таком доме, каким был дом Жираслана, посторонним людям следовало бы знать поменьше, и Чачу редко звали сюда.
Но как только княгиня уехала, Чача сразу разнюхала, сколько кукурузы осталось в доме княгини, сколько тут кошек и котят. Что спрятано в кладовой, кроме двух крынок бараньего жира и пуховых подушек? Куда девались прежние, надо полагать — достаточные, запасы княжеских кладовых? Понемножку она все это выведала. Узнала, что за коврами и другими ценными вещами приезжал ночью сам Жираслан.
Еще не успокоившись после разлуки с княгиней, сквозь слезы Тина поведала Чаче, что нередко в прежние времена, когда она, Тина, была еще маленькой, князь угощал ее конфетами и пряниками, а позже княгиня не раз посылала ее в условленное место в степи для тайных встреч с князем, и князь не забывал приносить ей гостинца.
— Я знаю, конфет у тебя нету, — заключила девочка, — но зато ты отыскиваешь хорошенькие травки — научи и меня.
Чача обещала показать травы и даже те, которые особенно ценил сам князь, — она собрала для него целую шкатулку. Эту шкатулку с редчайшими целебными травами поручено было беречь как зеницу ока.
Дело, если помните, происходило весною. Коты и кошки Чачи породнились с кошками и котами из княжеского дома, и это тоже скрепляло отношения между Чачей и Тиной. Девочка перебралась к знахарке и в княжеский дом приходила с утра, чтобы вечером уйти. А в августе, когда дом заняли под свадьбу, Тина, бывало, взберется на дерево, оглядит сад, двор, захваченный чужими людьми, — и только. Наконец, после свадьбы и выстрела, когда Тина опять стала заглядывать в дом, совсем заброшенный, однажды у калитки остановились всадники и трое вооруженных людей вошли в дом. Двоих Тина узнала. Это были люди, которые собирались жить здесь, и только выстрел в невесту в час унаиша остановил их намерение. Эти люди все осмотрели, обо всем порасспросили, угостили Тину сахаром.
— Слыхала ли ты об абрек-паше? — спросил Тину третий из мужчин, ей незнакомый.
Это был Нашхо, приехавший с Эльдаром и Астемиром.
Еще бы! Абрек-паша не первый день наводил ужас, этим именем пугали детей.
Тину удивляло, однако, что при упоминании абрек-паши болтливая Чача как-то странно умолкла. Девочка ответила, что слышала об абрек-паше.
— Так вот знай: абрек-паша — это сам князь Жираслан, — сказал ей незнакомый джигит, но Тина не поверила, что абрек-паша и Жираслан это один и тот же человек, и презрительно отвернулась от незваных гостей.
Тогда самый молодой и красивый, который хотел поселиться здесь с Сарымой, сказал ей сердито:
— Ты не молчи, а лучше помоги нам, скажи, не продолжает ли бывать здесь Жираслан, которого ты хвалишь за конфеты. Хвалить его не за что… Иди к Чаче или оставайся здесь, — как хочешь… Живите, как жили. Только знай: если не будете говорить нам правду, мы прогоним отсюда и тебя и Чачу.
Тина с удивлением посмотрела на человека, который это сказал. Он был молодой, любил посмеяться, но Тине он и прежде не нравился, — может быть, потому, что он-то и хотел жить тут. Ей больше нравился другой человек, уже немолодой.
— Ты, Эльдар, девочку не обижай, — сказал немолодой молодому и повернулся к Тине: — Разве тебе не нравится Эльдар? Смотри, какой он красивый! Сарыму знаешь?
Тина видела Сарыму, и невеста ей понравилась, но сейчас она промолчала, а широкоплечий человек продолжал:
— Если тебе что-нибудь понадобится, спроси дом Астемира. А хочешь — к тебе будут приходить моя жена Думасара и мой сын Лю?
— Нет, — угрюмо отвечала девочка, — я не пущу сюда ни твою жену, ни твоего сына… не хочу я никого.
— А ведь Чачу пускаешь?
— У Чачи есть кошки.
— А у моего Лю, — рассмеялся Астемир, — есть революционная феска и медные шары. Он умеет ездить на колесе истории. Вот как!
Тину заинтересовало катание на колесе истории, но она не подала виду и отвечала:
— Видела я Лю и его феску и шары. Все равно не приду к тебе в дом и не пущу сюда твоего сына.
— Строгая сторожиха! — посмеялись джигиты.
— Да, не всякий обходит дом Астемира! — заметил молчаливый Нашхо.
Обычно все предпочитали обходить стороной дом Жираслана, даже Давлет, претворяя в жизнь программу скорейшего превращения кулайсыз в кулай, и тот не решился посягнуть на имущество князя.
У Тины был любимый котенок — черный с синими глазами, какой-то взъерошенный, похожий на свою маленькую хозяйку.
Вскоре после посещения дома незваными гостями девочка появилась перед кузницей с любимым котенком на руках.
Не зря, видно, умылся в священной воде Лю. Кузнецом он не стал, но частенько поглядывал через щель в калитке: не гуляет ли Тина в саду, не собирает ли ягоды и съедобные травы?
Нельзя сказать, чтобы девочка была голодной. Никогда она не чувствовала себя такой богатой, как после отъезда княгини. Случалось, прежде о ней не вспоминали целыми днями и неделями, и девочка сама отыскивала себе пропитание. Не потому ли ее курносый носик, казалось, всегда что-то вынюхивает? (Кстати, имя ее — Патина — и означало курносая. Потом «па» отбросили, и осталось Тина.) Распознавать съедобные травы она научилась с помощью Чачи; и кисленькая абаза, и терпкая аму, и корни лопуха, и шершавая лебеда — всему она находила применение. Травы были сытнее цветов, даже цветов акации. Девочка лазала по деревьям, собирая дикие груши или сладковатые орехи чинары. От лазанья по деревьям ее маленькие пятки сделались жесткими, как сама кора дерева, и когда ей случалось убегать от мальчишек по скошенному полю, ни один из них не мог догнать ее.
Вот какой была замарашка Тина. Таинственное всегда окружало девочку. Удивительно ли, что Лю очень растерялся, когда она с котенком на руках вдруг сама шагнула к нему навстречу со словами:
— Ты разве тоже тлепш?
— Нет, я не тлепш, — признался в растерянности Лю.
— Зачем же ты умывался в этой воде? Чача говорит, что нарты тебя за это накажут… Она говорит, что для твоего отца Астемира и для тебя, его сына, нет ничего святого.
Лю показалось, что девочка говорит то же самое, что тогда, на возу с сеном, сказала об Астемире княгиня, — он рассердился и отвечал уже без всякого смущения:
— Это все тебе наговорила твоя княгиня, а вовсе не Чача. Они похожи одна на другую. Я их не люблю.
Девочка задумалась, ответила:
— Чача лечила прежде княгиню, а теперь лечит наших кошек.
— Кошки сами лечатся, — обрезал Лю, — а Чача ходит к тебе в сад только затем, чтобы все вынюхивать своим тонким носом.
— Зачем ты так говоришь про Чачу?
— Так
