– Ну, скажи.
– Мне сейчас звонил Старик…
– Какой старик?
– Ну этот… помнишь, вчера…
– Что-то не помню…
– Ну тот, что в Пещерах…
– Что ты плетешь?
– Да… Он сказал, отдаст мне клад, если я буду молчать, что видела его.
– Тебя кто-то разыграл.
– Кто? Ты говорил кому-нибудь?
– Нет.
– Я тоже. Шкаф не скажет. Может…
– Его еще не нашли. Да и зачем ему идиотские шутки?
– Тогда я не знаю…
Леночка пристально посмотрела на главного инженера.
– Слушай, Женя… а может, это… он сам?
– Кто?
– Старик… И глухо было, как из-под земли.
– Ты думаешь, у него есть телефон? – рассмеялся Громов.
Смех неподвижно повис в воздухе. Леночка вздрогнула.
– Мне страшно, Женя.
– Выбрось все из головы. Это чья-то неумная шутка… Какой-то идиот… Кому-то стало известно вчерашнее…
– Может быть. Но если меня кто спросит, не говорить про Старика?
– Надо подумать… Неизвестно, что у звонившего на уме…. Да и действительно ли ты видела этого Старика? Просто галлюцинация…
– Нет, я видела… Стою я, а он из-за поворота…
– Хватит. Ты рассказывала уже… Вытри слезы. И ни про звонок, ни про Старика пока никому ни слова. Посмотрим, чем это кончится.
Леночка покачала головой.
– Мое сердце чует, что кончится плохо.
Евгений Семенович вышел из-за стола, крепко обнял Леночку, так что кости хрустнули.
– Кончится хорошо. Я же рядом.
Кассирша улыбнулась ему сквозь слезы.
– Да… Ты рядом…
– Дай промокну, – Громов поцеловал сначала один глаз, потом другой. – Вот теперь сухо. Сегодня придешь? – понизил он голос.
– Приду, – прошептала Леночка и выскользнула из комнаты.
Громов задумчиво смотрел на закрывшуюся дверь,
– Пиастры, пиастры, – пробормотал он.
Делая вид, что он высчитывает на бумажке, Костя рисовал спину сидящей впереди кассирши. У Леночки была подвижная, нервная спина, как у бурундука или какого-нибудь другого быстрого зверька. Косте пришла мысль изобразить Леночку в виде белки. Сидит на задних лапках спиной к зрителю белка и, прижав передние лапки к груди, напряженно смотрит вдаль; на туловище белки Костя пристроил аккуратно причесанную женскую головку. Получилось очень забавно…
Раздался звонок. Леночка грациозно потянулась к трубке, не меняя положения, стала что-то говорить. Костя пририсовал к правому уху женской головки трубку. Теперь стало смешно. Смешно и грустно.
Кассирша перестала говорить, приняла прежнюю позу. Потом телефон зазвонил опять. Леночка поспешно взяла трубку. От быстрого движения на плече из-под платья выбилась белая бретелька. Локон пепельных волос – в их городке такой цвет делать не умели, и Леночка ездила в областной центр – упал на ухо, розовое от бьющего в противоположное окно света.
«Вот подойти сейчас сзади, – подумал Костя, – просунуть ей под мышки руки, прижать к груди и поцеловать в шею. Что будет? Будет крик, шум, визг, скандал, разбор на собрании, может быть, в конечном счете увольнение. Почему наедине такое можно сделать, а в присутствии пяти человек нельзя? Потому что пять человек – это общество, – ответил сам себе Костя. – Даже три человека – общество… А общество живет по своим законам…»
– Я отнесу Евгению Семеновичу зарплату. Он просил.
Костя вздрогнул. Его всегда волновал ее голос: какой-то широкий, отрывистый, словно полосы черного плотного бархата…
Три минуты спустя главный инженер увидит ее, как она идет мелкими из-за узкого платья шажками по ковровой дорожке к его столу… Он быстро окинет взглядом ее фигуру, нащупает немигающими глазами ее взгляд и опять уткнется в бумаги. Больше он не посмотрит на нее, хотя самому хочется посмотреть. Вечное противоречие между желанием и долгом.
И она посмотрит ему в глаза и тут же опустит, потом, принимая ведомость, еще раз попытается поймать его взгляд. Женщине-подчиненной всегда хочется нравиться своим начальникам просто как женщине, а не как работнику… Как хотелось Косте быть в этот момент главным инженером!
Леночка ушла. В бухгалтерии сразу стало темнее, мерзко жужжали под потолком мухи…
Костя вздохнул и потянулся к коробке, чтобы взять скрепку. Коробка была совершенно пуста. Костя обрадовался. Надо просить у Шкафа скрепки. Хоть какое-то развлечение.
– Семен Петрович, у меня кончились скрепки.
Шкаф чуть не подпрыгнул на стуле от неожиданности. В сонной комнате, в которой слышалось лишь жужжание мух, щелканье арифмометров и шуршание шариковых ручек, возглас Кости прозвучал выстрелом.
– Чего кричишь, как зарезанный? – проворчал Шкаф.
– Зарезанные не кричат, Семен Петрович, – возразил Костя. В бухгалтерии хихикнули. Шкаф не обратил на это внимания. Насмешки он обычно пропускал мимо ушей.
– Я же только что тебе давал. Ты что, питаешься ими, что ли? – Главный бухгалтер окончил операцию, отодвинул арифмометр и полез в обшарпанный шкаф, где хранились письменные принадлежности.
– Ага… С чаем. Вприкуску, – съехидничал Костя. Тоже просто так, для развлечения.
Кто-то опять хихикнул.
– Чем языком молоть, лучше бы мозгами живее крутил.
– Пусть работает арифмометр, Семен Петрович, он железный.
– Доложу вот главному инженеру. Сплошные ошибки делаешь… Заново за тобой каждый раз пересчитывай… Толку от тебя, как от козла молока, – ворчал главный бухгалтер, роясь на полках в шкафу. Он всегда болезненно воспринимал каждую просьбу выдать канцелярские принадлежности. Стоило попросить у Шкафа несчастный флакон чернил, как тот на полдня терял душевное равновесие.
– Странно, – между тем бубнил себе под нос главный бухгалтер. – Ни одной пачки. Куда же они подевались? Только что вот здесь лежали две… Вчера я своими глазами видел… Это, наверное, все Элеонора (кроме Семена Петровича, в заветный шкаф имела доступ лишь одна Леночка) раздает своим друзьям-приятелям… Доложу вот главному инженеру, будет знать… Нету скрепок…
Главный бухгалтер раздраженно закрыл дверцы.
– Как же без скрепок? – удивился Костя. – Вся работа остановится.
– И у нас кончаются, – поддержали младшего бухгалтера несколько голосов.
Это уже был непорядок. В случае какой неувязки эти архаровцы все свалят на скрепки. Им только дай повод. Шкаф был обеспокоен. Это видели все. Когда начальник волновался, у него краснели уши.
– Так что же делать? – подлил масла в огонь Костя. – Как я дам вам на подпись бумаги? Я же не могу дать без скрепок?
– Ладно, – проворчал Шкаф. – Возьми в кассе трешку и сбегай в «Канцтовары»… Возьмешь счет, не забудь… Хотя подожди… Уже обрадовался… Лишь бы не работать… Дай я позвоню… Может, и там кончились… У них самые неожиданные вещи исчезают…
Главный бухгалтер придвинул к себе телефон, набрал номер. Скрепок в самом деле не оказалось, и неизвестно, когда они будут.
Шкаф был в растерянности. По лицу главбуха было видно, как в его душе боролись два важных, взаимоисключающих решения. Потом какое-то решение, видимо, победило.
– Если спросит кто – ушел к главному инженеру, – бросил Шкаф, ни к кому не обращаясь, и вышел из комнаты.
В бухгалтерии воцарилась тишина. Все понимали, что сейчас произойдет что-то необычное.
