ничего не ответил. Видимо, все это было уже далеко от него и мало его интересовало.
Помолчав с минуту, он дотронулся до моей руки и тихо сказал:
«Ты, Пабло, не ожидал меня здесь встретить, да?»
«Почему не ожидал?»
«Не ожидал, не ожидал, – упрямо повторил он, – Я же болгарин».
«Ты антифашист», – сказал я.
«Да, да, – прошептал он. – И ты не верь тому, что говорят про наш народ из-за того, что этот проклятый болгарский экспедиционный корпус стоит здесь, в Македонии».
«Про народ ничего не говорят».
«Говорят, говорят, – зашептал он. – Болгары, болгары. И про меня когда-то говорили, когда я был жив».
Он уже так свыкся с мыслью о смерти, что сказал о себе в прошедшем времени.
«Хороший, хотя и болгарин, храбрый, хотя и болгарин… Нельзя так! Димитров тоже болгарин. А этих, которые сейчас там, в Софии, фашистов, – мы их расстреляем. Помнишь, как мы с тобой расстреляли тех, из пятой колонны, в Таррагоне? Помнишь?»
«Помню», – сказал я.
Он еще выше приподнялся на соломе и, переждав приступ кашля, громко сказал:
«А танк был совсем как тогда, и дождь шел. Только не было пива, помнишь, из горлышка…»
Потом бессильно опустился на солому и, закрыв глаза, попросил:
«Слушай, спой „Бандера Роха“».
Я молчал.
«Спой».
Было странно вдруг петь здесь, в разбитой македонской хате, старую песню испанских республиканцев, но я не мог ему отказать и спел один куплет.
«Дальше».
«Дальше я не помню».
«А я помню. – Он запел, но снова закашлялся. – Нет, не могу петь. А все-таки, Пабло, не для того, – сказал он совсем тихо, после долгого молчания, – не для того мы там вместе стреляли из одной пушки – ты и я, чтобы здесь сидел этот проклятый экспедиционный корпус. Не для того, – повторил он с нескрываемой горечью и мукой. – Не может быть, чтобы так было и дальше. Не может этого быть!»
Это были последние слова, которые я от него слышал. Он отвернулся к стене.
Не знаю, не хотел он дольше говорить или не мог, но через час он умер, не сказав больше ни одного слова.
– Вот о ком я вспомнил, глядя на огонь, когда вы меня спросили, был ли я в Испании, – сказал Симич, повертываясь к русскому капитану. – Вы там тоже, конечно, были?
– Как вам сказать, – в первый раз за весь вечер улыбнулся капитан, – но «Бандера Роха» напоминает мне молодость, и я бы тоже, пожалуй, не отказался услышать ее перед смертью.
– Дымпо, – сказал Симич. – Давайте выйдем на воздух.
Мы открыли дверь и вышли. Была ясная лунная ночь. По Нишскому шоссе беспрерывно шли войска. Двигалась югославская пехота, ехали тупоносые грузовики «рено» с прицепленными к ним короткими полевыми болгарскими пушками. Болгарские и югославские солдаты шли, тихо переговариваясь, позванивая оружием. То здесь, то там вспыхивали красные точки сигарет.
– Попов был прав, – обратился я к Симичу, – этого не могло не быть.
– Да, – просто сказал Симич, – Хотя тогда казалось, что до этого еще очень далеко.
21 декабря 1944 г. «Красная звезда»
Высокий, покрытый хвойным лесом холм, на котором похоронен Неизвестный солдат, виден почти с каждой улицы Белграда. Если у вас есть бинокль, то, несмотря на расстояние в пятнадцать километров, на самой вершине холма вы заметите какое-то квадратное возвышение. Это и есть могила Неизвестного солдата.
Если вы выедете из Белграда на восток по Пожаревацкой дороге, а потом свернете с нее налево, то по узкому асфальтированному шоссе вы скоро доедете до подножия холма и, огибая холм плавными поворотами, начнете подниматься к вершине между двумя сплошными рядами вековых сосен, подножия которых опутаны кустами волчьих ягод и папоротником.
Дорога выведет вас на гладкую асфальтированную площадку. Дальше вы не проедете. Прямо перед вами будет бесконечно подниматься вверх широкая лестница, сложенная из грубо обтесанного серого гранита. Вы будете долго идти по ней мимо серых парапетов с бронзовыми факелами, пока наконец не доберетесь до самой вершины.
Вы увидите большой гранитный квадрат, окаймленный мощным парапетом, и посредине квадрата наконец самую могилу – тоже тяжелую, квадратную, облицованную серым мрамором. Крышу ее с обеих сторон вместо колонн поддерживают на плечах восемь согбенных фигур плачущих женщин, изваянных из огромных кусков все того же серого мрамора.
Внутри вас поразит строгая простота могилы. Вровень с каменным полом, истертым бесчисленным множеством ног, вделана большая медная доска.
На доске вырезано всего несколько слов, самых простых, какие только можно себе представить:
ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕН НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ
И дата:
А на мраморных стенах слева и справа вы увидите увядшие венки с выцветшими лентами, возложенные сюда в разные времена, искренне и неискренне, послами сорока государств.
Вот и все. А теперь выйдите наружу и с порога могилы посмотрите во все четыре стороны света. Быть может, вам еще раз в жизни (а это бывает в жизни много раз) покажется, что вы никогда не видели ничего красивее и величественнее.
На востоке вы увидите бесконечные леса и перелески с вьющимися между ними узкими лесными дорогами.
На юге вам откроются мягкие желто-зеленые очертания осенних холмов Сербии, зеленые пятна пастбищ, желтые полосы жнивья, красные квадратики сельских черепичных крыш и бесчисленные черные точки бредущих по холмам стад.
На западе вы увидите Белград, разбитый бомбардировками, искалеченный боями и все же прекрасный Белград, белеющий среди блеклой зелени увядающих садов и парков.
На севере вам бросится в глаза могучая серая лента бурного осеннего Дуная, а за ней тучные пастбища и черные поля Воеводина и Баната.
И только когда вы окинете отсюда взглядом все четыре стороны света, вы поймете, почему Неизвестный солдат похоронен именно здесь.
Он похоронен здесь потому, что отсюда простым глазом видна вся прекрасная сербская земля, все, что он любил и за что он умер.
Так выглядит могила Неизвестного солдата, о которой я рассказываю потому, что именно она будет местом действия моего рассказа.
Правда, в тот день, о котором пойдет речь, обе сражавшиеся стороны меньше всего интересовались историческим прошлым этого холма.
Для трех немецких артиллеристов, оставленных здесь передовыми наблюдателями, могила Неизвестного солдата была только лучшим на местности наблюдательным пунктом, с которого они, однако, уже дважды безуспешно запрашивали по радио разрешения уйти, потому что русские и югославы начинали все ближе подходить к холму.
Все трое немцев были из белградского гарнизона и прекрасно знали, что это могила Неизвестного солдата и что на случай артиллерийского обстрела у могилы и толстые
