Майкл Дибдин - День Благодарения

Ночью в пустыне смотришь в бесконечность, и это там впервые возникает Люси. Поворот на старую дорогу, тоненькую красную линию на карте в дорожном атласе, в тот момент словно бы сулил веселые приключения, но вышло вовсе не так. Увидеть побольше — в холодный октябрьский вечер, когда уже смерклось? Нет, только меньше, если возможно.

По крайней мере на новом шоссе хотя бы встречные машины составляют тебе компанию. А по этой дороге больше не ездят, и ты скоро поймешь почему. Неподновляемый асфальт растрескался, выщербился, покрылся колдобинами, стал волнистым от летней жары и усеялся гребнями песка, надуваемого справа и слева в зависимости от капризов ветра. На скорости, которую требует невидимый пейзаж, можно легко потерять управление и перевернуться, если не быть все время начеку. А это непросто, когда час проходит за часом и без конца всматриваешься в кусок асфальтового покрытия, который машина гонит перед собой.

И потому, когда на горизонте прямо впереди возникает свет, он тотчас обретает важность, далеко превосходящую реальную. Всего лишь дальнее слабое зарево. Низовой пожар, если бы здесь что-то росло. Встречная машина — первая за это время. Селение, если они тут есть. Откровенно говоря, зарево это могло знаменовать что угодно. Или вообще ничего.

Если отбросить неприятности с покрытием, взятая напрокат машина ведет себя по-ангельски. На шоссе № 93 можно было бы установить скорость на сто, затем уютно устроиться на подогреваемом эргономично сиденье и кончиками пальцев управлять рулем с усилителем под милый бессмысленный щебет радио, а могучие восемнадцатиколесные трейлеры глотают твою пыль. Но на этой сволочной дороге приходится действовать и самому. Пусть только один из кратеров в покрытии поймает тебя врасплох, ты и сплюнуть не успеешь, как окажешься на обочине брюхом вверх. Ну а про музыку вообще забудь. В здешних дебрях электростатики ничего не растет, кроме призрачного бормотания.

Немного погодя ты осознаешь, что источник зарева впереди обрел узнаваемые очертания. Очертания человеческой фигуры, если быть точнее. Сначала ты не веришь своим глазам, но затем наступает момент, когда не верить им уже нельзя. А вскоре оказывается, что светогуманоид впереди имеет половые признаки: ее прелести изображены разными оттенками красного цвета, степень интенсивности которого отражает эрогенный рейтинг данной зоны, а непрерывное переключение одной из трех статичных поз в следующую создает иллюзию движения. Эта женская фигура мерцает и пульсирует в воздушных вихрях. Космическая во всех своих частях, она занимает много акров неба. Эротическое созвездие.

А в определенной точке вдруг композиция начинает утрачивать четкость, быстро теряя форму и смысл. Под массой ничего не означающих огней ты теперь различаешь привычные контуры: бензозаправка с гаражом и закусочной. Бетонный дворик перед ними весь в трещинах и выбоинах, помещение утратило крышу и выпотрошено, едальня забрана досками. В каждый уголок ветер деловито нагребает пыль. Все это купается в рассеянном свете бесчисленных белых и красных лампочек, привинченных словно бы в богатейшем и полном беспорядке к раскрашенному щиту на металлической мачте высотой футов в пятьдесят, сильно проржавевшей и опасно покачивающейся под ветром, который постанывает, когда это сооружение на мгновение преграждает его свободный полет в колоссальном мраке.

Я открыл перчаточник и опустил заряженный пистолет в карман плаща, чувствуя себя довольно глупо. В движущемся свете, отбрасываемом лампочками вверху, я различил мужскую фигуру, приближающуюся ко мне через двор.

— Бензин? — крикнул он. — Так подъезжайте к колонке.

Семейные фотографии, видимо, снимала Люси: ее на них нет, но Даррил Боб Аллен присутствует почти на всех. Грузная фигура, щетинистая борода, длинные волосы, стянутые сзади в «конский хвост», безыскусственный взгляд. И всякий раз — легкая скрытая тревога, словно фотография могла изобличить порок, который в реальной жизни он маскировал движениями.

Она рассказывала мне о предродовой клинике, которую они посещали перед рождением Клер, где о каждой супружеской паре она думала: «Он занимался с ней этим». И патриархальная поза ее мужа на этих фото была именно такой. Тематический объект — малютка Клер или крошка Фрэнк — был ласкаем как положено, но в выражении их отца была отстраненная безликая гордость, словно говорившая: «Я ее поимел и впрыснул свой заряд, и вот живое тому доказательство».

Я вылез из машины.

— Привет. Я Энтони.

Он посмотрел куда-то вбок.

— Угу. Вы здорово опоздали. Я уже и ждать вас перестал.

Люси всегда особенно ценила обаяние и хорошие голоса. Неудивительно, что Даррил Боб, как оказалось, обладал и тем, и другим.

Я виновато пожал плечами:

— Времени ушло больше, чем я предполагал. Думал, что все карты в дорожном атласе одинаковы, но, оказывается, Невада дана в масштабе вдвое меньшем, чем предыдущие. Я думал уложиться в два часа, однако потребовалось больше четырех.

Я не упомянул про время, которое потратил на то, чтобы потренироваться в прицеливании и стрельбе из пистолета в кармане моего плаща.

— Угу, ну, добро пожаловать в Америку. Пожалуй, общее между соседними штатами только то, что всюду ездить надо только по правой стороне. Плюс, откровенно говоря, тут и на карту-то наносить особо нечего. По сути, от стенки и до стенки сплошь дерьмо первого сорта.

Я кивнул на ажурную мачту с разноцветным набором мигающих лампочек:

— Кроме вот этого.

Он улыбнулся застенчивой мальчишеской улыбкой. Я и не подозревал в нем этой черты. На тех фотографиях он всегда целеустремленно хмурился в камеру. В первый раз мне пришло в голову, что, возможно, он не любил фотографироваться.

— Ну, просто небольшая личная придумка. Забрал ее с приморского курорта под Ла-Джоллой. Посередке раньше был неоновый щит с указателем, но я его убрал. Хотелось чего-то поабстрактнее, если вы меня понимаете?

— Во всяком случае, глаза оторвать трудно. Особенно здесь, в нигде.

— У меня есть еще тонны и тонны. Хотите посмотреть?

Он словно бы искренне оживился. Мы пошли к бетонному гаражу, открыли дверь и включили свет. Все пространство внутри занимали огромные вывески, приставленные друг к другу. Один угол был занят кухонной раковиной и фотографическим оборудованием.

— Остальные снаружи, позади. Жизнь здесь имеет то преимущество, что снаружи можно оставлять что угодно, вплоть до самолетов, которые ВВС хранит в окрестностях. Одно время я планировал установить их все. Подключить, соорудить, так сказать, Неоновый парк. Думал создать туристическую приманку. Ну, что-то вроде забытых народных ремесел, понимаете?

И все это время он исподтишка меня разглядывал. В дни, когда Аллен еще жил по соседству с нами, он имел обыкновение иногда заезжать к нам и в роли любящего папочки забирать детей для каких-нибудь диснейлендских развлечений, но Люси тактично устраивала так, что он и я не встречались. Разумеется, моих фотографий он не видел, и его, естественно, интересовало, каким был его преемник.

— Но они же, вероятно, стоили целое состояние. Люси всегда подчеркивала, что Аллен ни разу и цента ей не дал на содержание детей, а он как будто строил грандиозные планы создать посреди пустыни что-то вроде туристического центра.

— Теперь они в цене, но я опередил спрос. Прежде их считали старьем. Даже хламом. И отдавали почти даром.

— А это? — Я кивнул на фотографические принадлежности.

Аллен улыбнулся странной многозначительной улыбкой:

— А! Это еще одно мое хобби.

Мне вспомнились все эти любительские снимки в семейном альбоме, плохо скомпонованные, скверно проявленные, нередко с пальцем, забравшимся на объектив. Те снимки, которые я видел, те, что делала Люси. Если Аллена интересовала фотография, почему он ничего не снимал?

— Ага, прежде я вовсю фотографировал, — добавил он, закрывая гараж. — Одно время даже подрабатывал этим. Ну и некоторые мои снимки никак нельзя было отдавать в лабораторию для проявления.

— О чем вы говорите?

— О том, что меня могли бы и арестовать. Да и в любом случае коммерческие проявка и печать по качеству самые дерьмовые. Вы никогда не добьетесь того, чего хотите, если только не возьметесь за дело сами. Ну и деньги экономишь.

— Да, кстати, они так все время и горят? — спросил я, указывая на мачту, покачивающуюся под ударами ветра, налетающего из ночи.

— Двадцать четыре часа в сутки. Это же бензозаправка. Мы никогда не закрываемся. Немного теряем на каждой заливке, но возмещаем количеством.

— Ваши счета за электричество должны быть очень велики.