— Приветствую вас, уважаемая госполо Клява.
— Здравствуйте, — сухо ответила Анита.
И, словно позабыв о его присутствии, она хотела пройти в калитку. Но Теодор, по всей видимости, собирался вступить с ней в разговор.
— Не слишком ли я вас затрудню, если попрошу пожертвовать несколькими минутками для важного разговора? — ловко подскочив к ней, спросил он.
— Вы хотите говорить со мной? — удивилась Анита.
— Да, именно с вами. Уверен, что этот разговор весьма заинтересует вас.
— Вы, по-моему, ошибаетесь, — равнодушно бросила Анита.
— Не думаю.
— Почему вы не обращаетесь к моему мужу? Оскар, возможно, помог бы вам.
— Вы меня не совсем верно поняли. На этот раз мне не нужно ничьей помощи. Это не относится к моему миссионерству, дело это совершенно частное. Но вы упомянули об Оскаре… Разве он дома?
— Нет, сегодня вы его не сможете видеть. Он вернется ночью или завтра рано утром.
— Ах, вон как! Ну, это ничего, в таком случае мы обойдемся и без него, — что-то фамильярное, словно намек на общую тайну, проскользнуло в голосе проповедника. — Если бы с вашей стороны не было возражений, я бы лучше поговорил об этом в комнате. В конце концов это слишком важное дело, чтобы объяснить его в двух словах. Вы устанете, стоя на улице, а мальчуган простудится.
Аниту удивила настойчивость Теодора.
— Как хотите, — сдержанно ответила она. — Должна признаться, что ваши дела меня нисколько не интересуют.
Но Теодор сделал вид, что не замечает язвительности ее слов. Услужливо бросился он открывать калитку, пропустил Аниту с Эдзитом и последовал за ними сам. Так далеко во владения Оскара он еще ни разу не забирался. Подчеркнуто пренебрежительный тон Аниты его не оскорблял. Совсем наоборот, чем надменнее она с ним держалась, тем ему было приятнее, тем больший триумф был ему уготован.
Теодор, не дожидаясь приглашения, снял пальто и повесил на вешалку, словно готовясь к длительному пребыванию в этом доме.
— Как уютно вы здесь устроились, — умилялся он, оглядывая светлую, чисто убранную комнату. — Мне всегда доставляло удовольствие видеть молодые счастливые семьи, и я охотно помогал им добрым словом и поучением. Но, к сожалению, слова не всегда действуют. Брак слишком важное и сложное дело. Вы вдумайтесь только… Два человека, любящие друг друга больше всего на свете, заключают союз на всю жизнь, отдают один другому все свои лучшие чувства, жертвуют всеми своими удобствами и часто даже легким и счастливым будущим, дабы совершилось то прекрасное таинство, которое заповедал людям господь. И все же как часто случается, что один из супругов забывает свои обязанности, свой долг, свои клятвы и бредет тайной, греховной стезей.
Анита села против проповедника, приготовившись к схватке. Пусть только он не воображает, что она позволит ему читать мораль. Вероятно, с этим он и пришел. Ясно, что до его всеслышащих ушей дошли какие-то слухи, раз Ольге Менгелис все было известно.
— Как можно обманывать человека, которого любишь и который любит тебя! — продолжал Теодор. — Друга, который доверяется тебе, чье сердце бьется тобою, кто заботится о тебе, как мать о сыне! Если так поступает человек слабый, бесхарактерный, невоспитанный или, наконец, оскорбленный жестокостью и дурным поведением друга, — это еще понятно. Но когда это позволяют себе люди, которых мы считаем самыми достойными, которых общество ставит в пример, которых уважают и восхваляют за безупречное поведение, — этому нелегко поверить, это может огорчить каждого порядочного человека. И все же, как мне ни горько, приходится признать, что спотыкаются и эти достойные. Я сам видел это своими глазами.
Он умолк и пристально посмотрел на Аниту.
— Я говорю о вашем муже.
Анита вздрогнула от неожиданности.
— Об Оскаре? — не веря своим ушам, вскрикнула она. — Но при чем тут Оскар?
— Вот видите, даже вам это кажется невероятным, а ведь вам-то он больше всего и причиняет горя. Если бы вы знали, как тяжко мне говорить об этом, доставлять вам такое огорчение. Но моя совесть не дает мне права молчать, мой долг сказать вам об этом. Да, мадам, вы не являетесь примером счастливой жены.
Поднявшись со стула, Анита резко его оборвала:
— Вы совершенно напрасно берете на себя этот труд. Никто вас за это не поблагодарит. Я вам не верю, вы шантажист!..
Но Теодор обладал неистощимым запасом невозмутимости и смирения.
— Вы не сомневаетесь в верности мужа?
— Нисколько. Я его слишком хорошо знаю, чтобы вам поверить.
— Когда я вам расскажу о его прошлогодних похождениях в Курземе, тогда вы не будете так уверены в нем…
— Напрасный труд. Можете рассказывать что угодно, фантазия у вас, как видно, богатая, но я верю только доказательствам.
— Я вам их представлю. Только немного терпения — вам надо знать все с самого начала.
Когда Анита успокоилась и снова села, Теодор в кратких, но безжалостных выражениях рассказал, как он застиг Оскара в постели одной молодой девушки и как потом не раз видел их целующимися.
— Вскоре он уехал, потому что продолжать все это в моем присутствии было слишком неудобно. Они все время переписываются и, насколько мне известно, собираются встретиться на днях. Оскар хочет бросить все и уйти с ней. Теперь вы мне верите?
Анита страшно побледнела.
— Да где же доказательства? — вскрикнула она громко, срывающимся голосом. — Это только пустые сплетни. Давайте факты, если они у вас есть.
— Вот, получайте! — Теодор вытащил письмо из конверта и медленным, церемонным жестом подал его Аните. — Это ваш супруг как-то выронил из кармана. Я его нашел на пляже, возле вашей лодки. Счастье еще, что оно попало в мои руки… Чего только вам не пришлось бы наслушаться, если бы его нашел кто-нибудь из чешуян.
Нервными пальцами развернула Анита лист бумаги.
«Здравствуй, Оскар, далекий мой друг!
Твое письмо я получила несколько дней тому назад. Сердечное спасибо за эти строчки, как хорошо, что ты меня не забыл. Твое письмо до того меня расстроило, что все эти дни я ходила сама не своя, и мне покоя не давали мысли о твоей несчастной судьбе. Все-таки это ужасно, что с некоторыми жизнь поступает так безжалостно! Я всей душой сочувствую твоему несчастью. Ведь если больно тебе — больно и мне, потому что я тоже в этом виновата. Но что поделаешь, видно, нам суждено было встретиться. Человеку трудно идти против судьбы.
Прошлое лето было совсем особенным: я почувствовала себя чужой в отцовском доме. Мне и сейчас кажутся чужими люди, которых я раньше считала друзьями. В этом уже виноват ты. Одно время, пока ты не писал, я было успокоилась, думала, что мы пойдем каждый своим путем. Твое письмо все изменило. Прости, если я плохо о тебе судила, но мне думалось, что ты равнодушен ко мне. Теперь я вижу, что ошиблась, — ты еще помнишь обо мне и хочешь меня видеть. Ты пишешь, чтобы я приехала к тебе. Я понимаю, что это опасно — ведь нас может увидеть кто-нибудь из ваших рыбаков, и тогда будет трудно скрыть, зачем я приехала. Но ты, наверно, все уже обдумал и ничего не боишься. Теперь мне ясно, до какого состояния довели тебя, бедный мой друг. Так как же мне не послушаться, оттолкнуть тебя! Я приеду к тебе обязательно, дома у меня все улажено. Для того чтобы ты заранее знал, когда надо встречать меня, пишу тебе немного раньше — пишу, как ты мне велел, на почтовую контору. Я думаю, что самым подходящим днем будет воскресенье, поэтому приеду к тебе в будущее воскресенье после обеда. Не выходи встречать меня к автобусу, не встречай меня и в поселке. Как-нибудь я сама найду на берегу будки для сетей. Вечером, когда начнет смеркаться, я буду тебя ждать возле них. Ты хочешь поговорить о своих соображениях на будущее. Ах, друг мой, как-то грустно становится, когда подумаешь, что чья-то жизнь будет разбита. Я не хочу быть в этом повинной, но что поделаешь, если у меня нет силы противиться.
А теперь будь здоров, Оскар! До следующего воскресенья. До свидания у тебя на родине.
Марта».
Пока Анита читала письмо, Теодор, приняв задумчивый вид, деликатно уселся к ней боком, чтобы не стеснять ее. Наконец, когда листочки письма перестали шелестеть в пальцах женщины и наступила продолжительная тишина, проповедник тихо кашлянул и обернулся к Аните. Суровым взглядом она глядела куда-то мимо него, ее лицо ничего не выражало, она только нервно похрустывала пальцами.
«Да, тяжело тебе, бедняжке, — думал Теодор. — Но самое тяжелое еще впереди».
— Ну что, теперь вы поверили? — спросил он тихо.
Анита вздрогнула от этого вопроса, пошевельнулась на стуле и, не глядя на Теодора, ответила, как бы говоря сама с собой:
